Церковь как предприниматель

В последнее время часто можно услышать мнение, что Церковь переживает своего рода кризис. Интеллектуалы любят слово "кризис". Это предполагает, что без них - интеллектуалов - не обойтись: только они могут объяснить, что, собственно, происходит, а также способы преодоления этого кризиса. Здесь уместно вспомнить времена американского Юга. Протестантские пасторы тогда в своих проповедях охотно рассуждали о Страшном суде, цитируя, естественно, евангелиста Луку: "Там будет плач и скрежет зубов". Можно представить себе, как пастор, все больше и больше распаляясь, настойчиво повторяет: "Плач и скрежет зубов". Но какому-нибудь из наглых ковбоев это наконец надоедает, и он прерывает проповедника вопросом: "А что будет с теми, у кого зубов нет?" Но священника невозможно увести от любимой темы, и он мгновенно отвечает: "Брат мой, каждый необходимыми на то зубами прежде наделен будет".

У меня нет рецептов, как церковные люди должны обзавестись такими зубами, чтобы ими можно было громко скрежетать. Не знаю я также и того, как преодолеть кризис. Я могу лишь попытаться дать социологический комментарий положению, в котором оказалась Церковь в современной Европе. Находится ли вообще Церковь современной Европы в кризисной ситуации? Ответ зависит от того, в каком контексте понимать слово "кризис". Если оно означает опасность, которая угрожает самому существованию Церкви, то ответ будет отрицательный. Если же "кризис" значит, что Церковь находится в новой ситуации, при которой уже не действуют старые обычаи, то, конечно, - "да".

Между христианской Церковью и миром, где действует компания McKinsey, нет прямых родственных связей. Я не единственный, для кого неприемлемо выражение "Коммерческое предприятие Церковь" или Церковь как "McJesus, Incorporated". Такие понятия, как "менеджмент" и "маркетинг", невозможно прямо перенести на церковную торговую деятельность, но в интересах самой Церкви было бы разумно использовать некоторые представления и практические навыки, которые приходят из делового мира. Тому, что они вообще становятся предметом обсуждения в церковной среде, мы обязаны триумфу капиталистической экономики. Так что проблема, обозначенная как "Церковь при капитализме", нуждается в трезвом, насколько это возможно, рассмотрении.

Двигатель капитализма

В последние годы, особенно после крушения советской империи, возникло своего рода капиталистическое головокружение от успехов. Прежде всего, это касается Америки, где о капитализме говорят почти как о религии или, точнее, как о псевдорелигии. В связи с этим часто упоминается имя Френсиса Фукуямы, что, правда, не совсем корректно, так как еще до него Майкл Новак сформулировал особый тип теологии капитализма. (Новак имел огромное влияние на Ватикан и в первую очередь на посвященную социальным вопросам энциклику "Centesimus annus" ("Сотый год"), в которой рыночное хозяйство впервые получает оправдание с моральной точки зрения.) Сегодня, особенно в Европе, идеализация капитализма не представляет серьезной угрозы. Напротив, понятие "неолиберализм" стало чуть ли не бранным словом, и умы снова будоражит так называемый третий путь. Но и о социалистической альтернативе едва ли кто-нибудь станет говорить серьезно, по крайней мере с западной стороны бывшего железного занавеса. Партии правого и левого толка ведут споры об организации государства и общества, макроэкономики, и эти рассуждения базируются на том, что экономической альтернативы капитализму не существует.

Сопоставляя преимущества и издержки капиталистической экономической системы, становится ясно, что главным ее преимуществом является способность создавать доселе невиданное изобилие, выводить из бедности широкие массы людей и обеспечивать им приличный материальный уровень жизни. Не меньшим приобретением является все более неоспоримый факт, что только эта система может быть основой демократии со всеми вытекающими отсюда преимуществами свобод и прав человека. Но очевидны также и издержки: социальная незащищенность и раскол между преуспевающими и неудачниками как внутри общества, так и между ними.

