Михаил Одинцов
Глава Временного правительства Александр Керенский присутствовал на открытии Поместного Собора в августе 1917 года.
Фото с сайта http://ru.wikipedia.org
В ноябре 2007 года прошли торжественные празднования, посвященные 90-летию восстановления патриаршества в Русской Православной Церкви. Избрание на патриарший престол митрополита Московского Тихона (Белавина) стало одним из основных итогов первой сессии Поместного собора, продолжавшейся без малого три месяца и пришедшейся на смену двух эпох в отечественной истории.
Конец «плененной Церкви»
Ранним утром 15 августа 1917 года, в праздник Успения Божией Матери, из московских церквей потянулись крестные ходы в Кремль. Вскоре на Красной площади собрались многотысячные толпы; лес хоругвей, выносных икон, крестов, звуки церковных песнопений. Пробиться за кремлевские стены, где на Соборной площади и в Успенском соборе проходили основные торжества открытия Поместного собора Российской церкви, было невозможно. Туда пропускали только членов Собора и почетных гостей.
Из членов Временного правительства присутствовали: премьер-министр Александр Керенский, министр внутренних дел Николай Авксентьев, министр исповеданий Антон Карташев. Много было представителей дипломатического корпуса, российской и зарубежной прессы. Среди 80 епископов, впервые после двухсотлетнего «пленения Церкви» собравшихся вместе, выделялись белые клобуки четырех митрополитов – Киевского Владимира (Богоявленского), экзарха Кавказского Платона (Рождественского) и двух новоназначенных – митрополита Московского Тихона (Белавина) и митрополита Петроградского Вениамина (Казанского). Последние двое надели свои белые клобуки (знаки митрополичьего отличия) лишь накануне – после того, как Временное правительство особым законодательным актом отказалось в пользу Синода от доставшейся ему по наследству царской привилегии жаловать белые клобуки и митры.
Торжества открытия завершились на Красной площади, куда около часа дня прибыла из Кремля процессия, состоявшая из соборян, почетных российских и иностранных гостей, представителей московских храмов и монастырей. Людская толпа, увидавшая среди иерархов Керенского, разразилась громовым «ура!» и устроила овацию «спасителю России». На Лобном месте по специальному чину совершился молебен. Слаженное и торжественное хоровое пение огласило площадь, погруженную в величественное молчание. Слышались праздничные удары колоколов Кремлевских соборов и сюда же долетали звоны всех московских церквей.
На следующий день в храме Христа Спасителя по окончании богослужения, которое возглавлял митрополит Московский Тихон, состоялось открытие заседаний Собора. Первым от имени правительства приветствовал собравшихся министр вероисповеданий Антон Карташев, красиво закончивший свою речь словами: «...осеняю себя вместе с вами широким православным крестом». А далее последовали приветствия в адрес открывшегося Собора от Синода, Московской митрополичьей кафедры, различных церковных учреждений, академий, университетов, корпораций, армии, флота и проч., и проч.
Поместный собор открылся в сложной политической обстановке. Агонизировало Временное правительство, теряя контроль над страной, разваливалась армия, а в глубь России почти беспрепятственно продвигались кайзеровские войска. Общественные настроения были далеко не в пользу Собора. Авторитетная газета «Русские ведомости» констатировала «упадок веры», отсутствие интереса в обществе к церковному Собору, падение авторитета Русской Церкви, в которой преобладали «мертвая обрядность и полицейские репрессии». Ей вторил и «Всероссийский церковно-общественный вестник», утверждавший: «православное духовенство занимало привилегированное положение, но его нравственный авторитет среди населения пал до чрезвычайно низкой степени. Наверху стояли бесконечно далекие от мирян епископы, на которых бросила свою тень распутинщина, а внизу – «попы», к которым народ относился с явной враждебностью». Факт раскола церковного общества признавали и некоторые православные архиереи. Популярный в интеллигентских кругах и в народе епископ Уфимский Андрей (Ухтомский) выделял три противоборствующих между собой различных направления церковной жизни: «церковно-монархическое», «церковный оппортунизм», «обновленческое».
