Александр Ципко
26 августа 1997 года. Президент Борис Ельцин (справа) воодушевленно держит в руках хрустальную корону, которую ему вручили в подарок работники предприятия саратовского деревообрабатывающего предприятия «Карат-плюс». Фото Александра Чумичева/ТАСС
Посткрымская, слава богу, свободная Россия каждый день радует нас вспышками мыслей. Все чаще и чаще наши интеллектуалы начинают вспоминать о собственном достоинстве и говорить о том, о чем они молчали последние два года, завороженные фейерверками крымской весны. Как выясняется, о чем недавно рассуждал в «МК» осторожный, но, несомненно, умный Михаил Ростовский, мы живем не в XXI веке, а в XIX, когда не только главные, но абсолютно все решения принимает один, и только один, человек, который вправе любого убрать с любой должности и любого назначить на освободившееся место. Когда на самом деле нет ни политиков, нет никакой политики.
Декоммунизация в условиях постсоветского всевластия невозможна
В эпоху Интернета и Facebook у нас власть столь же по природе самодержавная, какой она была при царях и первых секретарях ЦК КПСС. Более того, осмелюсь сказать, что первый генеральный секретарь ЦК КПСС, правда, после Сталина, был куда более ограничен в своем всевластии, чем сегодня Владимир Путин. Генсекретаря ограничивало во власти могущественное Политбюро, где заседали такие киты политики, как Алексей Косыгин, Юрий Андропов, Дмитрий Устинов. Есть ли в нашем Совете безопасности фигуры, равные по значимости названным представителям советской эпохи? И есть ли у нас такой политический институт, который бы сравнялся по своим полномочиям с бывшим Политбюро ЦК КПСС?
Конечно, надо быть справедливым, постсоветская демократия при всех своих изъянах дает куда больше прав и свобод личности, чем предшествующая ей советская во всех смыслах бутафорная демократия. Но все же главную задачу декоммунизации России, создания системы сдержек и противовесов, защищающих нас от реставрации русского самодержавия, мы не решили. Правда состоит в том, что мы в отличие от стран Восточной Европы после коммунизма не смогли создать современную политическую систему, основанную на разделении властей. Не смогли создать, ибо для этого у нас не было цивилизационных предпосылок. Наверное, правы патриоты-евразийцы, которые нам сегодня говорят, что русская политическая культура родственна политической культуре наших братьев – казахов и узбеков.
Но при всем уважении к тем, кто сегодня не боится, что его причислят к «пятой колонне», кто думает не только о своем достоинстве, но и о достоинстве русской интеллигенции, я должен сказать: в признании того, что в России нет никаких политиков, нет никакого подлинного парламентаризма, ибо парламент не обладает никакими серьезными полномочиями, к примеру не может сам назначить премьер-министра, – в этом нет никаких открытий.
Лично я говорил об этом, в том числе и по телевидению, в ноябре 1993 года накануне предстоящего референдума по новой Конституции. О тоталитарной природе нашей Конституции написал в то время прекрасную статью тогда свободный политолог Вячеслав Никонов. Правда, сейчас он считает, что слово «тоталитаризм» придумал зловредный Бжезинский. И наконец, самое главное, в начале 1994 года Лилия Шевцова и Игорь Клямкин написали серьезное научное исследование «От царя Бориса I к царю Борису II», где было показано, что принятием Конституции 1993 года мы покончили с демократической революцией 1991 года и возродили для России традиционный самодержавный строй. Единственное, в чем ошибались авторы, так это в названии нового исторического самодержавия. Они его назвали выборным, а по факту оно оказалось дарованным самодержавием. А о каком выборе может идти речь, когда на выборах, как в 2004 году, соревновались действующий президент с огромными полномочиями и охранник Владимира Жириновского?
На самом деле это важно учитывать, когда мы думаем о перспективах нашей политической системы – власть была целиком и полностью самодержавна уже при Ельцине. Другое дело, что он подкреплял данное ему Конституцией самодержавие системой компроматов. И он не смог бы сделать никому не известного чиновника Путина преемником, если бы не обладал самодержавной властью. В условиях демократии система назначения преемников невозможна по природе.
