Олег Шабров
Существует ли еще хоть одна страна, кроме России, где постоянно бы дискредитировалось и дегероизировалось прошлое? Фото РИА Новости
Победа Дональда Трампа на выборах в США привела либеральный мир в небывалое смятение. Главный российский либерал Анатолий Чубайс в ужасе. Президент ФРГ Франк-Вальтер Штайнмайер в бытность министром иностранных дел пишет о конце миропорядка ХХ века. Канцлер Германии Ангела Меркель тоже считает, что мир вступает в новую историческую эпоху. По всему миру, не говоря уже о США, организуются весьма недешевые акции протеста. Что такого случилось?
А ведь на самом деле случилось. Мало кто придал должное значение одному из предвыборных обещаний, выполненному Трампом в первые же дни после инаугурации: выход США из Транстихоокеанского торгового партнерства. Среди прочих поводов для критики любимого детища Барака Обамы, наряду с ожидаемыми в случае его реализации углублением мирового неравенства, ущемлением прав человека, ростом миграции и прочими неприятностями, затерялось предупреждение экспертов об ущемлении государственного суверенитета. И не только каких-нибудь государств третьего мира, но и самих Соединенных Штатов Америки! Ведь и американское государство в соответствии с этим договором должно было бы подчиняться иностранным инвесторам. Те же механизмы предусмотрены и договором о Трансатлантическом торговом и инвестиционном партнерстве, подписание которого заблокировала Франция. «America first» – вот главный лозунг Трампа и главная его крамола.
«Интересы страны выше интересов партии», – заявил в 2000 году в спорной ситуации и тоже обошедший соперника по общему числу голосов кандидат от демократов Альберт Гор, остановив пересчет голосов и призвав своих сторонников поддержать республиканца Джорджа Буша-младшего. Теперь же демократы поставили интересы ТНК выше интересов страны. Ангела Меркель, наверное, даже не подозревает, насколько она права: в XXI веке мир вступил в новую историческую эпоху. Два несостоявшихся (пока?) партнерства и реакция на результаты президентских выборов в США показали, что ТНК превратились в могущественного глобального политического игрока, вторгшегося в пределы государственного суверенитета. Пожалуй, только трем государствам – США, Китаю и России – удается пока противостоять их натиску.
Это первый, наиболее очевидный, хотя и не единственный вызов, который бросил XXI век демократии вместе с ее институтами и механизмами. Ведь демократия – это «кратос» «демоса», то есть власть народа. Но понятно же: в той степени, в которой государство утрачивает внешний суверенитет, доля власти, принадлежащая народу, сокращается. Получается, что граждане, вручая мандат на правление своему представителю – депутату или партии, – уже не могут рассчитывать на представительство своих интересов, а не интересов ТНК.
Есть и другое обстоятельство, касающееся самого «источника власти», властные полномочия которого закреплены демократическими конституциями. Ведь народ – это не просто совокупность граждан. Это исторически сложившаяся, объединенная общей исторической памятью и заложенными в сознании социальными ценностями общность, сплоченная чувством идентичности, связи собственной судьбы с судьбой страны. Ускорение хода истории затрудняет социальное наследование, опыт старшего поколения все меньше согласуется с миром, в который вступает молодежь. Между тем, как верно отмечал Сергей Капица, через механизм культурного наследования реализуется единственный, специфический для человека способ развития человечества, ведущий к организации и самоорганизации общества.
И вот место народа занимает население – совокупность индивидов, голосующих исходя из личного блага, не обремененных потребностью быть достойными памяти собственных предков и ответственностью за судьбу следующих поколений. В какую партию вступят такие индивиды? Разумеется, в партию, членство в которой откроет им доступ к ресурсам, обеспечивающим общественный статус и доход. Какую партию и какого кандидата поддержат на выборах? Тех, которые обещают и способны создать условия безбедного существования этих индивидов «здесь и сейчас». Именно это имел в виду Аристотель, считавший демократию наихудшей формой правления.
Разрушающее воздействие на национальную идентичность оказывают и другие объективные особенности наступившей эпохи, такие как медиатизация и глобализация социальных связей, глобальная массовая миграция. Но этого мало. Никто не отменял внешнеполитическую концепцию «гибкой власти» («softpower»), разработанную бывшим председателем Национального разведывательного совета и замминистра обороны США, ныне профессором Гарвардского института государственного управления Джозефом Наем. Суть ее – в продвижении страной собственных ценностей и на этой основе влияние на поведение других стран. И возникает еще одна проблема политического представительства: гражданин голосует не только в собственных интересах, а действующий от его имени политик принимает решения не только в интересах избирателей – вольно или невольно, оба они действуют под влиянием субъекта «гибкой власти».
Есть и специфически наши, российские, доморощенные инструменты игры в поддавки. Существует ли в мире, к примеру, еще хоть одна страна, где признаком хорошего тона считалась бы дегероизация, дискредитация прошлого? Где еще объявлялись бы преступными цели и деяния целых поколений и государственных лидеров прошлого? Уже более 200 лет празднует Франция День взятия Бастилии, а Марсельеза, гимн французских революционеров, казнивших короля Людовика XVI, по сей день остается официальным гимном Франции. Никому в США не приходит в голову покаяться за атомную бомбардировку японских городов. Только мы сладострастно посыпаем себе голову пеплом и ведем ожесточенные дискуссии о роли политиков прошлого.
Наконец, в условиях, когда объективный ход истории и субъективные действия политиков ослабляют чувство национальной идентичности и когда обстоятельства требуют повышения эффективности хотя бы уже сложившихся институтов социализации, – они, наоборот, разрушаются. Речь идет прежде всего об образовании, из которого постепенно вытесняется гуманитарная составляющая, да и самообразование все больше подменяется обучением, натаскиванием на конкретные навыки и квалификации.