Недовольны церковной политикой Временного правительства были и многочисленные неправославные объединения. Их представители, участвуя в Государственном совещании, собранном в канун открытия Собора для поиска мер «по спасению Родины», упрекали «старые власти» за «гонения», а новую власть обвиняли в медлительности и непоследовательности при проведении в жизнь принципов свободы совести. Председатель Высшего российского союза евангельских христиан Иван Проханов прямо заявил: верующие ждут от правительства «раскрепощения» государственной Церкви и отделения ее от государства, «уравнения» перед законом всех Церквей и вероисповеданий.
17 августа в здании Епархиального дома (Лихов пер., д. 6) члены Поместного Собора приступили к деловым заседаниям. В течение первой недели были избраны председатель собора – митрополит Московский Тихон (Белавин), его товарищи (заместители): от иерархов – архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий) и архиепископ Харьковский Антоний (Храповицкий); от духовенства – протопресвитер Успенского кремлевского собора Николай Любимов и протопресвитер армии и флота Георгий Шавельский и от мирян – Евгений Трубецкой и Михаил Родзянко. Планировалось, что первая сессия рассмотрит вопросы реорганизации Высшего церковного управления: восстановление патриаршества, избрание Патриарха, определение его прав и обязанностей, учреждение соборных органов для совместного с Патриархом управления церковными делами, - а также обсудит правовое положение Православной Церкви в России.
Делегаты наделялись правом решающего голоса по всем вопросам, подлежавшим обсуждению. Но реальная власть сосредотачивалась в руках епископата. Совещание епископов могло отклонить любое постановление Собора, если, по их мнению, оно не соответствовало догматам, канонам и преданию Церкви. В таком случае постановление вновь выносилось на обсуждение пленарного заседания. Если же и после этого оно отвергалось большинством в три четверти от числа присутствующих епископов, то уже окончательно теряло силу соборного определения.
Для руководства деяниями Собора был учрежден Соборный совет во главе с митрополитом Московским Тихоном. При Совете образованы были 22 отдела: уставный, высшего церковного управления, церковного суда, епархиального управления и т.д. Они в предварительном порядке рассматривали выносимые на обсуждение вопросы, подготавливали проекты решений по ним. Заседания Собора проходили в Епархиальном доме: пленарные – дважды в неделю, а заседания отделов – в остальные дни.
Соборян, церковных и светских журналистов особенно привлекала работа отдела по реформе высшего церковного управления. Здесь вновь, как и в предшествовавшие Собору месяцы, ожесточенно и яростно повелись споры о восстановлении патриаршества. Причем острота и основательность, с которыми отстаивали свои позиции сторонники патриаршества, фактически перечеркивали подготовленные накануне проекты общецерковных документов, ориентированные на то, чтобы поставить во главе Церкви «коллегиальный орган».
Наиболее полно аргументы «за» и «против» восстановления патриаршества были сформулированы в докладах архиепископа Харьковского Антония и профессора Николая Кузнецова. Архиепископ Антоний, ссылаясь на историю христианства и Российской Православной Церкви, с одной стороны, убеждал слушателей в преимуществах патриаршего руководства, а с другой – рисовал перед ними те несчастья, которые обрушились на Русскую Церковь в последние двести лет, в период синодального управления. По его мнению, обер-прокуратура выступала в роли «пресса», душившего национальное и религиозное чувства русского народа, идею патриаршества. И оттого беспрепятственно распространялось по России такое зло, как секуляризация церковных имуществ, деморализация монастырей, упадок благочестия и религиозного чувства, что превращало Церковь в «заброшенную сироту». С точки зрения докладчика, только патриаршество могло стать для российского общества «религиозно-нравственным центром», опорой «в борьбе с расшатанностью всех основ религиозной мысли и жизни», а вновь избранный Патриарх стал бы «пастырем-отцом» для каждого верующего.
Профессор Николай Кузнецов в своем выступлении последовательно опровергал аргументы архиепископа Антония, противопоставляя единоличной власти Патриарха коллегиальное управление Церковью. «Соборное начало в Русской Церкви, – говорил он, – именно при Патриархах и было особенно подавлено... Патриарх явился носителем единоличной церковной власти... Патриаршество в России сыграло печальную роль в деле разделения в недрах Церкви, вызвавшего старообрядчество». По словам Кузнецова, надежды на религиозное обновление, связываемые с избранием Патриарха, – «благие мечты», а концентрация власти в руках одного человека внесет в общество вместо единства церковный разлад.
