Роза Цветкова
Люди понимают, что власть открыто и нагло пренебрегает сознанием правосудия людей. Фото Fotolia/PhotoXPress.ru
Какие проблемы более всего волновали россиян на протяжении всего 2015-го, изменилось ли у людей отношение к власти и непосредственно к Путину, есть ли еще запас прочности и наверху, и внизу – такой срез общественных настроений стал уже традиционным в конце года для «НГ-политики». Ответственный редактор которой Роза ЦВЕТКОВА попросила директора Левада-Центра Льва ГУДКОВА обозначить тренды основных проблем и бед российской действительности.
– Лев Дмитриевич, что более всего задело чувства россиян в 2015 году, какую палитру восприятия событий показывают ваши исследования?
– Россияне, как обычно, больше всего реагировали на катастрофы, происходившие в этом году: гибель россиян из-за взрыва бомбы в самолете, вылетевшем из Египта, теракты в Париже и на войну в Сирии. Кроме того, их все больше беспокоит явное снижение уровня жизни, рост цен, инфляция, углубляющийся экономический кризис, конца которого они не видят. Если же рассматривать происходящее в уходящем году более детально, то стоит заметить, что первая половина года проходила под знаком неопределенности войны в Украине и полузамороженного конфликта в Донбассе. Потом, с переносом общественного внимания в другой регион, интерес к событиям, связанным с Украиной и Крымом, стал заметно ослабевать. Все сильнее ощущаются действие международных санкций из-за присоединения Крыма, а затем – последствия акций, предпринятых уже российским руководством в ответ на них. Осень и конец года отмечены особым внимание к допинговому скандалу и коррупционным аферам высшего чиновничества.
– Но почему Сирия так задела за живое наших граждан? Разве не фиксировали ваши же социологические замеры в конце сентября, что большинству людей абсолютно непонятно, зачем нам нужно ввязываться в военный конфликт, где одну из сторон представляет ИГ, запрещенный в России?
– Да. Действительно, так и было в самом начале: первой реакцией у 69% наших респондентов было недоумение и некоторое недовольство в связи с российским вмешательством в этот конфликт. Люди считали, что Россия влезает в конфликт, в котором непонятно, кто участвует и какова расстановка сил. Более того, многие (46% россиян) считали: это может обернуться для страны вторым Афганистаном. Этот, можно сказать, постафганский синдром, пожалуй, главная из тревог этого года. Она ярко выраженная, особенно на фоне углубляющегося экономического кризиса и отказа руководства страны от активной социальной политики, то есть отказа от социальных расходов в пользу военных расходов и на полицию, правоохранительные органы.
К концу года больше 70% считает, что в стране начался кризис, хотя кризис, конечно, захватил разные группы населения в разной степени. Около половины респондентов считают, что есть ухудшение уровня жизни, но оно не слишком значительно для них, его можно терпеть. А около четверти населения заявили, что они ощущают всю серьезность надвигающегося кризиса и что им приходится отказываться от тех продуктов, к которым они привыкли, экономить на лекарствах, на медицине, на обращении к врачу, особенно в ситуации, когда идет рост платности даже в государственных медицинских учреждениях. Соответственно очень беспокоит резкий рост расходов на ЖКХ, особенно введение новых тарифов на капитальный ремонт, который, правда, люди еще не в полной степени почувствовали, но боятся, что это будет значительно хуже в следующем году.
А если добавить к этому негативное впечатление отказа от индексации заработной платы и пенсии, потому что тот процент, который определен правительством, как считает население, ни в коей мере не компенсирует инфляцию, особенно чувствительную для широких малоимущих групп населения. Именно в этих населенческих группах расходы на продовольствие составляют очень значительную долю всех семейных расходов, а инфляция здесь где-то в районе 22–23% – гораздо выше, чем инфляция в среднем по стране.
