Михаил Темкин
Церковные двери отворяются редко, только на время службы, и обычно их «украшает» массивный навесной замок.
Фото Александра Артеменкова/PhotoXPress.ru
Как вся русская литература вышла, по известному выражению, из гоголевской «Шинели», так и нынешняя Русская Церковь, бесспорно, вышла из этого самого «совка» с его жизнью от аванса до получки, с наплевательским отношением к нелюбимой работе и мелким подворовыванием почти на любом рабочем месте и вечным ожиданием отпуска – законной возможности ничего наконец-то не делать и получать за это деньги. Приравненные «Указом о подоходном налоге» к немногим сохранившимся в СССР частникам, к кустарям-скорнякам и зубным техникам священнослужители старшего поколения существовали в определенных им государством рамках вполне по-советски: энтузиазма и горения на работе «благоразумно» не проявляли («отслужил, рясу в портфель – и домой»), ловчили по-мелкому, утаивая деньги за молебны и панихиды от церковной кассы, и целый год ждали очередного отпуска с непременной поездкой к морю, на юг (благо что доходы все-таки позволяли, несмотря на грабительские налоги).
Ныне времена другие, а привычки те же. Кто, скажите мне, сейчас заставляет молодых священников гнаться за уровнем жизни топ-менеджеров богатейших корпораций? Кто заставляет смиренных иноков принимать в дар квартиры, дома и машины? Кто заставляет епископат подражать своими резиденциями и парадными выездами миллиардерам? Почему они-то ведут себя так, как будто абсолютно не верят в то, что за каждое слово и за каждый поступок им придется держать ответ на Страшном Суде? Они что, не верят в жизнь вечную, коли так рвутся насладиться всеми благами здесь и сейчас, поскорее, пока не закончилась эта жизнь? Почему же они упорно ведут себя так, как будто Бог на самом деле ушел в отпуск?
Точный диагноз церковным и околоцерковным персонажам, подчас заполняющим медийное пространство на поругание и потеху обывателю, поставил старый прихожанин одной из московских церквей, который опрометчиво остановился при выходе из церковного двора, чтобы перекреститься на купола храма, и которого я чудом успел выхватить из-под колес очередной монашеской иномарки. «Спаси тебя Христос, сынок, – сказал он, и я подумал, что если я в своем далеко не юношеском возрасте для него «сынок», то уж четверых-то русских Патриархов за свою долгую жизнь он точно пережил. – Ты на них не смотри, сынок. Это не те монахи. Они не Богу служат, они просто в Церкви работают».
Я помню, как радовался церковный народ, когда на смену закуткам под колокольнями и убогим церковным сторожкам стали появляться в церковных дворах все более добротные церковные дома с просторными и удобными подсобными помещениями. Но радоваться ли теперь расплодившимся «приходским офисам» с бесчисленными дверями и табличками: «настоятель», «бухгалтерия», «помощник старосты», «отдел такой», «отдел сякой», даже невиданный пафосный «зал заседаний церковного совета» и, непременно, неистребимое – «посторонним вход воспрещен»? Кем ощущает себя в этом «офисе» человек в рясе и с крестом на груди, часами просиживая у компьютера за заполнением бесчисленных анкет, составлением отчетов и справок, которые благочиние, епархия и Патриархия плодят все в умножающемся количестве? Служителем Престола Господня или же чиновником церковной канцелярии? Отчет о работе приходской библиотеки (с цифрами), отчет о работе воскресной школы (с цифрами), справки о катехизаторских курсах, о работе с молодежью, о социальной работе, о «креативных идеях в сфере милосердия» (это-то что такое, Господи?), рапортичка благочинному (копия – в епархию) о количестве крещений (с разбивкой по возрастным группам), венчаний, отпеваний (очное и заочное – не забывать считать раздельно!), о количестве исповедников, причастников… Каждое слово из «судьбоносного доклада» или «вдохновенной проповеди» Патриарха в лучших министерско-бюрократических традициях рождает очередной вал распоряжений, указаний, инструкций и прочей канцелярщины, присущей «эффективному менеджменту», но к служению Богу никакого отношения не имеющей.
Из разговора священников между собой (естественно, по мобильному телефону и, естественно, прямо в алтаре): «Только вторая неделя Великого поста, а у меня уже сил нет. Эта неделя по графику – моя служебная, на следующей – я помогающий. Устаю ужасно, как до Пасхи дотянуть – просто не знаю. Но, слава богу, в этом году после Фоминой недели я в отпуске. Всем семейством в Турцию поедем недели на две – там подешевле будет. Скорее бы в отпуск. С утра встаю, в храм ехать надо, а сил нет. Ну а ты-то как, отец, держишься?»
Кто-нибудь может себе представить праведного Иоанна Кронштадтского, которому тяжело с утра идти в храм, в алтарь, тяжело стоять у Престола, который устал служить Богу? Мужики, как же вас в Церковь-то занесло, на муку такую, бедолаги вы несчастные? Не повезло вам с работой! Но хоть платят-то хорошо?
