Плата за рыночную экономику: цены на все растут гораздо быстрее социальных мер защиты. Которых может и не быть. Фото Reuters
Зависимость российской экономики от цен на нефть чем дальше, тем больше напоминает наркотическую: а иначе как объяснить то, что все последние 15 лет кто только не говорил о необходимости слезть с нефтяной иглы, но дальше разговоров дело так и не сдвинулось. Несмотря на то что не два и не три года назад, а много раньше российские экономисты – не все, но самые дальновидные – били тревогу: нефть на таком уровне в 120–130 долл. за баррель долго не продержится, это аномально, надо воспользоваться этим благоприятным периодом для создания заделов. В первую очередь промышленных. Заместитель директора Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО РАН) доктор экономических наук, профессор Евгений ГОНТМАХЕР – один из тех, кто предупреждал: трудные времена не за горами. В интервью ответственному редактору «НГ-политики» Розе ЦВЕТКОВОЙ он тем не менее рассказал, как и с помощью чего можно даже сейчас выбраться из ямы обманутых надежд.
– Евгений Шлемович, российская экономическая реальность видится сегодня достаточно странной – рубль падает так, что, кажется, не за горами его деноминация, надежд на нефтяную страховочную сетку почти не осталось, инфляция не считается ни с какими прогнозами, а в экономическом блоке правительства царит если не благодушие, то удивительное спокойствие. Это так надо – делать вид, что ничего страшного не происходит, это такая правильная тактика? Чтобы не было паники среди населения?
– На протяжении 2015 года правительство действовало в рамках той экономической модели, которая была выстроена в последние десятилетия. Когда-то построили этот дом без стен, если говорить про современную российскую экономику, и правительство изо всех сил пыталось в нем комфортно жить. Но стен-то все равно нет, степень аварийности зашкаливает.
Что-то правительство все же делало. Чисто тактически. Не допустило инфляцию больше, чем объявленная, в районе 12%. Не допустило краха банковской системы. Могло быть хуже – Путин и Медведев любят об этом каждый раз напоминать Но что меня поразило на недавно прошедшем Гайдаровском форуме: никто из официальных лиц, кроме Улюкаева, не говорил про необходимость реформ.
– Потому что никто не знает, в чем они должны заключаться?
– Потому что реформы нашим официальным лицам и не нужны. Нет, в глубине души они, я думаю, понимают, что это необходимо. Но они хотят усидеть на своих местах. А при реформах в любой стране есть большая вероятность, что тебя в случае шероховатостей вынесут с твоим креслом. Вспомните судьбу Егора Гайдара.
Очевидно, что реформы, которые назрели в экономике, будут иметь социально непопулярные последствия. Кудрин говорит, что надо повышать пенсионный возраст, и я с ним в принципе согласен, но я бы хотел посмотреть на того человека, который подпишет этот закон. Как показывают соцопросы, общество это решение не воспринимает, оно считает его несправедливым. Министр экономического развития говорит о структурных реформах, но эти разговоры уже превращаются в банальность. Еще в программе Грефа говорилось про необходимость диверсифицировать экономику и про то, что надо слезать с нефтяной иглы. А вместо этого за 15 лет мы не то что слезли, мы на нее еще более подсели.
– Структурными реформами, конечно же, надо было заниматься раньше, о чем говорили и вы, и многие другие. Но высокие цены на нефть убаюкивали…
– Да, с уютного диванчика давно пора было слезть. Что сейчас это будет означать в социальном плане, если такие реформы все же начнутся? В Госдуму будут вноситься непопулярные законы, и тайно их провести не удастся – все равно люди будут знать, что это или правительство внесло, или президент.
Одним из первых шагов структурных реформ будет массовое закрытие «плохих» рабочих мест – неконкурентных и неэффективных. В социальном плане это приведет к высвобождению на улицу нескольких миллионов работников, что неизбежно создаст мультипликативный эффект: у них есть семьи, знакомые. Это взбудоражит большую часть трудоспособного населения. И вот государство должно весьма профессионально сработать, подхватив этих людей, встроив их в программы занятости и переобучения. Ведь что такое структурные реформы? Старые рабочие места закрываются, новые – открываются, но совсем другого качества.