11 октября, после многодневных бурных споров в Отделе о высшем церковном управлении, которые так и не привели к общему мнению, вопрос о патриаршестве был вынесен на пленарные заседания Собора. От имени Отдела выступил его председатель епископ Астраханский Митрофан (Краснопольский). Речь епископа являла собой панегирик патриаршеству, и окончил он свое выступление словами, которые звучали почти заклинанием: «Нам нужен Патриарх как духовный вождь и руководитель, который вдохновлял бы сердце русского народа, призывал бы к исправлению жизни и подвигу и сам первый шел бы вперед. Без вождя нигде не бывает, и в церковной жизни также».
Однако и в соборных заседаниях страсти продолжали бушевать, и трудно было отдать предпочтение сторонникам или противникам восстановления патриаршества, невозможно было предугадать, к какому же решению придет Собор.
Хотя в центре внимания Поместного собора были вопросы собственно «церковного обновления», однако его деятельности был присущ и вполне определенный политический характер. В принятых Собором в августе–октябре посланиях и обращениях к «народу русскому», «армии и флоту», «чадам Православной Церкви» и в других Церковь заявила о своей поддержке Временного правительства, призывая верующих «без различия положений, сословий и партий» участвовать в «новом строительстве жизни русской».
Но эта «новая русская жизнь» складывалась совсем не такой, какой она представлялась гражданским властям и соборному большинству. В дневнике служащего Московской Синодальной конторы архимандрита Арсения (Денисова) она предстает следующим образом: «Поражения на войне. Дезертиры. Беженцы. Аграрные волнения, пожары, грабежи, убийства. Рост цен, дефицитные товары, денежный кризис, полнейший внутренний развал. И при этом из Петрограда несутся истерические крики: «До победного конца!» Керенский появляется то тут, то там. В одном месте кричит, в другом – молчит. Душная атмосфера никчемной суетливой безалаберщины. Вырисовывается фигура Ленина. Чувствуется приближение какого-то решительного поворота событий. Весь этот кошмар должен как-то распылиться, рассеяться, разрушиться, как леса строящегося дома... Наступает октябрь. Кошмар принял затяжную форму. Развал усилился донельзя. Россия трещит по швам. Автономия Польши. Самостийность Украины. Новоявленные кратковременные республики в Сибири, Поволжье, на Черном море. Немцы в России. Отчаянная борьба партий. Полная компрометация Временного правительства: его авторитет никем уже не признается».
Церковь активно включилась в политическую жизнь страны, ведя усиленную полемику с социалистическими партиями, призывая отдавать голоса на выборах в Учредительное собрание за «православномыслящих» и «церковно-настроенных» граждан. Официальное издание Собора «Всероссийский церковно-общественный вестник» так характеризовало набиравших силу большевиков: «Что такое большевизм? Это смесь интернационалистического яда со старой русской сивухой. Этим ужасным пойлом опаивают русский народ несколько неисправимых изуверов, подкрепляемых кучей германских агентов. И давно пора этот ядовитый напиток заключить в банку по всем правилам фармацевтического искусства, поместить на нем мертвую голову и надпись «яд».
Но ощутимого успеха Церковь не имела, так как избиратели отдавали свои голоса, не столько ориентируясь на вероисповедание кандидатов, сколько на их политическую программу. Лидерство явно захватили представители партий социалистической ориентации, что в дальнейшем подтвердили и окончательные итоги выборов в Учредительное собрание. Да и на заседаниях Собора неоднократно звучали слова о все большем «отдалении» крестьян и рабочих от религии и Церкви. Эмиссары Собора, развозившие религиозно-церковную литературу, воззвания и обращения Собора по воюющим войскам, с особым сожалением рассказывали об охлаждении религиозно-патриотического чувства у солдат.
