Сергей Тюляков
Дореволюционная открытка воспроизводит печально известную легенду о коллаборационизме староверов.
И.М.Львов. Депутация старообрядцев Преображенского кладбища к Наполеону. Открытка, изданная в 1912 г. в Москве И.Е.Селиным
Работая над материалами о фальшивых российских деньгах, которые распространяли в нашей стране французские захватчики во время Отечественной войны 1812 года, мне приходилось встречать в исторических исследованиях несправедливые обвинения против российских старообрядцев-беспоповцев. Оказывается, многие исследователи до сих пор убеждены, что московская Преображенская община старообрядцев Федосеевского согласия якобы сотрудничала с оккупантами. Об этом писали до революции, затем в советское время, продолжают распространять эти сведения и сейчас – в среде церковных историков.
Живучая клевета
Например, писатель Валентин Пикуль возвел напраслину на федосеевцев в исторической миниатюре «Деньги тоже стреляют». Он пишет: «Наполеон не нашел предателей среди русского народа. Крестьянство встретило пришельцев вилами и рогатинами. Я не знаю, чем объяснить их измену, думаю, что староверы, преследуемые царской властью, видели в императоре Франции защитника веротерпимости. Хлеб-соль Наполеону поднесли в Москве только раскольники! Благодарный им за это, император с маршалом Мюратом посетил их молельню. Когда в Москве царили грабежи и пожары, Наполеон приставил к охране раскольников жандармов. В покровительстве староверам император перешел все границы доступного. Он велел дать богомолам печатный станок, и на Преображенском кладбище, средь древних могил, с тех самых досок, которые в Париже резал усердный Лалль, раскольники тоже печатали фальшивые русские ассигнации. Случай, конечно, поразительный».
Неужели Валентин Пикуль не знал, что после изгнания неприятеля из Москвы в нее спокойно вернулись прихожане церкви, которую он описывает, и руководство общины? Вместе с ними прибыл большой обоз с древними иконами и книгами, документами, утварью и другими домашними и церковными ценностями. Все это было вывезено перед приходом французов. А среди тех, кто остался в оккупированной Москве, не было руководителей, чьи приказы обязаны были выполнять рядовые члены общины. Поэтому без благословения старших наставников одаривать неприятеля «золотом и быком с позолоченными рогами», как написано об этом в некоторых источниках, никто не мог. Кроме того, для ортодоксально настроенных староверов французы были еретиками – латинянами в не меньшей степени, чем для последователей официальной Православной Церкви.
Разве в оккупированной Москве не нашлось более подходящего места, чтобы печатать фальшивые деньги, чем старое кладбище? За такие преступления, о которых пишет Пикуль, общину могли разгромить в считанные часы, а ее членов отправить на каторгу или поселение. В трудное для России военное время 1812 года даже в отношении тех российских подданных, кто отсиживался за границей, власти применяли суровые меры. По указу 1813 года имения помещиков, не возвратившихся во время войны на родину, могли быть конфискованы государством. Указ выполнялся до окончательной победы над Наполеоном. А тех, кого явно разоблачили в добровольном сотрудничестве с врагом, осуждали на каторжные работы. Одного чиновника, который служил в созданном французами так называемом Смоленском оккупационном правительстве, приговорили к 15 ударам кнута, вырезанию ноздрей и отправке в кандалах на каторгу. Отношение в русском обществе к изменникам Родины во время войны очень точно передается словами Дениса Давыдова: «Можно не награждать почестями истинных сынов России… но щадить изменников столь же опасно, как истреблять карантины в чумное время». А вот репрессий по отношению к федосеевцам за государственную измену никогда не было, в отличие от преследований по другим причинам.
Петр Паламарчук – известный писатель, историк и юрист, наш современник. От него трудно было ожидать выпада против Преображенских староверов. Паламарчук, в отличие от Пикуля, был знатоком православной и вообще христианской Москвы, специалистом по церковной истории. Он написал четырехтомную книгу «Семь сороков» – об истории всех московских храмов и монастырей, в том числе и несохраненных. Что он пишет? «В 1812 году федосеевцы встретили Наполеона хлебом-солью и золотом, молились о даровании ему победы, поставляли французам продовольствие. За это у Преображенской обители была поставлена французами охрана».