И, кроме того, стали ощутимы к осени сокращение занятости, задержки зарплаты, увольнения в некоторых секторах и практически невозможность потом трудоустроиться – это пока ощущение не всеобщее, не так, как было во второй половине 90-х годов, но такие настроения нарастают. Ну и соответственно ощущение, что страна вползает в длительный кризис, природу которого люди не очень могут понять, связывая это либо с падением цен на нефть, либо с увеличением расходов в связи с войной в Донбассе и присоединением Крыма, а теперь еще и с Сирией. И хотя власть заверяет, что все эти траты в пределах запланированных расходов, но тем не менее совершенно явный перекос в сторону военных расходов начинает осознаваться населением.
– Но Кремль при этом, устами своего представителя, в частности пресс-секретаря президента, считает, что особых причин для беспокойства нет: власть не видит резкого понижения доходов населения.
– Это воспринимается как привычная демагогия начальства, властей и не более того. Люди к этому привыкли, и это вызывает у них привычное, хотя не очень сильное раздражение.
– То есть то, что власть не обращает внимания на проблемы людей, для них это не является дополнительным раздражающим фактором ко всем нынешним бедам и тревогам?
– Нет, это не вызывает особого раздражения, потому что мало кто обращает на это внимание или следит за этим. И напротив, коррупционные скандалы порождают сильное недоумение, раздражение и устойчивое ощущение, что государственный аппарат, его высший и средний уровень, полностью охвачен коррупцией и подвергается деградации, моральному разложению. И самое интересное в этой связи: большинство опрошенных понимают, что власть открыто и нагло пренебрегает сознанием правосудия людей. Особенно это проявилось в деле досрочного освобождения Евгении Васильевой. Это очень возмутило людей – и три четверти опрошенных нами высказали крайнее раздражение по этому поводу.
– И что из того: повозмущались и забыли. Где теперь та самая Васильева?
– Это так, скандал, вызванный освобождением ее, ничем не закончился, реакция наученной беспомощности, раздражение, злость в сочетании с ощущением, что сделать ничего нельзя и власть что хочет, то и делает, демонстративно плюя на людей, пренебрегая их чувствами оскорбленной справедливости, нарушения законности, – очень характерно для нашего населения. И повторы таких ситуаций и последующих реакций подпитывают стойкое ощущение, что у нас в стране нельзя добиться справедливости, что суды защищают только богатых и сильных, тех, у кого власть, или тех, кто может купить судью. Отсюда практически всеобщее ощущение продажности и коррумпированности политического класса и государственного аппарата. Такого рода представления очень сильно выражены в обществе. Но в то же время отчетливо проявляется осознание того, что сделать ничего нельзя, это стойкое понимание уже даже не гасится тем патриотическим подъемом, которое мы зафиксировали после присоединения Крыма. Наблюдаются признаки психологической усталости, и хотя общий курс руководства по-прежнему одобряется, интенсивность этой поддержки ослабевает.
– Нет ли раздвоенности в общественном сознании из-за того, что как раз те вещи, которые на пропагандистском уровне властью внушаются и более всего захватывают настроения людей, потом оборачиваются усталостью от этого прессинга? Ведь тебе внушают то, что подспудно ты не можешь принять и согласиться.
 |
| В будущее руководство страны предпочитает не заглядывать. Все перспективы – на ближайшие 2–3 года. Фото Дмитрия Феоктистова/PhotoXPress.ru |
– Такая раздвоенность очень характерна для сегодняшних настроений и ощущений: люди рассматривают происходящее как бы в двух измерениях, почти не пересекающихся друг с другом, можно сказать, что люди воспринимают информацию о событиях как отнесенную к разным мирам или разным плоскостям существования. Один план реальности – это уровень повседневных проблем и очень трезвые оценки политики государства, и здесь присутствует стойкое хроническое недовольство, раздражение. А как оборотная сторона этого процесса – то самое ощущение беспомощности и апатии, дистанцирования от всего, что происходит. Сейчас к этим, уже давно присутствующим ощущениям оскорбленного чувства справедливости в связи с коррупцией, и с Васильевой, и с другими делами добавятся, видимо, реакция на скандалы с семейством Чайки, хотя сведения об этом деле расползаются очень медленно, потому что федеральные каналы об этом почти не говорят, а если и говорят, то как Медведев: «Мы в курсе».