25 октября на утреннем заседании Собора продолжился горячий спор по вопросу о восстановлении патриаршества. Выступали и те, кто «за», и те, кто «против». Среди последних был и профессор Киевской духовной академии Петр Кудрявцев, который говорил об «опасностях», подстерегающих Церковь и страну в случае восстановления патриаршества. К его словам не прислушались, тогда как некоторые из них оказались провидческими. В частности, обращаясь к «патриархистам», он говорил: «Вы вводите патриаршество в то время, когда готова начаться борьба Церкви с государством. В лице Патриарха вы хотите иметь предводителя в этой борьбе. Но ведь, если будущий Патриарх примет вашу программу, ему ничего не остается, как сделаться вождем определенной политической партии, чего-то вроде Католического центра в Германии. Другими словами: учреждение патриаршества может повести за собой рост того явления, какое называется клерикализмом. Не знаю, как вы, но мы считаем это явление столь же вредным для Церкви, как и для государства, а потому опасаемся вводить институт, чреватый такими последствиями. Но и это не все. Вы учреждаете патриаршество в такой момент нашей истории, когда новые формы нашей государственной жизни еще не определились. Во всяком случае, центробежные течения у нас теперь неизмеримо сильнее центростремительных, и возможность превращения нашего государства в федеративную республику или по крайней мере в республику, состоящую из ряда автономных областей, не исключается. Вы думаете, что патриаршество послужит к объединению России не только в церковном, но и в политическом отношении, а мы думаем совсем наоборот: мы думаем, что патриаршество только усилит действие сил центробежных».
В конце пленарного заседания в зале появились члены Собора, только что прибывшие из Петрограда. Они сообщили ошеломившую всех весть: Временное правительство низложено, к власти пришли большевики! Собор спешно прервал работу.
Избрание Патриарха под звуки канонады
К вечеру уже вся Москва знала о событиях в Петрограде. Толпы людей вышли на улицы, потянулись в центр города. То здесь, то там возникали стихийные митинги. Из рук в руки передавались дошедшие из Петрограда газеты, а также московские социал-демократические издания с сообщениями о революции. На городских площадях появились автомобили, с которых разбрасывались листовки с лозунгами: «Да здравствует власть революционного пролетариата!», «Вся власть Советам!», «Да здравствует пролетарско-крестьянская республика!».
В городе сформировались два центра власти. С одной стороны – Комитет общественной безопасности при городской Думе во главе с эсером В.В. Рудневым и командующим Московским военным округом полковником Константином Рябцевым. К Думе, где заседал этот орган, подтягивались офицеры, прапорщики и юнкера, оставшиеся верными Временному правительству.
С другой стороны – в бывшем доме генерал-губернатора на Скобелевской площади разместились Совет рабочих депутатов и Военно-революционный комитет. Сюда с рабочих окраин двинулись отряды Красной гвардии и добровольцев, по пути занимая почту, телеграф, телефонную станцию. В ночь на 26 октября верные Рябцеву войска перешли в наступление: блокировали Кремль, где оказались в заложниках отряд красногвардейцев и солдаты 56-го пехотного полка; заняли Манеж и прилегающие к центру города улицы и площади. В Москве было объявлено военное положение. Военно-революционному комитету был выставлен ультиматум о сдаче оружия и прекращении противодействия правительственным силам. Большевики ультиматум отвергли и начали осаду Кремля, где укрылись сторонники старой власти. Раздались первые выстрелы, пролилась первая кровь, и тем самым в городе была развязана ожесточенная гражданская война.
Епархиальный дом, где проходили заседания Собора, и здание духовной семинарии (Божедомский пер., д. 3), где жили члены Собора, оказались в зоне непосредственного вооруженного столкновения. К тому же немало иерархов и священников жили в Кремле при различных церковных учреждениях и фактически были блокированы там. Ружейная стрельба, треск пулеметов, выстрелы из пушек, вооруженные группы людей, мародеры и грабители делали опасным всякую попытку выхода на улицу. Те из смельчаков, кто, рискуя жизнью, пробирался в Епархиальный дом, вернуться назад уже не могли и ночевали в общежитии. Положение в городе стало столь угрожающим, что многие соборяне требовали от руководящих органов Собора прекратить затянувшийся спор по вопросу о восстановлении патриаршества.
Утром 28 октября, хотя и не в полном составе, соборяне наконец смогли собраться в Епархиальном доме. В ходе непростой дискуссии сторонникам патриаршества наконец-то удалось убедить присутствующих прекратить прения и перейти к голосованию. 30 октября при незначительном большинстве голосов (141 – «за», 112 – «против», 12 – «воздержались») Собор принял решение приступить к немедленному избранию Патриарха. В последующие дни, несмотря на то, что в городе продолжалась ожесточенная гражданская война, выработан был порядок избрания Патриарха, и путем тайного голосования определены три кандидата на патриарший престол: архиепископ Антоний (Храповицкий), архиепископ Арсений (Стадницкий) и митрополит Тихон (Белавин). По решению Собора избрание Патриарха должно было осуществиться путем жеребьевки.