Я полагаю, что Пикуль, Паламарчук и другие авторы просто повторили несправедливые обвинения дореволюционных очернителей старообрядчества. После Манифеста 1905 года о свободе вероисповедания в печатных изданиях правых партий и православно-монархических организаций начинается очередная кампания против старообрядцев. В столетний юбилей войны 1812 года выходят большим тиражом книги дореволюционного московского краеведа Петра Синицына «Преображенское и окружающие его места, их прошлое и настоящее» и «Никольский единоверческий монастырь в Москве». Автор приводит в первой книге «воспоминание» своего родственника о якобы государственной измене федосеевцев в дни французской оккупации. Он пишет, что «французы нашли в общине удобства жизни, каких давно уже не видели, хорошее содержание и даже женское общество, между которыми было немало молодых». Автор рисует идиллическую картину расставания федосеевцев со своими «защитниками». Староверы якобы благословили французов и снабдили провиантом, а «молодой женский пол, успевший уже привыкнуть к уезжавшим своим оберегателям, между которыми были красивые и молодые солдаты, раздавал на память о себе разные подарки».
Однако все молодые женщины и девушки общины выехали из Москвы перед приходом неприятельских войск. В обители остались только люди самоотверженные. Для них все было по воле Божией – жить или умереть! Вместо обычных беспорядков французы встретили там невозмутимое спокойствие и величавое молитвенное настроение. Посторонних не было. Французы были поражены, когда слушали спокойное песнопение старообрядцев, которые не обращали внимание на солдат. Таков был обычай федосеевцев в трудные для общины и страны времена. Французы так и не решились прервать богослужение.
Захватчики не нашли в общине ценных предметов. Храм общины был закрыт. Богослужения совершались в простых молельнях. Больших запасов продовольствия в монастыре не было. Но обеспечить самих себя, а также больных и престарелых в богадельне при общине они могли. Французы оставили у них охрану, ведь все строения, в том числе и богадельня, не пострадали от пожара и грабежей. Федосеевцам приказали кормить караульных солдат.
Французские мародеры и жители Москвы грабили храмы, в том числе и староверческие с их древними иконами. Оккупанты отрывали серебряные и позолоченные оклады с икон, а затем потемневшие от времени иконы выбрасывали или жгли их на кострах и в печках вместе с мебелью. Разве могли грабители получать благословения у древних русских икон в общине федосеевцев?
Книга Синицына о Преображенской слободе снабжена в целом интересными гравюрами с рисунков известного художника Михаила Нестерова. Два рисунка повторяют упомянутые измышления. Одна гравюра подписана: «Преображенские федосеевцы отправляют в Кремль быка и золото в дар Наполеону в 1812 год». А на другой: «Французский отряд покидает Преображенское».
До революции был выпущен сборник иллюстрированных почтовых открыток из серии «Воспоминание о войне 1812 года» по картинам художника И.М.Львова, издательства И.Е.Селина. Из 30 открыток одна, под № 3, называется «Депутация старообрядцев Преображенского кладбища к Наполеону». Видим, как перед Наполеоном и его свитой у входа в обитель стоят на коленях с хлебом-солью и иконой бородачи – наставники общины федосеевцев (беспоповцев). А за воротами с хоругвями стоят прихожане. Их возглавляет фигура с монашеским клобуком на голове. Явный ляп. Такие клобуки носили православные священники, но не беспоповцы-староверы.
 У Крестовоздвиженского храма на Преображенке чувствуешь себя так, как будто попал в дореволюционную Москву. Фото автора |
Начало мифа
До середины XIX века пребывание французов в Преображенской общине оставалось простым фактом. Никакой легенды о предательстве еще не было сложено. Следствия – первое в 1813 и второе в 1817 годах, а также последующие – не установили фактов государственной измены федосеевцев, несмотря на то что кое-кому из властных и околоправославных общественных структур хотелось найти даже самый слабый повод, чтобы осудить общину. Успех и популярность Преображенки не давали покоя официальному духовенству. Община с каждым годом приумножалась новыми прихожанами и отчислениями от возрастающих капиталов попечителей-купцов и промышленников. В середине XIX века из 25 самых состоятельных московских предпринимательских семейств девятеро были старообрядцы, среди них федосеевцы.
