Павел Скрыльников
Рифа Гусманова и Гузель Семенова предстали перед судом. Кадр из видео YouTube
 |
| В «деле Людмилы Любимовой» (слева) – десятки томов. Фото автора |
Дело о гибели 13-летней Тани Любимовой в «Угодическом доме милосердия» села Мосейцево под Ростовом, которое рассматривается уже более двух лет, близится к своему разрешению. В декабре 2016 года одна из подсудимых, Рифа Гусманова, заявила о своем желании дать показания – об этом на своей странице в Facebook сообщил наблюдающий за ходом дела общественный активист Александр Галанов. В ближайшее время они могут оказаться в распоряжении суда, очередное заседание которого состоится 19 января с.г.
Проблемный дом милосердия
Межрегиональная благотворительная общественная организация «Угодический дом милосердия» была поставлена на учет налоговой инспекции в 2000 году и получила имя по названию прилегающего к Мосейцеву села – Угодичей. Рифа Гусманова, показаний которой ждет суд, – одна из учредительниц злополучного приюта. На скамье подсудимых она находится вместе с Людмилой Любимовой – приемной матерью убитой девочки – и Гузелью Семеновой. В приюте они занимались «воспитанием» удочеренных Любимовой сирот: вместе с ними в частном деревенском доме проживали шесть несовершеннолетних девочек. Все они в возрасте от одного до трех лет стали приемными дочерьми одинокой пожилой женщины. До сих пор неясно, как такое могли допустить органы опеки.
«Угодический дом милосердия», который в селе окрестили «православным приютом», давно приобрел дурную славу. В 2013 году в прессе появилась информация о том, что мать троих дочерей, нашедшую в сельской богадельне убежище от избивавшего ее мужа, принуждали к рабскому труду в хозяйстве «матушки Людмилы» и отказу от родительских прав в пользу Любимовой (http://www. yar.kp.ru/daily/26030/2948012). Судебное разбирательство, начавшееся тогда, потребовало психологической экспертизы живших под опекой «матушек» девочек: у обвинения были подозрения, что под вывеской православного приюта процветало сексуальное рабство. Однако следствие не получило неопровержимых доказательств, и дело было прекращено. В сентябре 2014 года Московский городской суд признал появившиеся у журналистов сведения не соответствующими действительности и порочащими честь и достоинство Людмилы Любимовой. А через два месяца, 22 ноября, сельский фельдшер, к которой, по информации ярославской «Комсомольской правды», Любимова обратилась за справкой о смерти «упавшей с печки» приемной дочери, вызвала в дом милосердия полицию.
На теле умершей Тани Любимовой судебные эксперты нашли 29 повреждений, 6 гематом на голове. У нее диагностировали истощение. Об этом порталу 76.ru заявил руководитель следственного управления СК РФ по Ярославской области Олег Липатов. Уголовное дело по умышленному причинению тяжкого вреда здоровью, повлекшему по неосторожности смерть потерпевшего, было возбуждено сразу же, хотя приемная мать отказывалась признавать свою вину: по ее словам, все травмы девочка получила по собственной неосторожности, упав за несколько дней до смерти с печки.
Одновременно в преступной халатности была обвинена начальник отдела по опеке и попечительству управления образования Ростовского муниципального района Галина Рассамагина. «В отдел в период с 2012 по 2014 год неоднократно поступала информация о нарушениях прав детей... Надлежащая проверка по данным фактам не проводилась, оценка результатам проведенных проверок не давалась, и меры по защите прав несовершеннолетних не принимались... Также, как следует из материалов уголовного дела, в 2013–2014 годах обвиняемая вместе со своей знакомой умышленно причиняли детям физические и психические страдания путем систематического нанесения побоев и иных насильственных действий. Несмотря на то что сотрудники отдела по опеке и попечительству управления образования Ростовского муниципального района располагали сведениями о нахождении малолетних детей в условиях, угрожающих их жизни и здоровью, они не приняли адекватных мер», – говорится в отчете Следственного управления Ярославской области, размещенном на сайте СК РФ.
