Гибридность государства сложнее ценностного двоевластия

Ой, кажется, Смута на страну надвигается... Фото Reuters

На глобальных рынках сложились глобальные же монополии, которые, загнивая, разрывают их на макрорегионы. После обострения кризиса в 2008 году из всей «большой двадцатки» лишь Россия не усиливала протекционизм, но если из всей роты в ногу идет лишь один поручик, его приводят в норму: не мытьем, так санкциями. Экономическая взаимозависимость США и Китая не сдержит их конфликт, так же как взаимозависимость Великобритании и Германии не предотвратила Первую мировую, прервавшую прошлый этап интеграции. Распад глобальных рынков на макрорегиональные сорвет мир в глобальную депрессию. Катализатором станет кризис Китая, или введение США пошлин против него (пусть даже «в пакете» с отменой антикитайского Транстихоокеанского партнерства и «мягкой» поддержкой Японии и Южной Кореи), или повышение ставки ФРС (для уничтожения врага Трампа – глобальных финансовых спекулянтов), или реструктуризация госдолга США, но итог одинаков.

США оттягивали срыв в глобальную депрессию с 2001 года, запугивая спекулятивные капиталы расширением «зоны хаоса» и загоняя их в пирамиду своего госдолга. Это расширение заглохло, упершись в Россию и угрозу третьей мировой войны, неизбежной при хаотизации одной из двух основных ядерных держав.

Либерализм как идеология превращения государства в инструмент эксплуатации своего народа глобальными монополиями надорвался в проектах Транстихоокеанского и Трансатлантического партнерств, отдававших споры государств с корпорациями на суд последних.

Повысив производительность переходом от индустриальных к информационным технологиям, глобальный бизнес сделал ненужными для производства потребляемых человечеством благ огромные массы людей. Поскольку у глобального бизнеса нет социальной ответственности, они подлежат социальной (а в неразвитых странах – часто и физической) утилизации. Разрыв между потребляемым и производимым максимален у среднего класса Запада. Поэтому устранение «лишних людей» заключается в его обеднении, которое усиливает дефицит спроса (а с ним и протекционизм) и разрушает западную форму демократии.

Протест погибающего среднего класса становится протестом против доминирования убивающих его глобальных монополий и ведет к восстановлению суверенитета государств в рамках создаваемых ими макрорегионов. Именно такова суть патриотической революции, которую начал президент Путин Валдайской речью 2013 года и воссоединением с Крымом и которая может стать глобальной с победой Трампа в США (как либеральная контрреволюция элит, начатая Тэтчер, стала глобальной с победой Рейгана).

Распад глобальных рынков на макрорегионы означает конец современной модели глобального управления, основанной на доминировании глобальных монополий (прежде всего финансовых спекулянтов) над национальными государствами, и современного либерализма, воспевающего эту модель как единственную и обслуживающего ее в качестве идеологии.

Положение России в этих процессах двойственно и потому трагично. В силу зависимости социально-экономического блока государства от уходящих глобальных спекулятивных монополий патриотическая революция Путина оказалась частичной и привела к формированию гибридного государства.

Внешняя, оборонная и во многом внутренняя политика ориентированы на суверенитет России и соответственно интересы народа. Социально-экономическая же политика «застряла» в 90-х и по нормам современного либерализма (не Вольтера, а Березовского и Вашингтонского консенсуса) служит глобальным монополиям и их компрадорским прилипалам против народа.

Гибридность государства сложнее двоевластия, так как граница между системами ценностей проходит не только внутри структур, но и внутри личностей. Можно смеяться над патриотами, в паузах между речами о суверенитете воспевающими дачки в Финляндии, можно дивиться гордо идущим под санкции «офшорным аристократам», но эти противоречия отражают реальность: граница между патриотизмом и либеральным предательством проходит внутри членов властной тусовки. Политический процесс пока заключается в движении этой границы: меньшинство уходит в либерализм, вычеркивая себя из России, большинство мучительно (поскольку это противоречит не только материальным интересам, но и социальным инстинктам из 90-х) дрейфует к патриотизму.

Но время инерционного дрейфа закончилось: либеральная социально-экономическая политика уже не грабит, а уничтожает Россию в интересах глобальных спекулянтов.

Ведь жизненно важное для них расширение зоны хаоса требует разрушения нашей страны без оглядки на ядерную катастрофу, тем более что может позволить им справиться с патриотической революцией Трампа.

Кроме того, для бизнеса кризис – это время, когда он перестает получать привычные доходы и ради прибыли вынужден сокращать издержки. А поскольку самый сильный полевой командир продает нефть в разы дешевле самого слабого государства, сокращение издержек в отношении России требует замены государства стаями полевых командиров.

Поражение Клинтон ослабило реализующие эти стратегии структуры, но они никуда не исчезли, и в России тоже.

Самая чудовищная ложь либералов – заимствованное из 90-х «нет денег» в то время, когда федеральный бюджет захлебывается от них: на 1 октября его резервы составили 7,6 трлн руб. С 2004 года, когда их начали копить, на них можно было уже построить новый мир, не то что модернизировать страну.

