Иван Родин: «Газета появилась в нужное время и в нужном месте»

Роза Цветкова и Иван Родин – в волнах ностальгии по 90-м. Фото Валерии Буровой

Помимо важных общественно-политических и экономических событий, на которые «НГ» реагирует в режиме online, в жизни и самой редакции газеты грядет событие, не заметить которое невозможно. 21 декабря «Независимой газете» – 25 лет. Как на протяжении четверти века «НГ» жила, росла и развивалась, о чем информировала своих читателей и в каких острых темах была форвардом среди всех российских СМИ, а еще о знаменитых устрицах и неизменных ньюсмейкерах газеты – обсуждая все это, ответственный редактор «НГ-политики» Роза ЦВЕТКОВА провела не один час в дружеской беседе за кружкой чая с одним из старейших – не по возрасту, а по времени, проведенном в стенах родной редакции, – редактором отдела политики Иваном РОДИНЫМ.

– Вань, а как ты попал в «НГ», когда это было?

– Пришел случайно, в мае 1991 года. Я был студентом журфака, и приятели, тоже студенты, как-то позвали меня: «Пойдем, сходим в «Независимую». Мы пришли, нам сразу стали давать задания. Мое первое, помню, было сходить как раз здесь, на Мясницкой, в департамент, занимавшийся торговлей, он тогда назывался «Мосторг», тогда же были проблемы с продовольствием, еще с какими-то товарами…

– Да, карточки покупателя, кажется, уже тогда ввели.

– Талоны. То сигареты были в дефиците, то еще что-то, в общем, мне сказали: послушай, что они там говорят, и напиши «коротушку». А я тогда не знал, что такое «коротушка», пришел после этого заседания домой, сел на балконе с пишущей машинкой, компьютеров же тогда не было, налабал большущий текст, принес в редакцию, мне сказали: во, молодец! А газета тогда выходила три раза в неделю. Ближайший номер посмотрел – что-то ничего нет. Следующий – опять нет. Третий – снова ничего похожего. Не выдержал, подошел к человеку, который нас курировал, спросил: «А текстик мой где?» Он говорит: «Да вот же, вышел тут». И ткнул мне в колонку «Коротко», где за подписью «НГ» стояла новость о продовольственных проблемах в столице, в которой последняя пара фраз была из моего трехстраничного текста. С тех пор я понял, что надо писать короче (смеется).

– А какая тогда была атмосфера в редакции? Это же был фактически первый год «НГ». Здесь же сидели?

– Сидели в этом же районе, в старом здании, откуда тогда фабрику выселили. В большом зале еще стояли станки неувезенные, а редакция ютилась в каких-то комнатках, в каких-то технических помещениях разноплановых. Третьяков сидел в такой стеклянной коробке, видимо, мастер там раньше сидел, чтобы видеть работников, теперь это стал кабинет главного редактора. Здесь же и проходили летучки. Часть редакции сидела на каких-то балюстрадах, часть – в каком-то чуть ли не котловане, в общем, было интересно. Я, когда впервые все это увидел, подумал: вот она, настоящая редакционная атмосфера. 

А потом, через некоторое время, нас перевели в расчищенный большой зал и там уже отделы создали: расставили по углам столы и стулья, а наверху, под потолком, проходила огромная железная труба диаметром метра два, наверное, оставшаяся от фабрики.

– Ничего себе, действительно неформальная обстановка! А сколько тогда народу было в редакции?

– Немного, человек 20–30.

– Таких, как ты, студентов?

– Нет, там было уже довольно много известных журналистов – Сергей Пархоменко, Миша Леонтьев, Андрей Караулов. Какие-то люди пришли из «Советского цирка» и стали заниматься правоохранительными органами.

– Из «Советского цирка»?

– Ага. «Советский цирк» был в начале 90-х продвинутой либеральной газетой в Москве. Оттуда пришли разные люди, которые захотели попробовать третьяковскую концепцию.