Было в середине XX века в Европе такое движение в Католической Церкви – «священников-рабочих». Священники (и епископы тоже) работали на производстве, у станка, преподавали в школах (и не Закон Божий, а языки, историю, математику), в общем, по-разному зарабатывали себе на жизнь. По воскресеньям они, оставаясь полноправными действующими священнослужителями, служили мессы в своих храмах. Сотни священников не только не жили за счет Церкви, а еще и отдавали ей часть своих доходов. И жизнью своей доказывали скептикам, что в Церкви они ищут именно «Иисуса», а не «хлеба куса».
Поправьте меня, если я не прав, но на память в современной России приходит только бывший министр здравоохранения, хирург Юрий Шевченко, ставший еще и священником. Вот он всю неделю стоит у операционного стола, а в воскресенье служит в храме. И деньги получает за работу хирурга, а в Церкви не работает, а именно осуществляет свое служение Богу. Еще кто-то, кажется, по совместительству – председатель колхоза. Вроде есть еще священник – аудитор Счетной палаты. Остальные живут благополучно за счет прихожан, «захожан» и, если повезет, «спонсоров».
Официальные «говорящие головы» Церкви, объясняя окружающую епископат роскошь, говорят туманно о том, что личным «великолепием», дескать, «князья Церкви» олицетворяют величие самой Церкви. Тезис сомнительный, поэтому приходится ссылаться на древние каноны Церкви, подробно регламентирующие вопросы, касающиеся имущества (и немалого) епископов. Все верно, есть такие каноны, и отменять их никто не отменял, только они относятся к тем далеким временам, когда епископ должен был быть, согласно Евангелию, «одной жены муж» (1 Тим 3, 2), семейным, значит, человеком. В современной же Русской Церкви все епископы, архиепископы, митрополиты и Патриарх, конечно, – все сплошь монахи, «земные ангелы», добровольно отказавшиеся от брака, от семейной жизни, от собственности, кстати, тоже (все русские монастыри – «общежительные», построенные на принципах общности имущества и достояния), ну, естественно, нестяжание, добровольная бедность «Христа ради» и так далее, по списку…
Мой разговор по телефону с одним епископом, моим старинным приятелем: «Алло, владыка, ты где?» – «Я в отпуске, на море, загораю». – «Так ты же монах, владыка, какой отпуск, какой пляж?» – «Да какой я монах? Мой монастырь – резиденция, иномарка, банкет с шампанским у губернатора да освящение трубопровода. Не епископство бы – только и видели бы меня в монахах. А блудить потихоньку – Бога боюсь и совесть не позволяет. Вот и мучаюсь, смотрю на моих попов многодетных и завидую им отчаянно». И ведь это искренне (и с детства) верующий человек, умница, богослов изрядный, книги пишет чудесные (в стол, конечно), стихи, музыку сочиняет, да и епархия при нем цветет. Но, как почти всякий умный человек на Руси, циник. «Я монахом, – говорит, – просто работаю. Так уж вышло».
Из другого разговора с ним же: «Не то беда, – говорит, – что из всех, кто ходит в храмы, «настоящих верующих» процента четыре будет или около того. За это с меня никакой Патриарх не спросит – церковную кассу ведь делают «захожане», те, которым в церкви свадьбы, похороны и крестины нужны, и раз в год крестный ход. Ночью на Пасху. А с «настоящих» прихожан, что по Евангелию стараются жить, и за богатством не гонятся, и последней рубашкой делятся, чего с них, нищих, взять-то, кроме рублей жалких да этой самой последней рубахи? Беда в том, что и среди попов моих – «настоящих» – те же четыре процента! А за этих с меня Бог спросит – и не отвертишься, я своими руками их в священники рукополагал и на должности по приходам ставил».
А еще Русская Церковь отчаянно хочет быть «мерилом истины» и «конечным судией» для всех сторон жизни российского общества. И уверенно ссылается при этом на «большинство» населения, которое (по разным причинам) считается «православным» и говорить от имени которого Русская Церковь себя считает вправе. И никогда уже от этого лакомого права не откажется, пока персональное членство в приходах или индивидуальная уплата «церковного налога» (по европейскому образцу) в пользу конкретной религиозной организации не откроет объективной картины – сколько же у Русской Церкви верных прихожан, готовых «голосовать рублем» за свой выбор и нести персональную ответственность за свое членство именно в этой Церкви? Но что-то подсказывает мне, что слишком многих устраивают сегодняшняя расплывчатость и неопределенность с безграничными возможностями спекулировать и манипулировать общественным мнением.
В принципе может ли быть «совестью народа» транснациональная корпорация с немыслимыми законодательными, административными и налоговыми преференциями, с супербогатыми топ-менеджерами, со случайными людьми вместо профессионалов в штате, монополизировавшая популярные термины «православие» и «духовность» и своей основной стратегией избравшая «эффективный менеджмент» взамен преданного и жертвенного служения основополагающей идее?
Или вправду Бог ушел в отпуск?