В 1853 году Высочайшим указом над Преображенским богадельным домом (так официально называли Преображенскую общину) был учинен правительственный контроль, его средства забрали в казну. Кельи ликвидировали, а также запретили содержать наемных работников без разрешения. Все управление по содержанию престарелых в богадельне было у назначенного чиновника. Попечителей и настоятеля без суда отправили в ссылку. Их обвинили в использовании общинных средств в коммерческих целях. Часть богатых федосеевцев по этой причине перешли в единоверческую Церковь, подчиненную господствующей Православной Церкви. Однако некоторые из них продолжали тайно поддерживать связи с «раскольниками». Поэтому на них клеветали радикальные члены православно-монархических организаций. Ограничение деятельности общины продолжалось с 1853 по 1905 год.
К началу XX века старообрядцы-промышленники и купцы владели почти всем текстильным производством и хлеботорговлей в России. После Манифеста 1905 года о «свободах» многие фабриканты из бывших старообрядцев стали крупными политиками. Александр Гучков стал председателем III Государственной Думы. Между тем его дед был членом общины федосеевцев во время войны 1812 года. Поэтому националистически-монархическая газета «Русское знамя», враждебная Гучкову и другим умеренным политикам, в номере от 21 сентября 1912 года писала: «Кровь предков сказывается в потомках. Недаром же московские толстосумы 1812 года поднесли хлеб-соль и червонцы Наполеону у московской заставы. Ворвавшегося в Россию полководца, затопившего ее огнем и пламенем, проклинали все сословия, кроме московских толстосумов Преображенского кладбища с дедом г. Гучкова по главе». Отметим, что Федор Гучков в 1812 году был рядовым членом общины. Его единственная текстильная фабрика сгорела во время московского пожара. Однако через несколько лет у него было уже три фабрики.
Старообрядцы при их огромных капиталах почти не реагировали на обвинения. Для них было оскорбительным встречаться на светском суде с «антихристами». А если и встречались, то имели на руках документы. А их противники с документами не работали. У них не было ссылок на архивные данные, а в примечаниях их обвинительных статей и книг видим лишь ссылки на отдельные публикации Петра Синицына.
Продолжение больной темы
Ситуация не изменилась и сегодня. Церковный историк Сергей Фомин опубликовал в феврале с.г. статью «Сокрушение «коронованной революции». В разделе «Предтеча антихриста и его слуги» он повторяет старую легенду о французском печатном станке в общине федосеевцев.
В наши дни Преображенская община федосеевцев занимает часть территории бывшего Преображенского старообрядческого монастыря, в его так называемой женской части, а в мужской части еще при императоре Николае I организовали единоверческий монастырь. В советское время деятельность общины была под запретом. Разрешили ее только в 1946 году, возвратили прежний храм и часть зданий.
Недавно я побывал в очередной раз в Преображенской общине. Спросил у прихожан местного православного храма, как можно пройти к федосеевцам, если главный вход на их территорию закрыт. Знал, что есть где-то калитка... Подсказали, но при этом начали отговаривать: мол, это раскольники, они «подарили Наполеону золотые червонцы и быка с позолоченными рогами, у них при французах печатали фальшивые деньги». Все та же песня...
У федосеевцев красивый храм и два корпуса бывшей богадельни. Как мне объяснили, все здания на Преображенском кладбище в наши дни юридически принадлежат организации, названной в документах «Древлеправославная Кафолическая Церковь христиане старопоморского федосеевского согласия». Занимавшие ранее часть Надвратного корпуса старообрядцы-филипповцы (другое беспоповское согласие) выехали из Москвы.
Я наблюдал, как федосеевцы торопились на службу в храм. Седой, но еще крепкий дед в белой рубашке-косоворотке прошел мимо. Такую рубашку можно увидеть сегодня лишь в краеведческих музеях, в театрах или на киностудиях. Остальные прихожане были одеты в черные одежды, несколько пожилых женщин в длинных серых платках, одна молодая – в сарафане.
Мне довелось присутствовать на службе в храме. Смиренно стоял в углу, закатанные рукава своей сорочки вновь удлинил – такие требования. Словно попал на службу во времена Ивана Грозного. Запомнились темные своды храма. Тихий старческий голос настоятеля звучал в молитве на церковнославянском языке. Рядом с ним у алтаря молились суровые бородатые прихожане. Женщины отбивали поклоны в стороне. Везде древние темные иконы. Ощущения от увиденного – сильные. Вот такой была, вероятнее всего, церковная служба в средневековой Руси. «У нас свечи настоящие восковые, горят ровно и не плачут», – сказала мне на прощанье одна пожилая прихожанка.