Правда, надо быть честным до конца: до того момента, как Путин начал проявлять самодержавие во внешней политике, я лично не сознавал все подлинные риски и опасности, заложенные в политсистеме 1993 года. Более того, я принадлежу к политологам, которые наряду с Владиславом Никоновым в конце 90-х, когда была надежда путем выборов передать власть Ельцина Евгению Примакову, или Юрию Лужкову, или по крайней мере Виктору Черномырдину, настаивали на необходимости использования самодержавных прав президента для создания вертикали власти. Тогда, в 90-х, мне казалось, что главной угрозой России является беспредел преступности, хаос во всем. Я лично, как и многие, не сознавал того, что стало зримо, только когда Путин решил вернуть Крым, что военное противостояние с Западом куда более опасно для судьбы страны, чем сепаратизм на Северном Кавказе или власть криминала в станице Кущевской.
Как и многие представители старой советской номенклатуры, я думал, что вместе с уходом в прошлое ядерного противостояния США – СССР навсегда ушла угроза гибели России, а вместе с ней и человечества в ядерной войне. И как выяснилось, напрасно. Оказывается, при нашей самодержавной власти возможны решения, которые возвращают геополитику к реальности гибели цивилизации. Я реалист и отдаю себе отчет, что и при несамодержавной власти у президента США могут появляться решения, угрожающие будущему человечества. Достаточно вспомнить войну в Ираке, принесшую гибель более 400 тыс. человек. Но считаю своим долгом сказать, что ядерный чемоданчик при политической системе был и в СССР и есть сейчас, не содержит сдержек и противовесов – это не только главное условие государственного суверенитета, но и громадный всечеловеческий риск. Вообще на самом деле нынешнее всевластие Путина вызывает нехорошие мысли. Они касаются не столько личной персоны, сколько всех нас. Ведь никто из нас не идеален, все имеют недостатки, могут ошибаться и выдавать личное за всеобщее. Даже мысленное соединение ядерного чемоданчика с нашим дремучим русским всевластием вызывает у меня трудные вопросы. Не надо быть Достоевским и повторять Ивана Карамазова, чтобы увидеть страшное. Ядерный век подрывает идею Бога как всевышней силы. Теологи, занимающиеся проблемой теодицеи, не могут до сих пор совместить идею Бога и муки миллионов невинных людей. А как соединить идею Бога с вполне реальной возможностью уничтожения всего человечества, божьего творения решением всего одного человека? Смертного. Кто же тогда Бог? Может, русский владелец ядерного чемоданчика? Такие непростые вопросы приходят в голову, когда думаешь о рисках нашего самодержавия.
В 90-е никто не хотел демократии
Мы, недообразованные идеологи перестройки, шестидесятники, не знали этой правды, что на самом деле русскому народу после 70 лет коммунизма вся эта гласность, свобода, правда о преступлениях сталинской эпохи не очень была нужна.
Произошло то, что должно было произойти: гражданского общества за четверть века мы не создали, систему сдержек и противовесов мы так и не пытались создать, свободы перестройки не привели к соединению в единое национальное целое прозападной интеллигенции с нашим евразийским народом. Как были у нас две нации со времен Петра, так и остались. Как выяснилось, подлинная декоммунизация, то есть очеловечивание жизни, ее реабилитация невозможны в условиях самодержавной власти. Когда лидер страны, как сейчас, «это наше все», то мы все неизбежно мало что стоим и ко всему должны быть готовы. И совсем не случайно наше посткрымское государственное телевидение с утра до вечера рассказывает нам о прелестях войны и ее неизбежных жертвах.
