Уже не "Наши", но тогда чьи?

График предоставлен информационно-аналитической системой «Медиалогия»

Российское молодежное движение, похоже, проходит некий рубеж: старые формы его организации и самоорганизации исчерпали себя, новые пока что не просматриваются, но запрос на них очевиден. События марта высветили это вполне однозначно, более того – даже с некоторой степенью символизма. Ведь прошлый месяц запомнится не только нашумевшим «школьным бунтом»: накануне прокатившихся по стране антикоррупционных акций, на которых (по крайней мере в Москве) сильно бросалась в глаза необычная активность совсем уж «юной поросли», суд приговорил бывшего лидера «России молодой» Максима Мищенко к двум с половиной годам лишения свободы за мошенничество. Мищенко давно уже «вырос», поработал и в Госдуме, и в Общественной палате – а когда-то был одним из главных лиц прокремлевской молодежи, поэтому вердикт вызвал немало рассуждений о бесславном конце старой «молодежной гвардии».

Что предшествовало нынешней ситуации? Если смотреть на происходившие в последние годы процессы глазами СМИ, становится заметно, что деградация возникших в нулевые ярких молодежных проектов – причем как прокремлевских, так и оппозиционных – началась давно. В десятилетней ретроспективе одним из самых насыщенных с точки зрения медиаобсуждения молодежной тематики был 2007 год – год думских выборов, «Маршей несогласных», столкновений с милицией и весьма специфического (хотя, надо признать, яркого и запоминающегося) молодежного политического креатива. Но выборы прошли суперуспешно для власти, и в начале 2008 года появились первые слухи о «сливе» самой массовой организации – движения «Наши».

Согласно этим слухам, к тому моменту в Кремле резко снизились опасения перед оранжевой угрозой и риском потери контроля над улицей, которые были исходным посылом развертывания в стране в середине нулевых организованной молодежной сети. Впрочем, весь конгломерат провластных движений – и «Наши», и «Молодая гвардия «Единой России», и «Россия молодая», и «Местные» – еще несколько лет держался на плаву и поддерживал уличную активность, как и их куратор – экс-комиссар «Наших», тогдашний глава Росмолодежи Василий Якеменко. А в 2012–2013 годах они куда-то пропали. Оказалось, что обуздать уличный протест куда эффективнее (и, видимо, дешевле) можно с помощью силовиков, а сохранившийся с середины нулевых несколько «отмороженный» стиль прокремлевской молодежи начал вызывать раздражение власти.

Оппозиционеры шли к тому же итогу своими путями. Так, радикальные левацкие организации активно поучаствовали в протестах 2012 года (еще один пик внимания медиа к молодежной теме) и, по-видимому, не пережили последовавшего за ними прессинга. А, например, либералы, в том числе громко проявившая себя в нулевых «Оборона», сдулись еще раньше. Хотя, кстати, именно их вожаки среди всех молодежных лидеров прошлых нескольких лет сделали, пожалуй, самую заметную карьеру:  Илья Яшин – ныне статусный либеральный политик, а Мария Гайдар – советник президента Украины.

2013–2016 годы – пора резкого спада интереса СМИ к молодежному движению, вызванного коренными изменениями его формата. Это время форумов, семинаров, волонтерских инициатив, социального активизма, но не уличной политики. Время сокращения (похоже, весьма существенного) финансирования инициатив и, как следствие, масштабов деятельности. А еще это довольно безликое время: имя нынешнего руководителя Росмолодежи Александра Бугаева известно, пожалуй, только специалистам, а лидеры молодежных проектов, как ни пиарятся некоторые из них, не получают широкой известности.

Конец игре в политические смыслы? Фото со страницы форума «Территория смысов» в «ВКонтакте»

При этом надо отметить, что деполитизация молодежной активности – процесс в значительной степени добровольный. В 2012 году эксперты Лаборатории Крыштановской назвали основой протестной волны студентов и молодую интеллигенцию. Год спустя специалисты увидели, что юному поколению стало интереснее заниматься общественным волонтерством, чем политической деятельностью, а типичный оппозиционер к тому времени «повзрослел» до 40 лет.

В целом в этой картине заметны два любопытных штриха. Первый – откровенная слабость партийных молодежных проектов. Среди партий есть, пожалуй, только две, чья молодежь отличается хотя бы какой-то активностью – «Единая Россия» и ЛДПР. Причем у Владимира Жириновского работа с молодежью носит едва ли не более системный характер и открывает «зеленым» карьеристам большие перспективы, порой обеспечивая головокружительные взлеты.

Во-вторых, молодежные проекты оказались очень слабым социальным лифтом. Примеров, когда на этой основе достигались значимые карьерные высоты, не так много. А закрепиться в политике или на госслужбе на длительный срок удается и вовсе единицам. И в последнее время эта ситуация только усугубилась. «Одним из критериев или характеристик социального лифта является его размер. Если, например, в Селигере (молодежный образовательный форум под эгидой «Наших» и Росмолодежи. – «НГ-политика») приняли участие 20 тыс. человек, а насколько я знаю, в «Территории смыслов» (преемник Селигерского форума. – «НГ-политика») 5 тыс. человек – ну как, в четыре раза меньше лифт, вот вам оценка», – отмечал в прошлом году «Актуальным комментариям» экс-глава Росмолодежи Сергей Белоконев.

Забытая молодежь напомнила о себе в прошлом месяце, и ее возвращение в СМИ было неожиданным для всех и стремительным. В марте был зафиксирован рекордный с 2013 года медиаинтерес к молодому поколению, причем обеспечен этот результат в значительной степени был протестными событиями, а они произошли в конце месяца – но журналисты успели их отработать в полную силу. Есть даже соблазн назвать всплеск молодежно-подросткового протеста популярным определением «черный лебедь», благо и абсолютная непредсказуемость этого события, и его ретроспективная объяснимость налицо. Остается только выяснить, сможет ли молодежная тема полностью перекроить политическую повестку на более-менее долгосрочную перспективу – однако сейчас, пожалуй, очевидно, что узнать это можно будет лишь по ходу развития событий.