– Но уже сейчас в некоторых регионах есть задолженности по зарплатам, и сам премьер эти задержки с выплатой денег вполне допускает.
– Пока эта проблема остро не стоит и носит локальный характер. Думаю, массовых задержек по зарплате не допустят. Выборы на носу, и власти такие серьезные проблемы не нужны. Из Центра надавят на губернаторов, дадут очередные кредиты из федерального бюджета, которые, кстати, никто не будет возвращать.
Но есть и третий фактор – это инфляция. Пенсионный возраст можно не поднимать, структурные реформы не проводить. А вот инфляция вытекает из нашей нефтегазовой модели – мы инфляцию не можем контролировать. Мы не допустили ее роста до 30%, но и опустить до 5–6% тоже не можем – вот в чем проблема. Путин в интервью Bild сказал, что самое плохое для нашей экономики – это падение цены на нефть, но он не сказал главного: это нас добивает с точки зрения всех параметров, и бюджетных, и инфляционных, потому что мы не смогли в свое время перейти на нормальную экономическую модель.
А мы могли это сделать, в наших силах это было. И даже сегодня это возможно! Но – опять же – если стоит вопрос о переходе к тяжелым, но неизбежным реформам, то степень стихийности процессов, когда наше руководство ни на что уже не сможет влиять, резко повышается. Цена на нефть определяется не нами, и нефтяные рынки перешли в новое качество.
– И?
– Нас ждет период низких нефтяных цен. Может, не таких низких, как сейчас, но в районе 40 долл. за баррель. Это автоматически снижает курс рубля. Потому что импортозамещения никакого нет (посмотрите недавние доклады Центробанка и Аналитического центра при правительстве), мы до сих пор очень импортозависимы. И как только ушли санкционные товары, наши производители тут же повысили цены на производимое, потому что они хотят заработать в это горячее время. То же самое касается не только потребительского сектора, но и производственного.
– Тогда что получается, что мы сидим на дереве, которое сами же и пилим. Инфляция может стать той миной замедленного действия под стабильность, которая у нас есть?
– Не выйдут наши люди ни на какие площади и майданы, я в этом убежден. Трудно сейчас даже вспомнить, когда в России такое случалось.
– Почему же наша власть так безумно боится всяких массовых шествий и акций?
– А потому что наша власть не понимает общества, в котором она живет. В этом признавался еще генсек Юрий Андропов. Это проблема отсутствия обратной связи, когда вы сидите у себя в кабинете и читаете те документы, которые вам подготовили ваши же сотрудники. Которые понимают, что если они вас станут информировать о реальной, весьма сложной действительности, то, возможно, вы будете на них ругаться, стучать кулаком, а может, уволите. Так лучше принести хорошую новость. А еще лучше показать своему начальнику, вплоть до самого верха, как мы все хорошо и замечательно работаем. Я, например, читаю на сайте Кремля отчеты губернаторов по итогам их встреч с Путиным. Сплошной позитив, если судить по их докладам. Так почему же мы, ребята, так плохо живем?
Разорвана связь с экспертным сообществом. Возьмем ту же Стратегию-2020, там главным что было? Плюс 2% ВВП на образование и здравоохранение, минус 2% на оборону и правоохранительную деятельность. А что мы увидели потом? Ровно наоборот! Это к вопросу о том, что подпитки экспертной, в общем, практически нет, решения принимаются из каких-то очень специфических соображений, которые зачастую абсолютно ошибочны.
Как можно было подписывать бюджет на 2015 год в декабре 2014 года, который был построен на цифре в 90 долл. за баррель?! Ну как? Как итог, мы в прошлом году первый квартал жили без бюджета, потому что Минфин лихорадочно его переписывал, и в апреле фактически бюджет еще раз был принят.