Когда-то в 20-е евразиец Николай Трубецкой считал, что в нашем политическом наследстве Чингисхана была не столько наша слабость, сколько преимущество перед демократическим Западом. Якобы наследство Чингисхана, русская покорность, соединенная с традиционным русским самодержавием, обеспечивает нам необходимое для выживания России единство власти и народа. Все произошло так, как предвидел Трубецкой.
Всем нынешним и будущим реформаторам, мечтающим о новой перестройке, о совершенствовании политических институтов, надо помнить, что по крайней мере на сегодняшний день подавляющее большинство не желает освобождения от самодержавия Путина. Напротив, народ его любит не за какие-то особые личные качества, а просто потому, что его всевластие зримо, непоколебимо и ни у кого не вызывает сомнений. Кстати, и Сталина за это любит значительная часть россиян. Отсюда нынешняя готовность нашего народа, на мой взгляд только на словах, во имя того чтобы еще раз ударить по морде зарвавшихся америкосов, пройти через испытания голодного Ленинграда.
Причины отторжения русского народа от свободы, его нежелания быть самому ответственным за свою судьбу это все-таки особая тема, требующая более глубокого исследования. Но правда, о которой сегодня никто не хочет говорить, состоит в том, что на самом деле в России после 1991 года к демократии не были готовы не только простой народ, но и постсоветская интеллигенция. Кто назвал всех тех, кто был против радикальных, поспешных, несправедливых реформ Гайдара, красно-коричневыми? Конечно же, наши очень либеральные деятели культуры. Кто подтолкнул Ельцина к государственному перевороту сентября 1993 года? Не буду называть всех фамилий, вспомните Егора Гайдара, который накануне указа № 1400 в военной форме приехал на учения в дивизию имени Дзержинского. Если бы Ельцин захотел создать еще в 1993 году нечто, подобное Росгвардии Путина, то он легко мог бы, и никто ему на самом деле не помешал бы. Правда, которую мы должны учитывать, рассуждая о судьбах нашей политической системы, состоит в том, что авторитарная политическая система у нас была создана еще в 1993 году. Надо, если мы хотим всерьез понять природу и истоки происхождения нашей авторитарной системы, помнить, что она является плодом целого ряда госпереворотов. Все они совершались при активном участии так называемой демократической интеллигенции.
Руководимая демократами в окружении Ельцина августовская демократическая революция 1991 года на самом деле довела до конца задачу ГКЧП: вопреки Конституции она лишила вернувшегося из Крыма Михаила Горбачева каких-либо властных полномочий. Решение Ельцина от 23 августа 1991 года о переходе всей собственности СССР в Москве под юрисдикцию РСФСР на самом деле положило конец существованию Советского Союза. Беловежские соглашения довели до конца ельцинский переворот. А указ Ельцина от 20 сентября 1993 года № 1400 – снова государственный переворот. Из-за последующих идущих друг за другом госпереворотов могла вырасти только тоталитарная политсистема, другого ничего появиться не могло. Такова историческая правда. Вообще надо понимать, что ничего особенно светлого и великого в лихие 90-е не произошло. Вспомните только слова Березовского, нашего главного кукловода, который решал судьбу разных преемников: «Дайте миллиард рублей, и я вам коня сделаю президентом».
Вот такая история. Получается, что авторитарная самодержавная система для нас органична, она выросла снизу, в ней были заинтересованы абсолютно все наши сословия. Люди, называющиеся демократами, очень много сделали для установления тоталитаризма в России. И что дальше? Ведь, как все прекрасно понимают, наша дремучая самодержавная система XIX века абсолютно несовместима с каким-либо развитием России в XXI веке.
О тупиках русского великодержавия
 |
| Массовая нищета становится очевидной. Кадр из видео Youtube |
Без самодержавия у нас ничего не происходит, ничего не делается, все стоит на месте. Но при нашем классическом самодержавии, при нашей российской психологии очень легко прийти к ситуации, когда, как сегодня, уже нет денег даже для частичной индексации смешных по европейским меркам русских пенсий. И получается серьезный тупик. Без создания системы сдержек и противовесов нынешнему всевластию мы обречены на медленное угасание, деградацию. Очередная перестройка, как и демократическая революция, может обернуться хаосом с неизбежным, уже окончательным распадом страны. Трагедия состоит в том, что при наших авторитарных нравах демократическая смена власти невозможна. У нас в России до сих пор смена власти происходила только при революции. Кстати, Алексей Навальный как раз является олицетворением надежды на новую революцию.