– А что собой представляла эта концепция газеты?

– Это такие легендарные времена, что сейчас толком никто не знает, как было на самом деле (снова смеется). Как бы на народные деньги создалась газета интеллигенции, и в то достаточно непонятное время она была реально независимой. Третьяков попросил известных людей – актеров, режиссеров, общественников каких-то скинуться по тысяче рублей на создание газеты, и они дали. Принцип организации «Независимой газеты» очень многих удивил тогда: Моссовет был учредителем, но не владельцем, а потому практически не вмешивался в информационную политику газеты. Власть, по крайней мере в Москве, тогда была такой, что хотя ей и неприятно было, когда появлялись критические заметки про Моссовет и мэрию, но никаких запретов все равно не было.

– Название сразу родилось?

– Да, Виталий Товиевич рассказывал, как еще в «Московских новостях» он вынашивал и название, и весь замысел такой независимой газеты. Чтобы в ней были разные мнения разных людей даже об одном событии. Я до сих пор помню, как об Украине в газете были две большие статьи – одна за подписью главреда, другая – его сотрудника, журналиста, занимающегося этой темой.

– Слушай, а откуда тогда брались деньги на зарплаты сотрудников, например? Если газета была тогда действительно народной и позволяла себе критиковать все и вся, то вряд ли она могла быть прибыльной.

– Не думаю, что она была прибыльной, но по сравнению с остальными еще как бы советскими оставшимися изданиями, которые потихонечку загибались, у нас были хорошие, если не сказать, фантастические зарплаты долгое время. Наверное, денег было много, многим либералам хотелось поддержать это новое явление в журналистике. Я, правда, многого не знаю, потому что был молодым корреспондентом, зарплаты еще не получал, только гонорары. Работал тогда в отделе «Общество», регулярно ходил в мэрию, в Моссовет: у них тогда война шла междоусобная, в частности и по застройкам разных частей Москвы, и мы все это освещали.

– И вы могли спокойно ходить на заседания в мэрию?

– Да.

– Никаких заборов или тройного контроля?

– Поначалу я в мэрию вообще проходил по какой-то филькиной грамоте – бумажке, в которой было сказано, что я – внештатный корреспондент «НГ». Позже ужесточили правила, надо было аккредитовываться, мне дали какую-то корочку в редакции, и проблем с проходом не было.

– Действительно, это было золотое время для журналистов, сама помню: можно было в Белый дом пройти фактически по звонку, попросить заказать пропуск, и заходи в любой кабинет.

– Вполне. Тогда и в администрацию президента можно было запросто прийти, не на мероприятие, а просто так: была аккредитация у людей, можно было приходить, идти по коридору, постучаться в двери какому-нибудь Краснову, Урнову, Сатарову и спросить: ничего нового нет? И если говорили, что нет ничего, ты шел дальше.

– «НГ» тогда гремела своими расследованиями, материалами. Информация же добывалась, согласись, не только в коридорах власти?

– Во-первых, «Независимая» очень сильно стала греметь своим информационным агентством «Нега». Дело в том, когда разодрали ТАСС, из него в отделившихся республиках сделали свои национальные агентства. Интерфакс тогда еще только начинался, на московском уровне. А здесь в региональном отделе придумали такую фишку: созваниваться с журналистами из разных республик, во многих из которых были войны, оттуда получать информацию и делать репортажи. И информация через какое-то время уточнялась по телефону, компьютеров же тогда не было, по факсу специальные бюллетени делались несколько раз в день и развозились заказчикам. И на «Независимую» и телевидение ссылалось – в информационных выпусках, к примеру, Татьяна Миткова говорила: «Как сообщает информационное агентство «Нега», – и другие СМИ.

И был принцип такой: если, например, армяно-азербайджанский конфликт, то ставится материал и армянского корреспондента, и азербайджанского, газета не занимала никакую позицию, она давала объективную картину, и читатель сам решал, чья правда ему ближе: армянская или азербайджанская. На этом газета очень сильно поднялась.