В условиях ожесточенных боев в городе отдельные члены Собора пытались выступить посредниками между противоборствующими сторонами, призвать к перемирию и переговорам. С этой целью 2 ноября делегация Собора во главе с митрополитом Тифлисским Платоном (Рождественским) посетила дом генерал-губернатора, где находился Московский военно-революционный комитет. Однако ей не удалось добиться положительного решения.
4 ноября 1917 года, когда большевики заняли Московский Кремль, Собор принял Определение о высшем управлении Российской Православной Церкви, согласно которому восстанавливалось патриаршество и высшая власть отныне принадлежала Поместному Собору. На воскресный день, 5 ноября, было назначено торжественное богослужение и избрание Патриарха. Поскольку доступ в Кремль был закрыт и невозможно было провести выборы в Успенском соборе, где традиционно избирались русские Патриархи, решено было сделать это в храме Христа Спасителя. Собравшиеся в храме соборяне и верующие могли видеть стоявший на солее столик, на котором перед высокочтимой святыней России – Владимирской иконой Богоматери, принесенной из Успенского собора Кремля, поставили запечатанный ковчежец с жребиями. К нему подошел старец Зосимовой пустыни Алексий. Трижды осенив себя крестом, он вытащил записку с надписью: «Тихон, митрополит Московский».
21 ноября, в праздник Введения Богородицы, в Успенском соборе Кремля состоялось торжественное богослужение, во время которого Тихон был возведен в сан Всероссийского Патриарха. Откликаясь на просьбы Церкви, новые гражданские власти не только разрешили провести этот акт в Успенском соборе, но и выдали из патриаршей ризницы мантию и крест Патриарха Никона, рясу Патриарха Гермогена.
По окончании богослужения согласно древней традиции новопоставленный Патриарх должен был объезжать Кремль, окропляя святой водой его стены, богомольцев и просто встретившихся ему на пути людей. Около двух часов процессия выехала из Троицких ворот. Впереди, на первом извозчике, ехал патриарший иподиакон с патриаршим крестом. За ним, во втором экипаже, – Патриарх Тихон, по бокам которого стояли два архимандрита. Несметные толпы при приближении Патриарха опускались на колени. Солдаты снимали шапки. Патриарх благословлял народ. Никаких приветствий из толпы – благоговейная тишина. Кремлевская стража косо посматривала на процессию, но выражать неудовольствие не решалась. В нескольких десятках метров от Спасской башни, там, где в братских могилах были похоронены погибшие в дни гражданской войны в Москве, стояла большая группа солдат. Патриарх хотел было и их окропить, но те вдруг повернулись к нему спиной, а оркестр, стоявший среди них, грянул «Марсельезу»┘ То была первая встреча новоизбранного Патриарха с неведомой ему новой Россией.
┘Еще в середине ноября 1917 года параллельно с реорганизацией высших органов церковного управления Собор приступил к обсуждению Определения «О правовом положении Российской Православной Церкви». Его проект на пленарных заседаниях представляли профессор Московского университета Сергей Булгаков и профессор Киевской духовной академии Федор Мищенко. Оба докладчика считали, что старые государственно-церковные отношения отжили свое и возвращения к ним не может быть. Вместе с тем оба считали невозможным строить их и на принципе отделения Церкви от государства.
Сергей Булгаков, характеризуя проект, выделил две основные мысли, лежащие, по его мнению, в основе документа. «Первая – та, – говорил он, – что должно быть создано некоторое удаление между Церковью и государством; вторая – та, что отношения союза все же должны быть сохранены. Бесспорно, что излишне тесная связь между Церковью и государством, как она существовала в России в прошлом, когда Церковь была окована цепями государства и в тело ее въедалась ржавчина этих цепей, – эта связь порвана. Бедствие для Церкви было в том, что она была огосударствлена».
Члены Собора, полагая, что «нынешние власти» не продержатся более одного-двух месяцев, ориентировались при разработке документа на сохранение «союзнических» отношений Церкви с государством и укрепление ее особого положения в обществе, расширение прав и полномочий. Не случайно тот же Булгаков говорил: «Законопроект вырабатывался именно в сознании того, что должно быть, в сознании нормального и достойного положения Церкви в России. Наши требования обращены к русскому народу через головы теперешних властей. Конечно, возможно наступление такого момента, когда Церковь должна анафематствовать государство. Но, без сомнения, этот момент еще не наступил».
