Александр Зорин Управление исполнения наказаний Ярославской области собрало на свое совещание священнослужителей, которые работают с заключенными. Человек двадцать молодых батюшек сидели за столом вперемежку с начальниками воспитательных отделов, тоже в основном молодыми людьми только безбородыми и в погонах. Я занял место рядом с отцом Виктором, почему-то выделив его из общей массы, возможно, из-за внешности, схожей с внешностью киноактера Солоницына, сыгравшего у Тарковского Андрея Рублева.
Собрание возглавляли викарный епископ и начальник одной из колоний. На стенде красовались показатели религиозного воспитания в цифрах, в фотографиях, в графиках: сколько человек крестилось за квартал, сколько числится в православной общине, сколько бывает на воскресной службе.
После того как Православная Церковь заключила договор с Министерством юстиции об окормлении заключенных, такая отчетность в виде наглядной агитации, очень напоминающая методы политпросвещения, появилась во многих колониях. Может быть, это и неплохо, только одними цифрами и фотографиями духовное воспитание осужденных не определить┘
После отчетов о проделанной работе, тоже в общем-то сводившейся к цифрам и датам, епископу был задан вопрос о статусе тюремного священника. Как быть?.. Священнику непосильно совмещать труд на своем приходе и в колонии. Хорошо бы ставить священника в зону, как настоятеля на приход, на постоянное служение. Тогда отношения с паствой будут куда более тесные и доверительные┘
- А где найти деньги? - перебил владыка. - Это вопрос финансов. Сия проблема стоит перед Церковью и Патриарх о ней знает. Государство должно взять на себя попечение о таких священниках. В конце концов возросшая преступность - следствие государственной политики┘
- Может ли Церковь брать деньги от государства, если она от государства отделена? - произнес я шепотом, и отец Виктор понимающе на меня посмотрел.
Да, конечно, думал я про себя, за семьдесят лет атеистическая власть наплодила бандитов на всех этажах социальной лестницы. Но разве Церковь может быть абсолютно безучастной к воспитанию людей даже в полном своем бесправии и немоте, как это было при большевиках. И немым примером она должна свидетельствовать. Так что к падению нравственности в обществе Церковь причастна, тем более что уже десять лет она имеет возможность говорить и действовать свободно.
К епископу я подойти не решился, а отцу Виктору после собрания поведал давние соображения на сей счет. На содержание клириков, подвизающихся в тюрьме, можно организовать специальный фонд. Богатые деловые люди поймут его необходимость. Кроме того, существует множество благотворительных фондов┘
- Не верю я ни в какую благотворительность, - махнул рукой отец Виктор. - Разбогатевшие хапуги еще до милосердных самарян не доросли.
За банкетным столом при шумном многоголосии здравиц и церковных анекдотов как-то неуместно было пытать отца Виктора о его тюремной практике. Условились, что я зайду к нему домой.
По окончании торжеств епископ проследовал к кортежу машин. За ним важно и сосредоточенно следовал келейник, поддерживая провисающий шлейф мантии. К багажнику запыленной "Волги", в которой скрылся архипастырь, поднесли двуручную корзину, покрытую полотенцем; оттуда стыдливо высовывался хвост увесистой лососины.
Вечером я разыскал дом отца Виктора. Но сидя в его глухом кабинете без окон, мы больше говорили на отвлеченные темы; от моих вопросов о служении в зоне отец Виктор уходил в сторону общих проблем.
- Я ничего не могу дать осужденным, - признался отец Виктор. - Ну да, я бываю в зоне, служу, исполняю требы. Но я не уверен, что я им нужен. Отец Евмений, наш второй священник по храму, тоже ходил в зону, и это ему повредило: сошел с ума. Не мог вынести столько горя.
Вначале я приставил к осужденным своего грамотного прихожанина. Он с ними читал Евангелие, объяснял. Сами они читать не хотят, вопросов не задают. Оно им неинтересно. Говоришь как в пустоту. Никакой реакции, никакой обратной связи. Знаете, трудно разговаривать с человеком, который смотрит сквозь вас и думает о своем. Такому помочь невозможно.
- Ну, а простым советом, на житейском уровне?..
- Нет. Помочь можно только на самом глубоком, онтологическом уровне. Неверующему в Христа помочь невозможно.