Наконец, теряют изначальный смысл и процедуры представительства интересов. XXI век – это еще и век информационного общества. Предоставив невиданные возможности глобальной коммуникации, оно породило и новое противоречие между обществом, производящим информацию, и потребляющим ее человеком, теряющим возможность адекватно соотносить себя с окружающей средой. Особенностью личности постмодерна, открытой для избыточной информации, становится неглубокое проникновение в суть происходящего, в том числе в политической сфере, реальный мир все больше вытесняется разрастающимся миром виртуальных образований. Французский социолог Жан Бодрийяр называл их симулякрами. Ведь голосуем-то мы сегодня не за реальных кандидатов и партии – мы их просто не знаем, – а за их симулякры, образы, поставляемые Интернетом и СМИ.
За примерами далеко ходить не надо. В январе 2015 года, пообещав избирателям покончить с диктатом европейских кредиторов, в Греции приходит к власти левая партия СИРИЗА, после чего ее лидер Алексис Ципрас, став премьер-министром, практически немедленно принимает условия кредиторов. Во Франции при парламенте, контролируемом социалистами, и при президенте-социалисте в 2016 году принимается антирабочий закон о труде, против которого выступили 70% французских граждан. В России опросы показывают, что в лучшем случае половина избирателей полагает, что в стране есть партия, отражающая их интересы.
Что же получается? Государственная власть постепенно утрачивает суверенитет, на нее не без успеха претендуют могущественные транснациональные корпорации. Место народа как источника власти все больше занимает население. Механизм представительства интересов превращается в бессодержательный ритуал, а выборы – в механизм манипулирования массовым сознанием в целях получения и легитимации власти. Российские сторонники демократии стремятся к идеалам прошлого, превратившимся сегодня в далекий от жизни фетиш.
Каков рецепт для России?
Для начала о суверенитете. Одними военно-политическими мерами долго его России не уберечь. Железная поступь экономики неумолима. Россия с ее неэффективной, ориентированной на сырье и отягощенной коррупцией экономикой, с ориентированной на Запад экономической элитой вряд ли будет способна бесконечно удерживать независимые позиции. Нельзя не понимать, что сегодня нет уже свободного рынка: либо государственное регулирование, либо регулирование транснациональными корпорациями. Остаются корпорации свои, отечественные, позиции которых во власти явно вступают в противоречие и с экономической эффективностью, и с конституционным положением о народе как источнике власти. Без политики государственного регулирования, пример которой 80 лет назад, в годы Великой депрессии, дал президент США Франклин Рузвельт, не удастся обеспечить ни государственный, ни народный суверенитет.
Второе условие демократии – сохранение народа. Не только его численности, что, очевидно, и само по себе составляет непростую задачу. Нужна целенаправленная политика по поддержанию национальной идентичности. Либо мы Россия, либо часть Европы, часть Китая, часть Евразии, «человеки» мира. Если уж учиться у Америки, то первое, что надо сделать, – это последовать примеру господина Трампа и сделать девизом простые слова: «Russia first!» И конечно же, остановить тенденцию атомизации российского общества может только возвращение образованию статуса полноценного института социализации, в том числе политической, целенаправленное развитие молодежной самоорганизации, отказ от дегероизации и дискредитации прошлого – неважно, княжеского, монархического, имперского, советского. Старая русская мудрость «об ушедших либо ничего, либо хорошо» родилась не на пустом месте.
Наконец, механизмы и процедуры, о совершенстве которых пекутся наши радетели демократии. В нынешних условиях они отвечают своему предназначению, главным образом там, где избиратель имеет хотя бы возможность личного или через своих знакомых и близких, без посредничества СМИ и Интернета, общения с кандидатами, представителями партий и действующими политиками. А это – базовый, местный уровень демократии. Именно здесь, на муниципальном уровне, должны решаться все насущные проблемы жителей, а органы местной власти должны располагать необходимыми для этого ресурсами. И структуру этой власти, в допустимых, понятно, пределах, должны определять сами жители.
Наши партии должны научиться работать на этом уровне. Отсюда они должны вырастать, если понимать под партией не только организационную машину по завоеванию власти, но прежде всего, по их основному предназначению, институт представительства интересов. Тогда и навыки демократические, и политическая активность у массового избирателя появятся. И голосовать за партии на парламентских и прочих выборах он будет осознанно, соизмеряя лозунги и благие обещания, источаемые с экрана телевизора и компьютерного монитора, с деятельностью политиков у себя в микрорайоне.
Но не исключено, что прямые выборы как институт политического представительства интересов себя исчерпал. Тогда на смену им могут со временем прийти ступенчатые механизмы формирования власти: избранные прямым голосованием муниципальные депутаты делегируют из своего состава представителей на районный уровень, те – на уровень субъекта Российской Федерации, а оттуда – на федеральный уровень. С соответствующими, разумеется, полномочиями и поручениями. С отчетностью об исполнении и правом отзыва. Такой механизм функционировал в РСФСР до середины 30-х годов. Эффективный в смысле способности решения крупных государственных задач, он оказался неспособным противостоять авторитарным тенденциям в условиях однопартийности и «закрытости» госучреждений – опыт, который нельзя не учесть.
Ну и нельзя не учитывать специфику российской культуры. Надо смириться с тем, что мы ориентированы больше на лидера, легитимность же институтов – ветвей власти, партий, выборов – вторична. И лидера мы выбираем не как на Западе, не по соображениям рассудка. Нам нужен вождь – неважно, президент, генеральный секретарь или царь, – харизматичный и действующий сообразно традициям.
Похоже, Россия оказалась в русле мировой тенденции XXI века, бросившего вызов представительной демократии.