Двигателем капитализма была и остается конкуренция. В лучшем своем проявлении она оборачивается стремлением к превосходству, в худшем - циничным и жестким отношением к своему ближнему, как, например, в истории о двух коммерсантах, принимавших участие в африканском сафари. Из леса доносится барабанный бой, и ловчий, прежде чем ретироваться, успевает сказать: "В нашу сторону идет лев". Тогда один из коммерсантов начинает надевать кроссовки с шипами. "Что ты делаешь? - спрашивает его другой. - Ты все равно не сможешь бегать быстрее льва!" - "Да я и не собираюсь этого делать, - отвечает ему первый. - Мне просто нужно обогнать тебя".

Максималистский лозунг "как можно больше и как можно дешевле" имеет для экономической деятельности силу закона. Тот, кто его не придерживается, рано или поздно оказывается банкротом. Но допустимо ли переносить его также и на другие сферы жизни? Мы видим, как это происходит почти повсеместно, в первую очередь в Западной Европе и Северной Америке: в семье, в воспитании детей и даже в сексуальной жизни. Повсюду царствуют понятия вложение/отдача (input/output), производительность...

Стремление к максимальной реализации встречается и в жизни Церкви. В США это прежде всего так называемое "Движение роста Церкви" (Church Growth Movement), приводящее к образованию крупных церковных комплексов. Например, гигантская баптистская церковь в центре Далласа. На большой территории стоимостью несколько миллионов долларов расположен целый комплекс зданий, окружающих храм. Всю неделю здесь ведется деятельность, отвечающая любым интересам: для детей и стариков, для людей разных профессий, для страдающих от различных недугов и социальных проблем, для иноязычных и для сторонников любой политической ориентации. Является ли это безусловно неприемлемым? Вероятно, нет. Но индустриализация церковных услуг порождает новые проблемы. Что бы на это сказал апостол Павел в возможном "послании к техасцам"?

Причина кризиса Церкви в Европе - не капитализм и уж, конечно, не секуляризация (как часто считают), а плюрализм, то есть утрата Церковью монополии, которой она обладала в сфере определения духовных ценностей и ориентиров. Действительно, в Западной Европе существует секуляризация. Своей высшей точки она достигла в Восточной Германии. Впрочем, Европа оказывается здесь в исключительном положении. Почти весь остальной мир, особенно США, потрясены сегодня мощными религиозными движениями. Великий исламский ренессанс и общий взрыв протестантского движения пятидесятников - только показательное проявление явно не секуляризированного времени. Почти весь мир преисполнен страстного религиозного обновления: оживление буддизма в Восточной Азии, скопированная с синтоизма "новая религия" в Японии, неоиндуизм в Индии, ортодоксальный иудаизм в Израиле и Северной Америке, католическое народное движение в Латинской Америке и Африке┘

Утрата монополии

Недавние исследования свидетельствуют, что новые религиозные движения в Европе оказались более живучими, нежели это предполагалось. Стало также ясно, что эти движения, как, например, New Age, живут по большей части вне пределов двух традиционных Церквей - Католической и Протестантской. Но ответственность за это тем не менее несут христианские Церкви. Серьезный вызов Церкви бросает плюрализм, и это произошло бы, даже если бы не существовало капитализма и секуляризации.

В данном случае плюрализм означает сосуществование и взаимодействие в обществе различных мировоззрений и систем ценностей. Более того, это значит, что Церковь, будучи экс-монополистом, хочет она того или нет, находится теперь в условиях конкуренции с другими институтами. Главное - уже невозможно больше исходить из того, что какой-то определенный народ безусловно принадлежит к той или иной Церкви. Конфессиональное перераспределение становится постоянно повторяющимся процессом, зависящим от индивидуальной доброй воли. Можно сказать, что народ, оставаясь в рамках экономической терминологии, состоит из потребителей предлагаемого религиозного продукта. Потребителей следует убедить, их уже невозможно, как раньше, заставить. Это позволяет, разумеется, в пределах определенных границ, рассматривать ситуацию с помощью экономических понятий, таких, как "распределение и стандартизация продукта".

Развитию плюрализма способствует также демократическое устройство общества. На Западе демократия означает свободу слова и вероисповедания. Иначе говоря, Церковь не может больше надеяться на то, что полиция будет подавлять ее конкурентов. Поэтому отживает тезис Вестфальского мирного договора (завершившего Тридцатилетнюю войну в 1648 г.): "cuius regio, eius religio" ("чья земля, того и вера"). Понятия regio и religio разделяются; христианский мир уже не так легко очертить на карте, а миссионерские территории существуют повсюду.