А второе, откуда брали информацию – тогда ведь Интернета не было – популярным стал не просто информационный стиль, а информационно-аналитический: человек писал о каком-то событии, при этом давая какие-то версии, почему это происходит. Вот отсюда возник этот стиль отстраненности, слово «я» было отменено в «НГ». Мы писали: «Как стало известно корреспонденту «НГ» – и дальше шла добытая тобою информация. Это было довольно необычно для тех времен, перенимался якобы западный стиль журналистики, хотя на Западе и тогда, и сейчас присутствовали самые разные стили – и авторские, и от третьего лица, и многое другое.

– Ну да, тогда надо было отходить от советских стандартов подачи информации, когда истина только в том, как ее видит ее партия…

– Да, раньше же считалось, что журналист – это фактически государственный работник, и то, что он написал, так все и есть. А в публикациях «НГ» все-таки предполагалась некоторая доля сомнения, мнение редакции человеку не навязывалось, а потому это вызывало уважение, доверие и «НГ» читали.

– Но потом, к середине 90-х, в газете начались трудные времена, как и во всей стране. Концепция независимости не выдержала финансового испытания?

– Нет, концепция как подача материалов выдержала и сохранилась до сих пор. Не выдержала концепция ничьей газеты, не имеющей никаких источников, никаких олигархов. Но она и не могла выдержать. По этим временам это была утопия, но она до мая 1995-го так и прожила. А потом закрылась на несколько месяцев.

– И тоже начались почти междоусобные войны?

– Ну, войной это назвать нельзя, кто-то уходил и пытался организовать другое СМИ, а оставшиеся, да, собирались на собрания трудового коллектива, кричали друг на друга, на Третьякова, тот возмущался: «Да какого лешего мне это надо? Я лучше напишу книгу, как появилась, жила и умерла «Независимая газета».

– Но «Независимая газета», наша любимая, слава богу, не умерла. И сказать спасибо за это надо, как это ни выглядит сегодня нелепо, Березовскому?

– Ага, началась реанимация газеты с известного возвращения Третьякова в редакцию после прилета с одного из греческих островов, в сопровождении крепких ребят с помповыми дробовиками в руках.

– Независимость с оружием наперевес?

– Да, я как раз выходил покурить на улицу, когда вдруг открылась дверь с грохотом и быстрым шагом по направлению к посту охраны шел Третьяков, а за ним шли вооруженные парни.

– И…

– Я поздоровался с ним, он сказал: «Здравствуй». Потом вскрывали его опечатанный кабинет.

– С приходом Березовского изменилась редакционная политика?

Тот самый, знаменитый, устричный... (в центре, в очках, первый главред «Независимой газеты» Виталий Третьяков). Фото Павла Горшкова

– Договоренность, как я понимаю, была такая: что редакционной политикой он не руководит. Вероятно, по глобальным темам консультации были, но на текущей работе это мало отразилось. Поскольку Березовский был достаточно крупной политической фигурой в окружении Ельцина, потом стал замсекретаря Совбеза, его, конечно же, разные оппозиционные политические силы сильно критиковали. В газете вполне «без купюр» могли процитировать, допустим, Зюганова, который говорил что-то нелицеприятное про «злого гения Березовского».

– Никого на ковер не вызывали, замечаний не делали?

– Нет. Вполне возможно, что Березовский был выше всего этого, понимая, что подобное – некий элемент политической игры.

– Ваня, ты работаешь в «НГ» почти весь ее 25-летний срок, то есть все это время ты был верен газете, несмотря на финансовые и прочие трудности. Что тебя здесь удерживало?

– Сперва мне здесь просто нравилось. А потом стало просто обидно уходить, поскольку я участвовал в создании и выработке газетного стиля. Поначалу я был еще сам по себе, без семьи, учебу в институте забросил, сидел в парламенте с утра до ночи – в Верховном совете, потом в Госдуме.

