Кладбища – смиренные и не очень

Погосты у большинства народов – место довольно сомнительное. Это отдельное измерение, где покойники живут своей особой жизнью, отдыхают под сенью деревьев, общаются┘ У них свои правила, свое пространство мифа. Живым там не место.

Восточные славяне, большие любители чертовщины и кладбищенской мистики, считали, что на кладбищах вместе с умершими селятся демоны.

Земля кладбищ в древнем мифологическом сознании – вообще отдельная тема. У всех славянских народов (да и не только у них) песок и земля с погоста – целебны. Ими лечат бесплодие, тяжелые хвори, изгоняют нечисть из деревни. Для таких целей подходят также человеческие кости. Бывает, что больных на ночь отправляют на кладбище – его магический воздух может излечить самые тяжкие недуги.

Вареным песком из селений умерших в Полесье лечили детей – купали их в отваре, а после выгребали песок и возвращали его на место. В северно-русских селах земля из могилы была также надежным средством от тоски по усопшему. Ее клали в воду, носили за пазухой и ею же натирали грудь возле сердца. Как всегда, двойственность народного восприятия любви и смерти сказалась и тут: ведь на самом деле кладбищенская земля – очень опасная субстанция, смертельная. По большинству поверий, например сербских, ее нельзя приносить домой. Пришедшего с кладбища заставляют разуться и вытрясти обувь от греха подальше. По этой логике выходит, что тоска по умершему исцеляется все той же смертью и даже риском: ведь носить у сердца землю с погоста – дело небезопасное. «Крепка, как смерть, любовь┘»

Своеобразное славянское виденье общения умерших воспрещает живым рубить на кладбище деревья и ломать кусты: в первом случае покойникам негде будет отдыхать, во втором они придут в дом за ветками из своего сада. И то, и другое нежелательно.

Вообще же славянское виденье смерти очень похоже на приготовление к переезду. Считалось, что, умирая, человек перебирался под землю – в царство покойников. Именно поэтому гроб и называли домовиной – это жилище мертвого. Правда, нужны ему не только стены да крыша – оружие, утварь, монеты хоронились вместе с будущим обитателем подземного царства. Не забывали также напитки и яства.

Могила – не временное пристанище, и благоустроить ее следовало по всем правилам. «Дом» должен выглядеть в чем-то похожим на обиталище живых. В чем-то, но не совсем. У белорусов, к примеру, был обычай ставить на могилы «хатки». В них были окошки, чтобы умерший мог изредка глядеть на белый свет. На Руси погосты пестрели двускатными крышами часовенок на могилах – тоже нечто вроде жилища. Кстати, традиция разбивать на могилах сады и сажать вокруг деревья – того же происхождения.

Отсюда и образы похоронных песен, где рассказывается о гробе как о вечном и нежеланном доме: «Нонь повыду на крылечко высокое, где делают колоду белодубову, где ладят кресты животворящие; на допрос возьму я плотничков-работничков: ай же, плотнички-работнички, кто задал (заплатил) вам золоту казну бессчетную, что вы деете холодную хоромину не мшоную; не обнесены брусовы белы лавочки, не прорублены косевчаты окошечки, не врезаны стекольчаты околенки, не складена печенка муравленая, не устлана перинушка пуховая, не собраны утехи все с забавушкой»┘

Если продолжить размышление о потаенной жизни покойников, то по здравом (или магическом) размышлении с ними так или иначе придется общаться – ведь они же живы! Удивительно, но факт! Да еще и родственники, как правило┘ Обряды, существующие до сих пор, указывают на правильность этого вывода.

В северной России по-прежнему бытует обычай на поминальном обеде ставить на стол лишний прибор (нетрудно догадаться, для кого он предназначен). Ложку же близкие усопшего аккуратно кладут под скатерть. Если после трапезы она оказывается влажной – значит, покойник почтил своим присутствием дом живых. Это не страшно, просто надо очень точно выполнять все магические правила, ничего от себя не добавлять, чтобы не переступить черту и не оказаться в ином измерении. Кстати, ложка-перевертыш под скатертью недвусмысленно свидетельствует об этом: между миром живых и мифологическим пространством смерти проходит четкий водораздел.

В этом смысле важно всегда знать свое место и не высовываться: по сербским поверьям, живым ни в коем случае не стоит смотреть на кладбищенские болотные огни. Ведь это не огни, а блуждающие души усопших. Точно также (хотя и кажется, что здесь все прямо наоборот), проходя ночью мимо кладбища, надо обязательно подать голос и перекреститься: «Чтобы родители услышали и не пугали» (довольно-таки интересный вывод)...

Вообще же наряду с идеей вечного дома-гроба у славян сильны образы ухода и дальнего путешествия. Про странствие в похоронной песне поется: «Приукрылся наш желанный родной дядюшка он за темные леса за дремучие, за высокие горы, за толкучие»┘

Так что не стоит понимать все буквально, хотя, конечно же, ночью по кладбищам лучше не прогуливаться. Иначе, как мальчик в поисках козы из рассказа Фазиля Искандера, можно упасть в свежевырытую яму и натерпеться страху. Мальчику в яме очень страшно, потому что все эти поэтические образы обитают где-то в глубине души и им невзначай можно поверить. А суеверия все это или нет, уже некогда будет разбирать.