Смерть «за отказ от еды»?
В 2016 году следствие установило: девочка умерла, потому что была избита за отказ от еды и плохую работу по хозяйству. По заключению следователей, жившие с Любимовой и ее товарками дети начиная с 2009 года подвергались истязаниям, их били палками и электрическими проводами. За провинности девочек цепями привязывали к кроватям. В это время в зловещем «доме милосердия» без своих законных представителей жили и другие дети. Следственное управление отметило и то, что удочеренные Любимовой девочки были переведены на домашнюю форму обучения – которого, однако, фактически не было: «На момент задержания женщин уровень образования детей совершенно не соответствовал их возрасту», гласит сообщение следственного комитета о первом судебном заседании по мосейцевскому делу. Оно состоялось в марте 2016 года, однако рассмотрение дела до сих пор не завершено; не становятся яснее и окружающие «Угодический дом милосердия» обстоятельства.
По сути, происшедшее в Мосейцеве могло так и остаться тайной. У мосейцевских детей почти не было документов, а жизнь в приюте протекала за закрытыми воротами. О попытке забрать тело из морга рассказал в эфире ярославского «Эха Москвы» заместитель начальника регионального Следственного комитета Виктор Денисов. По его словам, тело девочки пытались вывезти из ростовского морга неизвестные люди, обманом забравшие его у санитарки. Автомобиль с трупом был перехвачен на дороге в сторону Москвы, однако следственных действий в отношении похитителей предпринято не было. «За хищение трупа уголовной ответственности у нас нет», – заявил журналистам Денисов.
Запутаны и отношения мосейцевских «матушек» с Церковью. Уже после начала судебного процесса Ярославская епархия РПЦ опубликовала заявление о том, что не имеет к ним никакого отношения. «К сожалению, в ряде СМИ данная семья именуется «православным приютом», что абсолютно не соответствует действительности. В Ярославской епархии нет православных приютов, и семья из Мосейцева никогда не была таковым», – сообщает сайт епархии.
Однако то, что семья не была приютом, не мешало считать ее таковым, например, православным волонтерам, помогавшим по мере сил, как они считали, устраивать счастливую жизнь детей. На странице храма Вознесения Господня на Большой Никитской улице в Москве доступен заснятый волонтерами рождественский спектакль в мосейцевском доме милосердия. Там запечатлена и погибшая девочка. Сохранилась и тема 2010 года на форуме «Материнство», где перечислены самые необходимые для приюта вещи. «Им очень нужна помощь, так как государство их не поддерживает. Патронаж над ними осуществляет Никитинский монастырь (Переяславль-Залесский). Приют довольно скудненький, живут дети вместе с настоятельницей Наталией и воспитателями в старой дореволюционной школе без удобств», – гласит первое сообщение на форуме. Настоятельница Наталия – это Наталья Роговая, связанная с приютом фигурантка отдельного уголовного дела, обвиненная в издевательствах над собственными детьми. «У нас установлены факты нанесения ударов как руками, так и иными предметами (ветками, проводами). Помимо этого установлены факты вырывания волос», – комментировал ее дело в 2015 году старший следователь первого отдела по расследованию особо важных дел СУ СК по Ярославской области Геннадий Бобров ярославскому «Городскому телеканалу».
Рифа Гусманова, показания которой могут повлиять на ход процесса, является соучредительницей не только в злополучном доме милосердия. По данным предоставляющего сведения о государственной регистрации юридических лиц сервиса Федеральной налоговой службы России egrul.nalog.ru, она числится и среди организаторов юридических лиц приходов РПЦ – храма Дмитрия Солунского в селе Пужбол и Воскресенского храма села Демьяны в Ростовском муниципальном округе. Людмила Любимова присутствует в списке учредителей прихода Покровского храма деревни Подберезье – тоже в окрестностях Ростова. Другие соучредители «Угодического дома милосердия» также были организаторами юридических лиц приходов в храмах РПЦ других сел Ростовского района: Угодичей, Деболовского и Малой Шугари. Другой дом милосердия в селе Хитровщина под Тулой тоже был организован при участии некоторых из них наряду с Комиссией по церковной социальной деятельности при Епархиальном совете Москвы.