Тупиков во внешней политике еще больше. Современная Россия после того, что произошло за последние два года, наверное, никогда, ни при каких условиях не вернет Украине присоединенный Крым. Но так как Россия, с точки зрения Запада, аннексировала территорию чужого государства, то она, наверное, долго будет восприниматься как непредсказуемая страна, с которой приходиться сосуществовать, но лучше не иметь дела. Россия будет мечтать об исчезновении с карты мира Украины, ибо с ее исчезновением пропадает проблема Крыма, а Украина будет мечтать о новом витке распада СССР, который позволит ей вернуть утраченный Крым. Теперь Запад с его демократией, как утверждает наша элита, не пример, мы якобы особая цивилизация, и якобы русские люди обязаны у нас жить «на минимуме материальных благ». Но все-таки вернуться в СССР, с его мобилизационной экономикой и вышками ГУЛАГа, я надеюсь, мы не можем и не хотим. Коммунисты вместо свободы могли предложить хотя бы привлекательную идею освобождения человечества от капитализма, а нынешняя власть, которая снова строит величие державы за счет перехода населения на пустые щи, ничего не может предложить своему народу, кроме того, как снова пройти испытание окруженного немцами голодного Ленинграда. Получается и в идеологии тупик.
Так что на самом деле нам дергаться со всем, что касается нашего политического устройства, нельзя. Разделение властей после революции, как показали 1917 и 1991 годы, неизбежно ведет к двоевластию с последующим хаосом. Каким образом вы сможете демократическим путем переделать нашу Конституцию и лишить президента его законного всевластия? Я не мыслю себе того, что было в начале 90-х, а именно: создание параллельных конкурирующих конституционных комиссий: одна в парламенте, другая – при президенте.
И если наша интеллектуальная элита не готова сегодня поднять вопрос о создании конституционной комиссии, то народу эти разговоры и вовсе не нужны. Если ему до фени реальная политика Путина, то концептуальная политика, соревнование идей, программ, абстрактных ценностей не нужны и подавно.
Об этих особенностях современного русского народа рассказывал подробно в июле этого года на русской секции всемирной организации «Моральное перерождение» в Caux (Швейцария) руководитель российского благотворительного фонда «Предание» Владимир Берхин. Из его доклада следовало, что в условиях нынешнего кризиса русские полностью утратили то, что в прошлом называли русским сионизмом, утратили интерес ко всему, что выходит за пределы сегодняшнего дня, как к абстрактным понятиям, к различного рода картинкам счастливого будущего. «Мы должны учитывать, – обратился к коллегам Владимир Берхин, – что русская нация в последние 100 лет живет в состоянии непрекращающегося стресса: мировые войны, революции, репрессии, жестокий, бедный, недружелюбный советский мир, его болезненное крушение – и снова войны, и снова потери, и снова страх. И все это отнюдь не способствует доверию русского человека к абстрактным понятиям». «К тому же, – продолжал Берхин, – каждая новая беда в России происходит под новые красивые слова и абстрактную концепцию, все как в кино: красные приходят – бьют, белые приходят – бьют, рыночники пришли – перебили, а теперь патриоты пришли – тоже бьют и т.д.».
Я так обстоятельно процитировал размышления Берхина, потому что они тоже объясняют причину русских неудач в строительстве демократического, нетоталитарного общества. Не может нация, большинство которой всегда, не только последние 100 лет, составляют бедные, нуждающиеся люди, не только создать магдебургское право, но и жить в соответствии с ним, с законами нормального гражданского общества. Рожденные бедностью зависть, злоба, отчаяние, агрессия, нетерпение могут породить только бунт. А в перерыве между бунтами, как у нас было, бедности сопутствует покорность, апатия, вера в чудо, надежда на случай, халяву, и всевластие руководителей нашей страны. Мы до сих пор не можем понять, что в результате так и не преодоленной бедности не может зародиться сознание человеческой жизни.