Каждый человек всегда имеет перед собой хоть какой-нибудь перспективный план, определяющий его образ жизни. Он должен сам решать, какую профессию ему выбрать, где он будет жить, как ему обустроить свое жилище, что делать в свободное время. Он определяет, когда ему вступить в брак, как воспитывать детей и даже какую предпочесть "сексуальную ориентацию". И, наконец, он сам принимает решения, касающиеся его мировоззрения, то есть решения морального или религиозного характера. Разумеется, эти решения определяются биографическими обстоятельствами: большинство людей не отрываются слишком далеко от той модели поведения, которую они усвоили еще в детском возрасте. Трудно себе представить, что сын немецкого бюргера станет буддийским монахом в Монголии, трудно, но в настоящее время уже возможно. Рука судьбы со временем становится все слабее.

Оставляя в стороне рассуждения о доминировании капиталистической системы экономики, можно сказать, что Церковь, как и все прочие религиозные организации, находится сегодня в условиях рынка и вынуждена вступать в состязание со всеми своими возможными конкурентами. Церкви США имеют здесь определенное преимущество. Они находятся в этих условиях почти с самого начала, так как приток различных групп иммигрантов из Европы создал ситуацию, когда ни одно религиозное сообщество не могло занять доминирующего положения. Но традиционным Церквам деятельность в условиях плюрализма дается нелегко. Для Католической Церкви, претензии которой на монополию закреплены в основе ее теологического обоснования, это, разумеется, труднее всего. Но и протестанты сталкиваются с серьезными трудностями в новой ситуации, которую Ричард Нибур в своем классическом труде "The Social Sources of Denominationalism" определил с помощью термина "деноминация" (denomination). Он описывает Церкви, которые как в теории, так и на практике отказались от претензий на монопольные права.

Различные Церкви по-разному отреагировали на вызов, брошенный плюрализмом. Существует американская модель полного приспособления к конкурентной борьбе, воплощенная в протестантском Mainline Churches. Думаю, что эта модель будет развиваться и в Европе не столько как результат американского влияния, сколько из-за того, что общественная жизнь в Европе все больше характеризуется влиянием плюрализма. Однако в отличие от своих американских братьев европейские Церкви еще не готовы приспособиться к этой ситуации.

Существуют различные способы отказа от равноправной конкурентной борьбы. Во-первых, это консервативный вариант, по которому некоторые Церкви обычно продолжают отстаивать свою монополию на истину и ставят своей задачей донести эту истину до неверующих современников. В результате общество рассматривается просто как поле для миссионерской деятельности. Этой точки зрения явно придерживается католический Рим при сегодняшнем Понтифике, в эту же сторону склоняются ортодоксы протестантской и евангелической Церквей.

Во-вторых, в европейском протестантизме широко распространены еще два варианта поведения, для которых сегодняшнее общество одинаково предстает в образе врага. Их можно определить понятием "субкультуры" или даже "контркультуры". Эти направления тяготеют к левой или правой политической ориентации, иногда они просто аполитичны. Левый вариант основывается на "профетической модели" Церкви. Общество представляется им воплощением узаконенной несправедливости, и задача Церкви в том, чтобы говорить и действовать против этой несправедливости. Правая и аполитичная версии тоже воспринимают общество как враждебную среду, но в данном случае задачей Церкви становится изоляция, то есть сохранение или создание противоположного сообщества, своего рода катакомбное существование.

Каждый из этих вариантов имеет свою правоту. Как христиане, мы должны верить, что Церкви доверена некая правда, и ее задача состоит в том, чтобы возвещать эту правду. С этой точки зрения мир будет полем для миссионерской деятельности. Иногда возникают ситуации, в которых Церковь должна выступить с "пророческим" словом, например, когда бесчеловечное отношение в обществе становится общим правилом. И, наконец, любая община верующих представляет собой своего рода субкультуру.