– Российский парламент 90-х тоже «зажигал»: драки, выяснение отношений врукопашную... Хотя, наверное, уже мало кто помнит тот знаменитый скандал, когда депутат Чесноков, такой пожилой дядька, уже после своего выступления гневного, о том, что так называемой приватизацией просто грабят народ, подошел к Анатолию Чубайсу, который сидел в ложе, и кинул в него стопку ваучеров… Ты был при этом, как отреагировал сам автор ваучеризации?

– Бумажки до него не долетели. Он так скептически усмехнулся, скажем так. Левая пресса была в восторге, а наша газета написала: «Значит, Чесноков где-то купил эти ваучеры и благодаря Чубайсу. Были бы они именные, не удалось бы ему собрать пачку и вряд ли он стал бы их бросать». Ну, к тому времени ваучеры потеряли в цене, ходили как бросовая бумажка…

– А Бориса Николаевича ты видел в парламенте, общался?

– Да, частенько, видимо, у него была тайная страсть к выяснению отношений с депутатами. До сих пор помню, сильно они ругали Ельцина, не помню, какой это был съезд, но съезды же проходили в Кремлевском дворце, для депутатов была дополнительная «пугалка», потому что, пока они сидели в Белом доме, это была их территория. Был даже специальный милицейский департамент по охране Верховного совета, и подчинялся он председателю ВС, а в Кремле (сейчас этого зала уже нет) – ФСО, служба безопасности президента, это им дополнительные ощущения, видимо, придавало. И вот, как всегда, они что-то кричат про Ельцина на съезде. А тут слух побежал по журналистам, что Ельцин приехал. Он шел по коридору в сопровождении своих приближенных, а журналисты бежали вокруг толпой и бросали какие-то едкие замечания про его внешний вид. А кто-то из его окружения в противовес утверждал, что президент только что из бани и потому у него такое красное лицо. Мол, просто услышал по радио в машине, как его ругают, – решил заехать.

– Да, как тогда все запросто было. Сейчас такое представить невозможно.

– Это был март 1993 года, еще до разгона ВС. В течение этого года они собирались очень часто – болели за страну. Поэтому приходилось писать по два-три материала ежедневно, прямо из фойе зала, где они, депутаты, заседали. Там стояли телефоны, я диктовал в редакцию, кто-то из сотрудников «НГ» меня по доброте души записывал, потом все перепечатывалось в машбюро, потом верстка. И так несколько раз в день, когда случались съезды.

– Ты говоришь, что в какой-то момент в «НГ» осталось человек 15, а как потом газета стала обрастать журналистами? Я вот, например, даже работая в «Коммерсанте», постоянно читала «Независимую» и, если признаться, горжусь тем, что сейчас работаю здесь.

– Люди стали приходить, потому что репутация у «НГ» уже была высокая. Газета была своеобразной кузницей кадров. Сюда приходили молодые ребята, быстро вставали на крыло, обретали авторитет, имя и уходили в другие места.

– Вообще так говорили в то время и про «Коммерсант». Хотя текучки там, наверное, меньше было, но присутствовала, мне кажется, между двумя газетами некая негласная конкуренция.

– Ну да. Школы были противоположными, в «Независимой», несмотря на некую отстраненность, авторский стиль все равно присутствовал. А в «Коммерсе» был формализованный информационный стиль.

– Но вернемся к будням «НГ», которая помимо своей независимости славилась еще своими тусовками. И как тут не вспомнить празднование первой годовщины газеты, так называемый Устричный бал?!

– Только он прошел не прямо в годовщину, не в декабре 1991-го, а из-за финансовых трудностей – как раз гайдаровская реформа началась – в феврале 1992-го. Но, честно говоря, для меня эти самые устрицы стали испытанием на прочность.

– А ты их до того когда-нибудь пробовал?