- И все же кто-то пытается привозить в тюрьмы книги, продукты┘
- Пустое это все: Сорос, благотворительность. Иногда за помощью ближнему мы теряем Христа. Можно приходить в тюрьму, проповедовать, присылать грузы с продуктами, а Христа забывать. Запад культивирует прагматический подход к жизни, который в конце концов от Христа отвращает, что и случилось. Почему они сегодня отвернулись от Христа, они, по вашему мнению, знающие исповедь и покаяние?
- Соблазн богатства также опасен, как и соблазн нищеты┘ Но ведь и Европа, и Америка помогают нам наладить цивилизованную жизнь. И что ж худого, если они при этом думают о себе? Наша стабильность гарантирует им благополучие.
- Никакая экономическая стабильность гарантий не дает. Только при посредничестве Христа, а не мистера Сороса можно помочь людям, сидящим за решеткой.
- Кто спорит, но ведь Христос действует через людей, в том числе и через зарубежных филантропов. Наших-то не очень подвигнешь┘ У нас даже само слово филантроп носит иронический оттенок. И кто их научит понимать Христа без катехизации, без знания церковно-славянского, на котором ведется служба?
- А вы хотели бы приспособить ее к местным условиям и перевести на современный русский? А Церковь вне времени, она ни к чему не приспосабливается.
На этом наш разговор закончился. Конечно, проповедь в зоне - неординарное служение. Но помимо объективных причин, связанных, как сказал епископ, с вопросами финансов, существуют и субъективные, весьма и весьма распространенные. Ревность о Боге сплошь и рядом впадает в эзотерическую крайность. Церковь таким служителям культа представляется цитаделью, куда без пароля не попадешь.
На следующий день я был у Августины Алексеевны Кольцовой - заместителя директора Дома социальной адаптации (ДСА) Ярославля. Она - решительная, чуть грубоватая, умеющая пошутить: "А мы всех берем - и обрезанных, и необрезанных. Лишь бы были не заразные. Туберкулезных сейчас - море!".
ДСА работает бесперебойно. Сюда обращаются и бомжи, и только что освободившиеся из заключения бедолаги. Начальная форма знакомства - медицинское освидетельствование. Даже если "флюшка" (справка о флюорографии) нормальная, все равно проверяют легкие. Городская больница по договоренности бесплатно делает все анализы. А то ведь каждый стоит не менее пятидесяти рублей. Те, которые пожаловали в ДСА без документов, направляются в спецприемник, где за 10 дней о них все узнают и выдадут справку. И уже потом выправляется им и паспорт, и пенсия, и инвалидность - кому что нужно. Хотя эту работу за полгода до освобождения заключенного должна бы делать администрация колонии. Но в колонии нет денег даже на паспортный бланк, который стоит 80 рублей. ДСА находит деньги, а чаще договаривается о льготных условиях обслуживания. И многие идут навстречу: столовая, больница, фотомастерская┘ В городе есть организация, устраивающая на работу инвалидов, каких частенько им рекомендует Августина Алексеевна.
Сегодня понедельник, приемный день. Замдиректора за своим рабочим столом, заставленном ящичками с картотекой, рядом медсестра.
- Заходим!!! - зычным командирским голосом приглашает Августина Алексеевна очередного посетителя, за дверью их набралось не меньше десятка.
Она трудится здесь с первого дня┘ "Поначалу, когда мы открылись, повалили бомжи с улицы. Запущенные, неопрятные. Лень ночью до туалета дойти, мочились в баночку. А по большому - на газетку. Во дворике чифирили┘ Я посмотрела на это безобразие и говорю тем, что из зоны вернулись, а их стало прибавляться: вы чего смотрите, мужики, неужели вам в грязи приятно жить? И они их вмиг перевоспитали, все само устроилось. В зоне, между прочим, к порядку приучают".
Можно было бы, наверное, прибегнуть к помощи милиции, которая в этом Доме помещается за стеной┘ Но чутье подсказало, что воспитательный процесс лучше начать изнутри. В самой среде должен возникнуть организующий импульс. Здесь, на воле, порядок прежде всего нужен людям, чтобы они учились управлять собою сами, чтобы зарождался навык к самоуправлению, к самосознанию. И это результат преобразований в нашем обществе, смена ценностных ориентиров. Конечно, здесь нужна не только дисциплинарная служба, но и духовная, чтобы яснее обозначилась цель. Но духовных работников (или, как в Евангелии сказано "делателей") катастрофически не хватает. В зонах-то их, бесстрашных тружеников, на вес золота┘ Что уж тогда говорить о реабилитационных центрах. Хотя в РПЦ легче наладить катехизацию, подключив к этой работе опытных прихожан.