Тактика выжженной земли крайне опасна
И в конце концов, что же делать? Как выйти из этого тупика? Ошибки самовластия в XXI веке чреваты, и не только дефицитом средств для индексации пенсий. Но без самовластия мы, русские, как выяснилось, жить не можем. Конечно, тупик – это не смерть. И при тупике, как показал наш 70-летний эксперимент, можно что-то делать для облагораживания нашей жизни. Но считаю своим долгом обратить внимание тех, кто принимает в России решения, на некоторые глубинные противоречия нашей новой посткрымской жизни. И телевизор, как у нас принято говорить, начал серьезно проигрывать, на мой взгляд, холодильнику. Задача власти сегодня прежде всего состоит в том, чтобы, несмотря ни на какие трудности, сохранить экономическую основу своего самодержавия.
Пока не поздно, нашу яркую внешнюю политику необходимо привести в соответствие с серостью нашей повседневной жизни. Мне кажется, что наша политика антисанкций очень напоминает тактику выжженной земли, которую Сталин применял во время отступления Красной армии зимой 1941/42 года. Оказывается (об этом я не знал до знакомства с исследованиями иеромонаха Димитрия – руководителя московской секции миссионерского отдела Патриархии), тактика выжженной земли особого вреда немцам не принесла. Но многие советские люди, оказавшиеся на оккупированной территории, потеряли не только крышу над головой, но и средства к существованию. Не говоря уже о том, как свидетельствуют мемуары самих руководителей советских диверсионных групп на оккупированной территории, что тактика выжженной земли привела к тому, что многие советские люди, защищая свои дома и скот, пошли служить немцам. Ведь совсем не случайно в той или иной мере более миллиона советских людей – мужчин – служили вермахту.
Я очень боюсь, что продолжение тактики антисанкций может привести к появлению ненужного нам разочарования нынешней властью. Худо-бедно, не сразу, но западный производитель нашел замену русскому рынку. А миллионы русских людей, которые живут на минимум социальных благ, страдают от роста цен, вызванного дефицитом овощей, фруктов, различного рода продуктов. Этим летом многие матери не смогли побаловать детей черешней и вишней только потому, что цены на них оказались недоступны: почти 300 руб. за килограмм. И уж полное безумие, когда многие дети лишены многих благ жизни, фруктов, не знают вообще, что такое твердые сыры, демонстрировать на телевидении процесс сжигания десятков и десятков тонн конфискованных таможней соблазнительных для русского человека продуктов. Власть думает, что она этими картинками уничтожения того, чего не хватает миллионам русских людей, демонстрирует свою непримиримую твердость в противостоянии с Западом. Но на самом деле очень многие простые люди увидели в этих картинках сжигания пригодных для них продуктов нарочитое пренебрежение этими нуждами. Лично мне вся эта нарочитость принципиальности власти в процессе проведения в жизнь политики антисанкций очень напоминает отношение советской власти к погибающему на полях начала зимы неубранному урожаю. Гибнет, но если, не дай бог, голодающий крестьянин попытается его вынести с поля, то его ждет тюрьма.
Может быть, стоит пожертвовать некоторыми державными амбициями, чтобы сохранить Россию, возможность жить и верить в будущее. Никакая Росгвардия не сдержит, если обезумевший, уставший от своей нищей жизни русский народ взбунтуется. Я уже не говорю об очевидных, глобальных негативных духовных последствиях возрождающейся массовой нищеты. Ведь снова нас ждут раскол, вечный страх перед будущим, недоверие к власти, к соседям, близким, отсутствие какого-либо интереса в жизни. Самое главная задача нынешней власти – начать серьезную борьбу с нищетой.