В суде на правах общественного защитника «матушек» защищал клирик Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш). «Запрос был направлен, архиерей дал резолюцию «не возражаю», и я стал защитником, – сказал он в интервью сайту 1000inf.ru. – Можно ли назвать эту семью общиной? Вопрос далекий от прямого ответа, потому что община требует социальной интеграции. Это была семья расширенная, где были приживальцы… Она не просто удочерила в младенчестве, это были отказники... Я видел ту заботу, которую они (наставницы приюта. – «НГР») оказывают не только друг другу, но и своим сокамерницам, передают иконы. Это вызывает колоссальное уважение». К сожалению, позицию защиты в их отношении выяснить не удалось: адвокат подсудимой Гусмановой сообщил корреспонденту НГР, что не уполномочен своими доверителями давать какие-либо комментарии на тему мосейцевского дела.
Православный приют или скрытая секта?
Общественные наблюдатели задумались о том, не получили ли отражение в этом происшествии определенные явления в религиозной жизни. Этот аспект следствие на данном этапе не затрагивает: ведь юридически никакого приюта в Мосейцеве нет, а есть многодетная семья Любимовой. Член Совета по проведению государственной религиоведческой экспертизы при Министерстве юстиции РФ Евгений Мухтаров высказал мнение о том, что в селе сформировалась младостарческая община сектантского типа. «Обычно младостарец окружен толпой восторженных почитателей. Некоторые, самые фанатичные, не только ему внимают, но и создают для пропаганды его взглядов какие-то устойчивые группы… Я склоняюсь к мысли, что именно к такому типу объединений относится и пресловутый «мосейцевский приют». Сам приют выглядит пародией на православный монастырь: в нем есть «матушка-настоятельница», «братья», «сестры», «трудники», «насельницы», проводятся религиозные обряды и церемонии, совершаются коллективные молитвы», – сказал он в интервью ресурсу «Ярновости».
Младостарчество – это явление, опасность вовлечения в которое священнослужителей усугублена еще и тем, что формально последовавшие за таким «духовным отцом» верующие не отпадают от Церкви, не уходят в раскол. «Некоторые священнослужители, получившие от Бога в таинстве священства право на духовное руководство паствой, считают, что таковое право означает безраздельную власть над душами людей. Не памятуя о том, что отношения между духовником и духовными чадами должны строиться на основе взаимного уважения и доверия, таковые пастыри переносят сугубо монашеское понятие беспрекословного подчинения послушника старцу на взаимоотношения между мирянином и его духовным отцом, вторгаются во внутренние вопросы личной и семейной жизни прихожан, подчиняют себе пасомых, забывая о богоданной свободе, к которой призваны все христиане», – так говорилось в журнале заседаний Синода РПЦ в декабре 1998 года.
Доцент Высшей школы экономики Борис Кнорре в беседе с корреспондентом «НГР» отметил, что феномен младостарчества порожден в том числе тем, что в обществе «есть тренд на интерес к архаике». «Соответственно в рамках этого интереса появляется и оправдание физических наказаний, применения силы, – считает экперт. – А в церковной субкультуре те, кто старается следовать этим нормам, встречаются с такой вещью, как антропологический пессимизм, – установкой в отношении человека, в рамках которой он рассматривается как имеющий греховную природу и не очень способный отделить добро от зла. Из такого отношения к человеческой природе следует вывод, что человека нужно принуждать к добру, тем более детей. Прямой вывод из этого представления о греховности человека и поврежденности его природы: если у человека поврежден разум, повреждена способность выбирать между добром и злом, то ему нужен наставник». «Даже несмотря на то, что и патриарх, и Синод не раз делали заявления против младостарчества, такого почти монастырского руководства прихожанами со стороны священников, оно имеет очень питательную почву в виде антропологического пессимизма, – продолжает Кнорре. – Поскольку монашество – это в некотором смысле квинтэссенция христианства (по крайней мере воспринимается так в русской традиции), то эти нормы переходят на социум и очень сильно искажаются. И люди, начитавшись монашеских книг, сами начинают искать духовника, с помощью которого можно «отсечь» свою греховную волю, оправдывают свой инфантилизм и эскапизм».