Проект обсуждался вплоть до 2 декабря 1917 года, когда он и был принят на пленарном заседании Собора. Этим документом Церковь, с одной стороны, выявляла свою официальную позицию в отношении «церковной политики» большевиков, а с другой – предлагала обществу и государству свое видение «идеальной» модели взаимоотношения государства и Церкви, к которой и той, и другой стороне следовало бы стремиться.
Среди 25 пунктов Определения выделим наиболее важные: обязательная принадлежность главы государства, министров исповеданий и народного просвещения (и их заместителей) к православному исповеданию; признание православного календаря государственным, а православных праздников неприсутственными днями; передача записи и учета актов гражданского состояния в руки Церкви; введение в государственных школах обязательного преподавания Закона Божия; сохранение института православного военного духовенства и прав юридического лица за православными «установлениями»; незыблемость церковной собственности и льготное налогообложение; выделение государственных субсидий на нужды Церкви; сохранение за Церковью «первенствующего» положения.
Нетрудно убедиться, что Церковь последовательно и настойчиво отстаивала традиционную для нее идею «христианского государства» и неразрывного «союза Церкви Православной и Российского государства». Голосуя за Определение, члены Собора не принимали в расчет происшедших в России политических изменений, казавшихся им «кратковременным страшным сном»; игнорировали правовые акты нового нарождавшегося государства – советского.
В этих условиях принципиальная направленность Определения и содержание его статей неизбежно обрекали Церковь на противостояние с государством, с обществом, с неправославными религиозными организациями и гражданами, их поддерживающими. Было очевидным, что удовлетворение всех требований, условий и обязательств, зафиксированных в Определении Собора, означает клерикализацию государства и общества, возвращение к институту государственной Церкви и ее монополии в духовной сфере. Все это, безусловно, перечеркнуло бы усилия демократической российской общественности, выступавшей с конца XIX века за свободу совести и вероисповеданий, и те ее достижения, что обеспечило Временное правительство.
Большевистский декрет: Церковь отделена от государства
Что же касается новой власти – советской, выступавшей с лозунгом строительства «светского государства», то для нее курс Церкви, изложенный в Определении, был и вовсе не приемлем. Большинство положений Определения Собора уже противоречило правовым актам, принятым новой и, подчеркнем, легитимной властью. Декрет об уничтожении сословий и гражданских чинов упразднил сословия и сословные деления граждан, сословные привилегии, ограничения, организации и учреждения; декрет «О земле» передавал в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов все монастырские и церковные земли; «Декларация прав народов России» и обращение «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» отменяли все и всяческие национальные и религиозные привилегии и ограничения, деление религий на «господствующие», «терпимые и нетерпимые».
В последние дни работы первой сессии Собор принял акты, относящиеся к деятельности высших органов церковной власти. Так, Патриарх наделялся правом созывать церковные Соборы и председательствовать на них, сноситься с другими автокефальными Православными Церквами, обращаться с посланиями, посещать епархии и заботиться о замещении архиерейских кафедр, привлекать виновных епископов к церковному суду. Устанавливалась и ответственность Патриарха в случае нарушения им своих обязанностей.
Постоянными органами Высшего церковного управления в период между Поместными Соборами становились Священный Синод и Высший церковный совет.
Возглавляемый В.И.Ульяновым (Лениным) Совет народных комиссаров отделил Церковь от государства и школу от Церкви 5 февраля (23 января ст. ст.) 1918 года. Фото с сайта www.uniros.ru |
Священный Синод состоял из Патриарха (председатель) и двенадцати членов из числа иерархов. К компетенции Синода отнесены были дела вероучительного, канонического и литургического характера. Синод заботился «о нерушимом сохранении догматов веры и правильном их истолковании», контролировал перевод и печатание богослужебной литературы.
Высший церковный совет состоял из Патриарха и пятнадцати членов (из иерархов, священников и мирян). Он ведал установлением и изменением центральных и епархиальных церковных учреждений, назначением должностных лиц в них, пенсионным обеспечением духовенства и церковнослужителей.