Но у либералов другая задача: поддержка финансовых систем Запада в интересах глобальных монополий. Поэтому «заначка» (около 1 трлн руб.) хранится в рублях, а остальное в виде Резервного фонда и основной части Фонда национального благосостояния выведено на Запад – на благо стран, развязавших против России пока холодную войну на уничтожение.

В регионах же и муниципалитетах организован чудовищный бюджетный кризис, уничтожающий социальную и производственную сферу как таковую (ибо вынужденный любой ценой найти деньги на выживание региона налоговик начинает относиться к предпринимательству по лагерному принципу «умри ты сегодня, а я завтра»).

Ситуация усугубляется фактическим запретом на развитие, выраженным в проценте по кредиту, превышающем рентабельность большинства отраслей, и отказе от ограничения финансовых спекуляций. Последнее необходимо для любой финансовой системы на уровне зрелости современной российской: не сделавшие это вовремя страны не имели шансов стать развитыми, так как направляемые на развитие деньги, как осенью 1992 года, убегали на спекулятивные рынки.

Либералы не могут ограничить финансовые спекуляции, так как служат глобальным финансовым спекулянтам (а их поставившие на Трампа глобальные противники не представлены в сформировавшемся под крылом Клинтона социально-экономическом блоке нашего государства). Кроме того, развитие колонии неприемлемо для глобальных монополий, так как может породить конкуренцию с ними.

Зато им нужна коррупция: коррупционеры не менее эффективно, чем правительство Медведева и Банк России Набиуллиной, выводят из страны ее активы, превращая их в ресурс глобальных монополий. Поэтому антикоррупционные истерики сопровождаются смягчением наказания за коррупцию вплоть до возможности откупиться за выявленные взятки за счет невыявленных.

Квинтэссенция либеральной социально-экономической политики в итоге – даже не ограбление людей, а разрушение самой их жизни. По данным Росстата, 16,9 млн человек имеют доходы ниже прожиточного минимума, то есть медленно умирают, но правительство Медведева отрицает саму возможность помощи бедным, вводя вместо этого налог на «тунеядство», – после того как регрессивным обложением доходов (по принципу «чем человек беднее, тем больше он должен платить») и административным террором вытеснило в «тень» до 30 млн россиян!

Падение доходов и потребления (10-процентное снижение 2015 года с учетом погрешностей статистики означает падение потребления 90% населения на четверть) усугубляется кредитной кабалой, коллекторским террором и ростом поборов, включая грабительское обложение недвижимости (которое увеличится в 5 раз за четыре года) и произвольный (разница в ставках Москвы и Санкт-Петербурга – 7,5 раза) «сбор на капремонт».

Демографический ущерб (неродившиеся и досрочно умершие с учетом миграции) либеральных реформ для России, по оценкам, выше последствий войны: 21,6 млн человек против 17 млн (на 1946 год). А рождаемость во многом обеспечивается слабо интегрирующимися мигрантами, что разрушает общество.

Уничтожение образования либералами порождает отсутствие способных к труду людей и массовую неадекватность. Уничтожение здравоохранения ведет к росту смертности и падению трудоспособности.

Отчаяние и безысходность, в которые погружены целые регионы России, непредставимы для мегаполисов.

Кажущаяся глупость российских либералов вызвана коренным разрывом между целями, которые они вынуждены декларировать в силу своего положения в государстве, и реальными целями глобальных монополий, которым они служат.

В их поведении нет и предательства, как нет его в поведении Штирлица: у них иная идентичность, в которой они порой не могут признаться и сами себе. Вольно или невольно, их политика ведет Россию к обрушению в Смуту, которое может совпасть со срывом мира в глобальную депрессию.

Однако неумолимое движение к распаду глобального рынка и порождаемый им крах либеральной идеологии превращает привыкших к своей непогрешимости и безнаказанности либералов в куриц с отрубленными головами: они еще бегают и пачкают, но уже никого не могут склевать.

Сохранение гибридного характера государства до момента срыва мира в глобальную депрессию означает его разрушение и погружение страны в новую Смуту, в которой Россия станет полем борьбы других цивилизаций, а русская цивилизация может погибнуть.

Единственный путь гарантированного выживания – возвращение государства на службу народу, то есть завершение патриотической революции Путина.

В этом отношении консерватизм в эпоху постмодерна действительно стал прогрессивной революционной силой, а либерализм давно выродился в самую черную реакцию.

На практике овладение народа государством и тем самым его спасение из-под контроля глобальных монополий выражается в модернизации инфраструктуры, создающей новую страну на основе технологий завтрашнего дня. Для этого нужно ограничение коррупции, финансовых спекуляций и произвола монополий, сознательный протекционизм хотя бы на уровне Евросоюза, гарантирование прожиточного минимума, а затем растущих социальных стандартов, восстановление здравоохранения и образования, преодоление пенсионного кризиса и теневой экономики введением нормальной, прогрессивной шкалы обложения доходов.

Возвращение от либеральных реформ к нормальности требует нормализации государства – мозга и рук общества. Такая нормализация упрощается по мере углубления глобального кризиса, но он оставляет все меньше времени на жизненно необходимую подготовку к срыву в глобальную депрессию.