По мнению Кнорре, такой антропологический пессимизм, накладывающийся на запрос альтернативной, менее включенной в светские отношения церковной иерархии, создает для этого явления и благоприятный фон, и предпосылки для подобных мосейцевским событий. «У нас общество больно. Убийства происходят в тюрьмах, а монастыри – это иногда промежуточные реабилитационные центры для людей, находящихся в пограничном состоянии между тюрьмой и социумом или реабилитирующихся после тюрьмы. Младостарчество гораздо шире, а его последствия гораздо серьезнее в плане того, что людей заводят в тупик и отучают мыслить, искать самих себя, загоняют их в угол. И вот здесь священноначалие, конечно, могло бы давать больше возможности приходам проявлять самостоятельность и самоорганизацию, в том числе и то, что касается организации социальной работы на приходах – они очень помогают воспитывать ответственность. Патриарх Кирилл, кстати, вначале после своей интронизации уделял этой сфере серьезное внимание, помог институционализировать в нашей Церкви эту сферу. С другой стороны, мы видим, что в обществе есть запрос на «чудо», но не видим, чтобы Церковь от него дистанцировалась, она предпочитает его использовать. Церковь не стремится поддерживать культуру самоорганизации, потому что отказывает человеку в праве на ошибку, которое на самом деле очень важно в жизни. Поэтому в приходах пока склоняются в сторону большего авторитаризма, повышения власти епископов, а младостарцы – это их конкуренты. Но такая тенденция повышает не только авторитарность епископов по отношению к прихожанам, но и со стороны разного рода харизматических старцев, младостарцев, духовников, которые воспринимаются как альтернативная (епископской власти – «НГР») властная инстанция. Если епископ более включен в социальные отношения с администрацией, с чиновниками, то младостарец – это вариант власти, которая в это не включена, по крайней мере на поверхности», – подвел итог Кнорре.
Протодиакон Андрей Кураев считает одной из причин явлений типа мосейцевского бытующий в общественном сознании и тиражирующийся образ старца. «Опыт жизни говорит о том, что лучше быть с церковными чиновниками, чем с харизматами. Более или менее понятны мотивы, расчеты чиновника, он равнодушен к тебе – порой на твое же счастье; а у наших многочисленных старцев и стариц есть активный интерес к людям, но очень потребительский, как у паука к мухе. Всё это под слоями елея… И хотят они твоей аннигиляции, растворения в послушании и иконном прототипе. «Можешь родиться и воспитать святого? Нет? Тогда замуж тебе нельзя!» Ну и, конечно, откровенная дурь. Большинство из этих старцев люди по всем направлениям безграмотные – и богословски, и светски. Они сами питаются какими-то фольклорными мифами околоправославного характера и их же репродуцируют. В итоге для того, чтобы прослыть старцем, необходимо быть репликатором этих мифов – а без этого не получится. Поэтому при всем своем хапужничестве, лицемерии официальная Церковь безопаснее, чем эти полураскольнические кружки. Если люди будут видеть в официальных пастырях и архипастырях любящих наставников и отцов – тогда, конечно же, все эти экзотические старцы и старицы не будут вызывать такого огромного интереса», – сказал Кураев «НГР».
Движущееся к развязке мосейцевское дело вскрыло целый ряд проблем – и в системе усыновления и контроля за приемными семьями, и в околоцерковной жизни. Оно наглядно показывает: «сектантство без раскола», прикрытое религиозными мотивами и использующее в своих целях доверие общества и власти к Православной церкви, опасно не только для внутреннего единства последней, а его практики приводят и к трагическим последствиям.
Ростов Великий – Москва