9 декабря первая сессия Собора завершила свою работу, и ее участники разъехались по епархиям. Созыв второй сессии намечен был на конец января 1918 года.
Параллельно работе Собора и власть обращалась к проблемам регулирования государственно-церковных отношений и деятельности религиозных объединений. Принятые Советом народных комиссаров декреты «О расторжении брака» и «О гражданском браке, о детях и о ведении актов гражданского состояния» лишали церковный брак юридической силы. Согласно постановлению «О передаче дела воспитания и образования из духовного ведомства в ведение Народного комиссариата по просвещению» во всех государственных учебных заведениях упразднялись должности законоучителей. Тогда же в центральной печати опубликована была информация о скором принятии Декрета об отделении Церкви от государства, в котором будут учтены все положения ранее принятых актов по «религиозному вопросу».
С 11 декабря над выработкой проекта декрета об отделении Церкви от государства работала образованная Совнаркомом специальная комиссия. В ее состав вошли Петр Стучка – нарком юстиции, Анатолий Луначарский – нарком просвещения, Петр Красиков – член коллегии Народного комиссариата юстиции, Михаил Рейснер – известный юрист, профессор права Петербургского университета, Михаил Галкин – петроградский священник.
Безусловно, и большевики в целом, и комиссия в значительной степени были зависимы от настроения масс, которые настойчиво требовали «полной свободы совести». В адрес центрального правительства, местных органов власти поступали многочисленные петиции от солдатских и крестьянских съездов, от коллективов фабрик и заводов с требованиями отделения Церкви от государства и школы от Церкви, введения всеобщего обязательного светского образования, объявления религии частным делом каждого гражданина, национализации монастырской и церковной собственности, установления равенства граждан независимо от отношения к религии, обеспечения правового равенства всех религиозных объединений и т.д. В редакции центральных и местных газет во множестве поступали письма из различных регионов России, в которых резко осуждалась политическая позиция Церкви не только в прошлом, но и в настоящее время. «Сотни лет, – можно прочитать в одном из них, – кучка дворян и помещиков угнетала миллионы крестьян и рабочих. Сотни лет пили кровь и расхищали труд народный. А вы благословляли тогда этот строй, говорили, что эта власть законная. А теперь, когда у власти встал сам народ, трудящийся народ, который стремится к миру, к братству, равенству, вы, «духовные отцы», не хотите признать его власти. Народ знает, кому нужны ваши драгоценные митры, золотые кресты и дорогие одежды».
31 декабря 1917 года в эсеровской газете «Дело народа» (а представители левого крыла этой партии входили в состав правительства) был опубликован проект разработанного комиссией декрета. В нем религия объявлялась «частным делом каждого гражданина Российской республики», и потому каждый мог исповедовать какую угодно религию или не исповедовать никакой; запрещалось издавать законы, ограничивающие свободу совести; религиозные общества приравнивались к частным обществам; религиозные общества не могли иметь прав юридического лица и прав владения собственностью; имущество «церковных и религиозных обществ» национализировалось; отменялись религиозные клятвы и присяги, а также преподавание «религиозных предметов» в государственных учебных заведениях и т.д.
Полностью или в изложении, с соответствующими комментариями проект декрета опубликовала и церковная печать. Митрополит Вениамин (Казанский) в письме к Ленину отмечал: «Я, конечно, уверен, что всякая власть в России печется о благе русского народа и не желает ничего делать такого, что бы вело к горю и бедам громадную часть его. Считаю своим нравственным долгом сказать людям, стоящим в настоящее время у власти, предупредить их, чтобы они не приводили в исполнение предполагаемого проекта декрета об отобрании церковного достояния. Православный русский народ никогда не допускал подобных посягательств на его святые храмы. И ко многим другим страданиям не нужно прибавлять новых».
Таким образом, в вопросах о сущности свободы совести, о характере государственно-церковных отношений в новой России выявилось противостояние власти церковной и власти светской. Налицо было принципиальное столкновение различных идеологий, различного видения «духовной сущности» строящегося нового общественного строя. Как будто восстал из пепла «проклятый» и «кровавый» для многих столетий российской истории вопрос: что должно быть первенствующим – царство или священство? Каждая из сторон понимала, что ответ и окончательное решение в этом споре за народом, и каждая надеялась, что он будет на ее стороне.
Дарья Гармоненко 