– И когда власть транслирует, что ее это не интересует, то…
– Это очень важный сигнал сверху, который получают люди, он их естественным образом не просто раздражает, но прямым образом оскорбляет, потому что ситуация вопиющая: причастность родственников генпрокурора к организованной преступности, тут не хватает слов у людей, чтобы сказать, что они по этому поводу думают: «Этого не может быть!», «Не верю своим глазам!»
И тем не менее это есть, власть демонстративно безразлична и равнодушна к такого рода проблемам, высшее руководство страны даже не считает нужным объяснить свою позицию, свое отношение к происходящему. Такого ни в одной нормальной стране быть не может. И тем не менее это есть. Поэтому гражданами это не может не восприниматься иначе, нежели как откровенная и грубая самозащита, или как покровительство околовластным олигархическим новообразованиям, или как защита того коррумпированного бюрократического слоя, на который власть опирается. Люди понимают, что это не случайность, не эксцесс, это – система.
Демонстративное пренебрежение чувствами людей, прежде всего – чувством оскорбленной справедливости, оно никуда уходит. Но это один план и одна картина реальности.
Совершенно другим выглядит план внешней политики. Здесь Россия представляется большинству ее граждан на мифологическом фоне и в очень героических категориях. Здесь Россия противостоит враждебному Западу, прежде всего США, она утверждает себя в мире, и другие страны смотрят на усиливающуюся, возрождающуюся Россию с уважением и с признанием ее новой роли – великой державы, здесь все мифы империи и шаблоны советской риторики всплывают и оживают. Более того, власть немедленно пытается нейтрализовать обвинения против себя, заявляя, что и дело Чайки – это все происки врагов, заговор ЦРУ против России. Скоро, видимо, и дальнобойщикам пришьют статью «содействие» неведомым силам или соучастие в цветных революциях.
Вообще-то для этого года это очень характерно – реанимация слоя советских представлений о великой державе. Но важно подчеркнуть, что этот слой никак не связан с проблемами и заботами повседневной, обычной жизни людей. И пропаганда переключает постоянно внимание людей из пространства повседневной жизни с ее заботами, заботами обычного человека, который существует во временном горизонте «от зарплаты до зарплаты», в какое-то другое мироизмерение, во внешний мир, где их страна, Россия, представляется в героическом ореоле свершений и борьбе с врагами.
– Ну, героическое ощущение не может же быть бесконечным, значит, рано или поздно должен наступить момент отрезвления, пусть не тотального, но у большинства, разве нет?
– Особенность нынешнего года в том, что объект враждебности и соответственно мотивы мобилизации – они сменяются. В прошлом году акцент делался на радикал-националистах на Украине, затем фокус постепенно был перенесен на Запад, на угрозы цветных революций, позже переключились на разоблачение «пятой колонны», а потом – на исламских террористов, ну и соответственно последний перенос – это на Турцию. Судя по последним декабрьским опросам, именно Турция будет сегодня «наш вечный враг». Пропаганда ведется и забирается в очень глубокие пласты генетической памяти: война с турками, которую вел еще Петр, потом Суворов, потом разгром турецкого флота в Синопской бухте и т.д. Весь план русско-турецких войн XVIII–XIX веков сегодня поднимается и работает как компенсация растущего социального недовольства. Здесь важно, что именно служит переключателем внутренней агрессии на внешнего врага. Притом что фигура конкретного врага постоянно меняется, благодаря чему состояние тревоги, необходимость мобилизации сохраняются.
Долго это действительно не может продолжаться, но ведь и весь горизонт предвидения или планирования в политике нынешней власти не выходит за рамки двух-трех лет! Фактически вся риторика властей, обращенная к обществу, – это призыв потерпеть, просто переждать это тяжелое время. А в качестве окончания срока, который надлежит переждать, указывается 2018 год, собственно президентские выборы.
Далее этого срока никто из высших чиновников или политиков не заглядывает, никто не говорит и даже не предполагает, что будет после этого. Пока речь заходит только о том, что нам надо продержаться, перетерпеть, выстоять: санкции вот-вот отменят, цены на нефть опять поднимутся и кризис закончится.