– Нет, а кто их тогда пробовал? Я знал, что их едят, но они у меня как-то всегда вызывали подозрение, эти ракушки. Мы, естественно, прибежали загодя в Дом кино, где должен был проходить торжественный банкет. На который собралась едва ли не вся тогдашняя элита – и политическая, и культурная, и общественная. Меня и еще одного сотрудника поставили репортерами на лестнице, по которой гости поднимались, там телевидение работало, снимало всех.

– Туда собралась вся Москва?

– Да, не было, наверное, только Ельцина, Горбачев пришел, и хотя не приехал Егор Гайдар, но все его правительство было практически в полном составе. А уж актеры, режиссеры, писатели...

– Такой большой сбор был свидетельством популярности газеты или устрицы, невиданные доселе, привлекли всех?

– Газета была сильно популярна тогда у творческой интеллигенции, которая сыграла в горбачевско-ельцинские времена роль либерального тарана, снесшего советскую власть. Но, думаю, и дерзкая для постсоветской Москвы заявка, что будем кормить гостей устрицами – 12 тысяч устриц заказали и привезли из Франции, – тоже сыграла свою роль. Гости собрались, было красиво, пришло много народу, кто их считал? Была там культурная программа в стиле капустника, в общем, было торжественно, весело, гости приступили к трапезе. А поскольку я там носился как репортер, мне пробовать было некогда.

Когда гости стали постепенно расходиться, вся репортерская суета закончилась, и редакционной компанией мы сели под лестницей в Доме кино, притащили несколько ящиков этих устриц, шампанского, и тогда я одну-единственную устрицу впервые попробовал. На зубах что-то сразу захрустело, то ли песок, то ли осколки от ракушки, что мне сразу не понравилось. А потом это нечто, сильно водянистое, надо было выпить из раковины, а оно, это скользкое и водянистое, как показалось, изо всех сил держится за эту раковину. Поэтому оно сразу в живот не упало, а где-то посередине горла застряло, а я ж голодный был, начались спазмы, эта проклятая устрица начала туда-сюда внутри двигаться… В общем, я с трудом сдержался, надо сказать, от рвотного рефлекса. С трудом проглотил, мне друзья советуют: «Чего ж ты? Надо ж было ее лимоном побрызгать, еще попробуй!» Но мои устричные эксперименты на этом закончились, переключился на шампанское. С тех пор я больше устриц не ел.

– А репортаж удался? Почему-то фотографий почти нет с того памятного праздника.

– Репортаж вышел в ближайшем номере. И поскольку тогда еще была горячая печать, а фотографические формы были в весьма изношенном состоянии, еще советские, то две полосы праздничного фоторепортажа представляли собой такой разворот, в черных вертикальных полосах с трудом угадывались какие-то контуры, силуэты людей, а посередине шел текст, где мы описывали все, что видели на этом юбилейном вечере. Так что репортаж мне не понравился, я не-понял, зачем мы этим занимались, когда люди получились не похожими на себя. Вот представь, какое-то черное еле угадываемое пятно, а подпись под ним: «Геннадий Хазанов поздравляет…»

– Глядя на эти газеты первых времен «Независимой газеты», сегодня кажется, как же это трудно было читать – там же фактически нет фотографий, полосы почти все «слепые», материалы – мелким убористым почерком.

– Да. Но читателю хотелось содержания, без сомнения, и именно поэтому концепция Третьякова о создании многочисленных приложений, над которой коллеги очень многие смеялись и предрекали провал, что этого читать никто не будет, через какое-то время очень прижилась: многие признавались, что они покупают «НГ» именно из-за приложений.

– А каких только приложений не было…

– Приложений было очень много. Я сам, хотя уже штатно работал в газете, но иногда брал номер в руки и удивлялся: приложение по антиквариату, военное обозрение, книжное. Чего только не было!

– В общем, Вань, мы с тобой приходим к выводу, что «Независимая газета» появилась в нужное время и в нужном месте. И давай себе пожелаем поприсутствовать на ее полувековом юбилее.