Кому говение, а кому объедение

Красная икра – продукт постный, но большей части населения недоступный.
Фото Павла Круга

Не кончаются посты,
коли закрома пусты.

Русская пословица

В нынешнем году Великий пост начался 2 марта, а закончится на Пасху, которая приходится на 19 апреля. Предшествующая ей Страстная седмица (с 12 по 18 апреля включительно) – самый строгий период поста. В это время православные верующие не только воздерживаются от скоромной пищи, но и стараются чаще посещать богослужения, а самое главное – исповедуются в своих грехах.

До революции в соответствии с указами Петра I и Екатерины II для православных считалось обязательным посещение исповеди, и власти бдительно следили за исполнением высочайших предписаний. Поскольку исповеди предшествует пост (дабы прийти к великому таинству очищенным и физически, и духовно), два эти обряда оказались неразрывно связаны. Такое принудительное благочестие, согласитесь, больше похоже на заурядную проверку дисциплины и благонадежности. «Кто же не хотел поститься, ел скоромное и упивался вином, того «унимали», смиряли и отлучали власти и попы от Церкви Божией и налагали епитимью», – свидетельствует Иван Сахаров, крупнейший знаток русской старины, автор книги «Сказания русского народа», вышедшей еще в середине XIX века.

Социальные контрасты дореволюционной России рельефно отразились в меню больших и малых постов.

Немецкий путешественник Адам Олеарий, посетивший Россию в начале XVII века, в своем «Описании путешествия в Московию» рассказывает, что однажды в постный день на царской трапезе было подано сорок блюд из рыбы и овощей и различные печенья, ради которых, как справедливо заметил иностранный гость, «можно забыть и мясо».

Описание того, как говели в купеческой семье, красочно дано Иваном Шмелевым в автобиографической книге «Лето Господне». «Зачем скоромное, – пишет он, – которое губит душу, если и без того все вкусно? Будут варить компот, делать картофельные котлеты с черносливом и шепталой, маковый хлеб с красивыми завитушками из сахарного мака, розовые баранки, «кресты» на Крестопоклонной... Мороженная клюква с сахаром, заливные орехи, засахаренный миндаль, горох моченый, бублики и сайки, изюм кувшинный, пастила рябиновая, постный сахар – лимонный, малиновый, с апельсинчиками внутри, халва... А жареная гречневая каша с луком, да залить кваском. А постные пирожки с груздями, а гречневые блины с луком по субботам... А миндальное молоко с белым киселем, а великая кулебяка на Благовещенье, с вязигой, с осетринкой! А калья, необыкновенная калья с кусочками голубой икры, с маринованными огурчиками!»

Заглянем теперь в старообрядческий скит – цитадель благочестия. Замечательный русский писатель Павел Мельников-Печерский, выдающийся знаток старинных и новых обычаев Руси, оставил яркий пример монашеского «воздержания» во время Великого поста. В честь приехавшего на богомолье богатого купца хозяева скита устраивают, как сказали бы сейчас, презентацию. Мяса и прочего скоромного на столе нет, но зато ломится он от блюд, про которые мы или давно забыли или вообще не слышали. Грузди и мелкие рыжики, финики, пряники, изюм... Из рыбного – икра черная и красная, балык величины непомерной, жирный, сочный такой, что самому донскому архиерею не часто подают. После этих «мелких» закусок пошла уха, пареная севрюга, осетрина с хреном и свежепросоленная белужина. А к ним наливки и настойки, под предлогом того, что «путешествующим разрешается».

На другой день кушанья составили всевозможные пироги, кулебяка с пшеном и грибами, вязигой и молокой. И пряженцы. Я этого слова не нашел даже в словарях Даля и всезнающих Брокгауза и Эфрона. И лишь случайно, будучи в командировке в нижегородской глубинке, узнал, что «пряденцы» – там их так называют, – это лепешки из простого теста без дрожжей. Так вот, пряженцы подавали и кислые подовые на ореховом масле, и с семгой, а также с грибами, оладьи с икрой и пироги с тельным из щуки.

Вернемся к описанию Мельникова-Печерского. За первой переменой подошла уха стерляжья, а к ней расстегаи. За ухой последовали блюда рассольные: стерляди разварные с огурцами да морковью, осетрина холодная с хреном да белужья тешка с квасом и капустой, таранчук осетровый, щука с чесноком и хреном и нельма – нежнейшая рыба. Кстати, ее мне удалось отведать лет сорок назад в Томске, в «малой» столовой обкома партии. В ней обедали лишь секретари обкома и заведующие отделами, для остальных сотрудников существовала общая столовая, где тем не менее по сравнению с любой заводской готовили просто по-царски. Про «малую» же и говорить не приходится.

«Зачем скоромное, которое губит душу, если и без того все вкусно?»

Так было заведено во всех обкомах и облисполкомах, а в больших городах – даже в горкомах и горисполкомах. Мне как спецкору центральных газет удалось в свое время «и выпить, и закусить» и в этих «малых» столовых, и на различных партийных приемах. Сравнивая «два мира, две эпохи», могу констатировать одно: на Руси всегда жилось хорошо тем, кто пристроен был у власти и богатства. В тех же самых монастырях и скитах рядовые монахи и послушники постничали, сидя на капусте и горохе, зато церковное начальство, судя по вышеприведенному описанию, пировало так, что и Лукуллу не снилось. Аналогичные описания можно найти у Лескова, Достоевского и других русских писателей.

Что же касается простых смертных, им приходилось соблюдать не Великий, а вечный пост. Российская деревня испокон веков вела полуголодный образ жизни, поэтому держать посты заставляло не столько благочестие, сколько суровая необходимость. Обычный рацион крестьян составлял «пушной» хлеб, то есть испеченный из муки, в которой неотвеянная рожь была перемолота с мякиной. Пустые щи: серая капуста, то есть не очищенная от верхних листьев, сваренная в простой воде. В постные дни переходили на горох и пареную репу. Как говорится, хрен редьки не слаще. О рыбе и мясе и речи не шло. Отсюда и пошла пословица: «Не кончаются посты, коли закрома пусты».

Для тех наших современников, кто пытается идеализировать прошлое, рекомендую перечитать крестьянские рассказы Чехова. Цитатой из его рассказа «Мужики» я и закончу свою заметку. Дело происходит в пост в подмосковной деревне. «По случаю праздника купили в трактире селедку и варили похлебку из селедочной головы. В полдень все сели пить чай и пили его долго, до пота, и, казалось, распухли от чая, и уже после этого стали есть похлебку, все из одного горшка. А селедку бабка спрятала. А когда наступил вечер, сердитая бабка намочила ржаных корок в чашке и сосала их долго, целый час... С жадностью старик и бабы ели черный хлеб, макая его в воду».

В этом же рассказе есть фраза, которая отдается в сердце нестерпимой болью, как звук разорванной струны: «Какая была бы прекрасная жизнь на этом свете, если бы не нужда, ужасная, безысходная нужда, от которой никуда не спрячешься».