Вы же слышали, весь последний месяц нам все время говорят, что кризис нащупал дно и теперь начинается маленький рост. А в 2016 году к концу года уже будет 1% роста. Ну это все гадание такое политическое, утешительные речи, но люди пока этому верят, потому что хотят слышать что-то позитивное, обнадеживающее. Все-таки последние 10 лет, и даже чуть больше, они жили в условиях роста зарплаты и потребительной способности, то есть некоторого процветания. Накоплен некоторый «жирок», понятно, что он не у всех одной и той же толщины, но тем не менее это ощущение подъема и благополучия было очень характерным фоном для периода с 2002 до 2012 года. И в итоге создалась устойчивая иллюзия, что так оно и должно быть, это нормально, естественно и так мы будем жить и дальше все время.
Вот и получается: с одной стороны, люди боятся и пугают самих себя, что этот кризис будет очень долгим и очень тяжелым, а с другой – действует вечная надежда, что пересидим, перетерпим, «лишь бы не было войны», все как-нибудь само собой устроится. Это русское «авось» здесь чрезвычайно важно для понимания готовности массы к адаптации, к приспособлению.
– Мы неисправимы, да?
– Поскольку люди не отвечают за политику властей и думают, что они не могут повлиять на принимаемые теми решения, то им остается и в самом деле только надеяться на это. Это иррациональная надежда, но именно она является основным строительным материалом для авторитаризма.
Я бы сказал, что подобное пренебрежение властями более глубокими чувствами правды у людей, возникающее из-за их недопонимания серьезности положения, опасно и в целом крайне негативно сказывается на будущем страны. Многие, а особенно экономисты, Игорь Николаев, Герман Греф и другие, говорят о том, что этот кризис не циклический, что он связан не с падением цены на нефть, а с исчерпанностью экономической модели, на которой базировался нынешний политический порядок.
Справиться с таким кризисом, ничего не меняя и надеясь пересидеть, невозможно, потому что этот кризис вызван неспособностью руководства решать нарастающие социальные проблемы, в том числе и те, которые вызваны самим некомпетентным руководством, чисто популистской политикой демонстративного государственного пофигизма, с одной стороны, а с другой – столь же демонстративного пренебрежения условиями жизни людей, заменой умной государственной политики симуляцией парадного величия государства. Отсюда расходы на всякого рода праздники, на гигантские проекты, которые, в общем-то, не просчитаны. Олимпиада, Универсиада, тихоокеанский проект – все это начинания, которые поначалу выглядят крайне эффективными и впечатляющими, но уже через несколько месяцев становится ясно, что бизнес не подхватывает этих инициатив, нет инвестиций, желания вкладываться в эти риски.
– Но в самом деле получается, что дна кризиса, которым нас все время пугают, мы так пока и не достигли?
– Критический порог, да, еще не достигнут, мы приближаемся к нему. И то, что дальнобойщики начали протестовать – это очень интересный социальный феномен, и это симптом общей нестабильности. А власть не хочет признавать этого, она не хочет даже обсуждать эти вопросы. Дальнобойщики здесь – не случайные фигуры, это не Пикалево, не бунт социально слабых. Это первые признаки самоорганизации общества, причем именно тех групп населения или тех профессиональных групп, которые меньше всего связаны с государственным сектором, более инициативны, самостоятельны и отвечают за себя. И то, что среди них начался процесс самоорганизации, пусть даже сложной…
– И их сложно обвинить, к примеру, в связях с Западом, что они спонсируются оттуда, извне, как попытались было сделать это некоторые политические деятели.
– Да, конечно! Это очень интересное явление, и, может быть, оно даст модель для других форм протеста и выражения общественного недовольства.
– Значит, общественная депрессия нарастает, несмотря на все властные усилия?
– Остатки эйфории еще сохраняются, и здесь авторитет Путина как раз практически неизменен, что показывает его рейтинг одобрения и поддержки. В глазах общества Путин защищен такой системой, что с него ответственность за всякого рода проблемы снимаются и переносятся на правительство, бюрократию, олигархов и прочих. Пока этот механизм защиты работает, но одновременно снизу поднимается довольно мутная, ну не волна, но все же уровень социального недовольства.