Вообще, опытных прихожан можно посылать как миссионеров в исправительные учреждения. Так делают Протестантские церкви; далеко не все, кого они посылают проповедовать осужденным, являются пастырями.
Августина Алексеевна помнит всех, кто прошел через ДСА. Любую карточку из картотеки дополнит такими подробностями, которые в документе неуместны, а в человеческой судьбе значительны. Сюда бы компьютер┘ И она, угадывая мои мысли, вздыхает: "Да, без техники трудно┘" Зарплата у нее, у замдиректора, не дотягивает до тысячи. А у медсестер и нянечек, сказать стыдно. А ведь работают с тем же контингентом, что и сотрудники
ГУИНа, у которых и погоны, и звания. "Вчера он был, - говорит она про своих подопечных, - под вышкой, под автоматом, а сегодня - у нас. Но психология-то не изменилась. Всякое услышишь: "Я тебя в переулке встречу, да пропущу, да перо в бок┘" А я и сама засветить могу. А поначалу плакала и валидол глотала".
Вечером я поднялся к жильцам, которые в семь часов возвращаются домой, на свою койку. Один из них "чеченец" Винокуров. Служил в Чечне в контрактных войсках, наемник. Под Ведено его контузило. Грозила
3-я группа по инвалидности, а значит, на войну не возьмут, а он туда хотел, потому что ни семьи, ни дома: развелся и все оставил дочке. Да и зарплата - 1000 баксов в месяц, где он такую найдет! Сюда пришел без паспорта, без военного билета: сгорели в танке вместе с кителем и раненым бойцом, которого он успел перевязать, а вытащить не успел┘ Заведуя продовольственной частью, он помогал санитарам и врачам. "Лекарства почти все просроченные. ОМОНу дают нормальные, у них регулярные поставки, а у нас┘ Пармидол, например, четыре года как выкинуть пора. Я раненому делаю укол, не помогает. У ОМОНа попросил, уколол, раненый кайф поймал, облегчение".
Александр Сергеевич Пушкин (да, да, именно так!) месяц назад освободился из той зоны, где проводилась на днях конференция и где служит, точнее, несет послушание отец Виктор.
- Мне начальник, когда освобождался, дал минималку - 25 рублей и справку. В ГУИН, говорит, придешь, они тебе паспорт выправят. А паспорт выправить стоит 80 рублей. Я вышел - у меня ни отца, ни матери, ни родины, ни флага. И куда я со справкой!
Расскажу еще об одном постояльце, Сергее Владиленовиче Шатрове. Ему 34 года, детдомовец, учился в школе для умственно отсталых. По этой причине и по зрению (-8 ) не взяли в армию. Паспорт у него есть, нет жилья. Мать умерла в 95-м году, а он сел в 94-м. И закон, гарантирующий сохранность жилья, его обошел, закон появился позже. Он чисто одет, аккуратно складывает белье на койку, переодевается. Тоже ищет работу┘ В благотворительные церковные организации обращаться не хочет. "Православные деньги за все дерут: за крещение, за похороны. А сказано в Библии: даром получили, даром давайте". Протестантов избегает, потому что, как пишут в газетах, протестанты людей зомбируют. Но в то же время и сомневается, полагая, что это вранье, что православные боятся конкуренции в помощи обездоленным. А сами едва помогают - кормят раз в неделю в соборе┘ И на том, конечно, спасибо. "Православные, - говорит он, - с властями соединились и получился вот такой кулак", и СерЕжа показал крепко сжатый худенький кулачок. Ему надо и по инстанциям ходить, выбивая жилье, и работу искать.
Вот где нужен духовник, пастырь, советчик в повседневных мирских делах. Вроде бы уже не тюрьма, свобода. А она им кажется еще безысходней. Потому что не может человек, не знающий истины, почувствовать себя свободным. Не может быть никакой реабилитации в нормальную жизнь без духовной поддержки, которая одна только объяснит мнимые и настоящие ценности жизни. Вот где миссионерское призвание найдет себе благодатное поприще.