Тем не менее я считаю, что эти варианты развития не отвечают правильному самоопределению Церкви в современной жизни. Миссионеры, проповедующие ветхие истины, только тогда будут убедительны, если они сами будут убеждены в этих истинах, а это встречается сегодня крайне редко. В условиях плюрализма проповедь станет более убедительной скорее в виде открытой полемики. Профетические же и контркультурные модели поведения вообще не осознают актуальной теперь разницы между демократическим и недемократическим обществом.

При современной демократии политическим и социальным вопросам редко можно дать только черную или белую моральную оценку. Часто в силу их сложности и моральной неоднозначности она располагается в некоторой серой зоне. Поэтому, когда христиане выступают как пророки, они скатываются к terrible simplification (страшному упрощению), иными словами, начинают произносить глупости (политические акции Церкви последних десятилетий дают достаточно примеров для такого заключения). И, наконец, едва ли может приветствоваться тот факт, что Церковь загоняет себя в подполье в то время, когда она может действовать в обществе свободно.

Полагаю, что здесь можно предложить иную модель развития. Церковь должна осознать себя институтом гражданского общества. Это осознание не только отвечает социальным условиям жизни, но и имеет теологическое оправдание. Такое понимание убедительно изложил Вольфганг Хубер в своей книге "Церковь в новую эру". Тот факт, что Хубер является священником евангелической Церкви в федеральной земле Берлин-Бранденбург, придает этому изложению особенную пикантность. Его приход находится в сердце европейского секуляризованного мира, и Хубера можно было бы назвать пастырем в мировой столице современного атеизма.

Служение по спросу

Что же означает для Церкви "быть институтом гражданского общества"? Гражданское общество представляет собой совокупность институтов, которые располагаются между частной жизнью отдельного гражданина и крупными учреждениями современного мира и обеспечивают их взаимодействие. Эти промежуточные институты непосредственно не относятся ни к государству, ни к экономике, хотя, разумеется, испытывают постоянное влияние со стороны обеих этих сил.

Позволим себе краткое отступление. До возникновения "государства всеобщего процветания" почти все его функции вкупе с воспитанием малолетних исполняла Церковь. Разумеется, тогда это был ее христианский долг. Сегодня же многие из этих функций уже не являются необходимыми (впрочем, они еще могут стать таковыми). Принадлежит ли к notae ecclesiae (признакам Церкви) управление детскими садами? Конечно, нет! Но если нет никого, кто бы мог позаботиться о призрении малолетних, то это может стать долгом христианской любви к ближнему. В Средние века монастыри повсюду были единственным местом, где путник, причем не только паломник, мог найти надежное пристанище. Эта деятельность никогда не была лишней в глазах Церкви, хотя и не принадлежала к главным характерным чертам христианского монашества. Но для нынешнего времени было бы поистине странно, если бы Церковь стала конкурировать с отелями "Sheraton" и "Steigenberger". Поэтому во франкфуртском аэропорту нет церковного отеля. Однако там, где Церковь в состоянии играть роль института посредника, и в случае, когда другие институты, как, например университеты, не справляются с этой ролью, будет весьма похвально и даже очень по-христиански, если Церковь воспользуется этой возможностью. Таким образом, христианское служение Церкви определяется конкретными запросами времени.

В заключение расскажу анекдот. К сожалению, у нас мало христианских анекдотов (дефицит, который должен бы серьезно насторожить наших теологов), поэтому анекдот еврейский. Как-то раз в конце позапрошлого века один путешественник оказался в маленьком местечке. Стояла зима. Перед синагогой на скамейке он увидел плохо одетого старика, дрожащего от холода. "Что вы здесь делаете?" - спросил путешественник. - "Ожидаю Мессию", - ответил старик. - "Да, это очень важное дело. Наверняка община платит вам за это хорошие деньги", - сказал путешественник. - "Нет, они мне вообще ничего не платят, - возразил тот. - Они заставляют меня здесь сидеть и только изредка приносят что-нибудь поесть". - "Да, не позавидуешь, - посочувствовал путешественник. - Тогда, наверное, вы пользуетесь в общине большим уважением". - "Да нет. - ответил старик. - Они, наоборот, считают меня сумасшедшим". - "Ну и зачем вам тогда это нужно?" - "Вы знаете, занимаясь этим, я ведь нескоро останусь без дела".