25 декабря 2015 года. Новогодний прием в Кремле. Премьер Медведев еше никого не призывал «жить по средствам». Фото РИА Новости |
– Боюсь, что сейчас ситуация может точно так же повториться.
– Правильно. Уже говорят и про 25, и про 35 долл. А бюджет, и то с дефицитом, сверстан под 50. И если все-таки будет вариант в 25–35 долл., вы понимаете, – это два совершенно разных бюджета, это уже не косметические меры. Социально будет еще больнее, чем в 2015 году.
– И что же нам тогда делать? Ждать?
– Нет. У меня твердое убеждение, что реформы все-таки рано или поздно начнутся. Какая-то часть нынешней правящей элиты их вполне может инициировать, хотя бы для самосохранения. Большую роль в этих реформах должен сыграть бизнес – его надо привлечь на свою сторону, а не просто он должен быть пассивным объектом для очередных экспериментов. Что и говорить, потеряно сейчас доверие между бизнесом и государством, между населением и правительством и т.д. А для того, чтобы доверие как-то возвращать, надо разговаривать. И не просто разговаривать, бизнес должен быть равноправным субъектом этих реформ, он должен и может предлагать, контролировать и участвовать. Это, конечно, сложный процесс, потому что, если пойти на поводу только бизнеса, понятно, что мы скатимся в другую крайность. Но и пойти по принципу, что только государство делает реформы, а все остальные пассивно выжидают, как и что получится, – тоже недопустимая крайность. Про политические моменты сейчас не буду говорить, это отдельная, очень важная тема.
Но сейчас такое время, когда важно сбросить пелену с глаз и не ждать, что за тебя кто-то что-то решит даже на локальном уровне. Надо коллективно решать проблемы в вашем районе, городе, связанные с ЖКХ, где вас обворовывают, с чиновниками местными, которые коррумпированы, не хотят решать текущие ваши проблемы. Это принципиально важно сегодня – наращивать в себе качества самоорганизации, практики контакта с другими людьми, навыки общения с ними.
Важнейший вопрос для каждого состоявшегося гражданина – адекватный диагноз ситуации, как локальной, так и федеральной.
Чрезвычайно важно, чтобы закончилась инициируемая сверху «промывка мозгов». Общество должно консолидироваться не на лапше, которую нам ежедневно вешают на уши, а на основе адекватной оценки рисков, которые Россия сейчас испытывает, и чтобы люди это понимали, разделяли вместе с руководством страны. Потому что наш российский человек любит, когда с ним считаются.
Притом что мы, с одной стороны, патерналисты и зависим и хотим зависеть от государства, но, с другой стороны, люди все равно хотят, и это естественно, чтобы к ним обращались как к равным. Это, по-моему, не только русская традиция, это традиция любого народа: люди объединяются, когда попадают в трудную ситуацию.
То есть нужен какой-то разворот власти к обществу. И если такой разворот все-таки будет инициирован, но пока только сверху, к сожалению, – такова наша жизнь – вот тогда и понадобится команда, которая будет не просто проводить реформы, а выступать в качестве модераторов, фасилитаторов, направляя и обобщая общенациональную дискуссию, переводя ее от простых словопрений к конкретным совместным действиям.
– И тогда возникает коллективная ответственность и никому не нужно бояться каких-то протестных выходов на площади...
– Ну конечно, это должна быть дума, не Государственная, а именно коллективная дума о судьбе страны. Популярности Путину этот разворот вовсе не убавил бы, а скорее наоборот, люди это очень оценили бы: ну да, трудные времена, но мы готовы совместно их преодолевать.
В чем должна, на мой взгляд, заключаться работа этой гипотетической команды реформ? Надо иметь в загашнике предложения не только чисто экономические, финансовые, но и по оживлению политической системы и политической жизни в целом, по работе с гражданским обществом, с регионами, по эффективной внешней политике. Это колоссальная работа, но только такого рода общенациональная дискуссия поможет собрать столь необходимые сейчас мысли и приступить к реформам.