Вадим Медведев: «Осмысленный и поэтапный план перестройки так и не был создан»

Вадим Медведев: «Мы все были вдохновителями перестройки. Не только Горбачев». Фото Розы Цветковой

Как он сам признается, в окружении Горбачева было совсем немного тех, кто верил в необходимость реформаторского процесса и помогал генсеку Советского Союза проводить идеи перестройки в жизнь. Прежде всего это были, по словам Вадима МЕДВЕДЕВА, секретарь ЦК, а впоследствии член Политбюро, курирующий в партии вопросы идеологии, информации и культуры Александр Яковлев, и он сам, также член Политбюро, а еще председатель Идеологической комиссии ЦК КПСС. О том, чем стала перестройка для страны и для него лично, об ошибках и недооцененных рисках того периода один из идеологов конца 80-х годов прошлого века рассказывал ответственному редактору «НГ-политики» Розе ЦВЕТКОВОЙ столь эмоционально, словно это было недавно. А не 30 лет тому назад.

– Вадим Андреевич, сегодня, когда многие обвиняют перестройку в преждевременности, непродуманности, запоздалости, вы по-прежнему уверены в том, что она была неизбежна?

– Да, она была неизбежна в силу того, что режим политический и экономический, сложившийся за годы после революции и особенно после социалистических преобразований конца 20-х – начала 30-х годов, хотя и отвечал каким-то потребностям, но уже практически исчерпал себя. Страна нуждалась в реформах – для того, чтобы выйти на более-менее современный уровень экономического развития, решения социальных проблем. Да, такие попытки были и раньше. Например, еще в предвоенные годы, когда была фактически осуществлена всеобщая национализация всего и вся в экономике, чтобы определенным образом сосредоточить ресурсы для осуществления колоссальных преобразований, которые Советскому Союзу были под силу. И эти реформы были действительно осуществлены до войны, что помогло экономически обеспечить и выиграть ее, восстановить и дальше развивать экономику в послевоенные годы. Это был некий экономический рывок, действительно необходимый в истории страны.

Другой вопрос, насколько адекватными были формы его осуществления. Можно спорить, высказываться «за» и «против», по поводу того, насколько оправданной была жесткость власти, осуществлявшей эти преобразования, не только экономические, но и политические. Долгие годы СССР в отличие от других государств современного мира был единственной страной, где государство всем владело и только оно могло осуществить какие-то крупные преобразования для перехода на какой-то иной уровень развития. Но и тогда шла борьба, может быть, запрятанная вглубь, в недра ЦК, между теми, кто ратовал за поощрение самостоятельности экономических интересов, и теми, кто выступал за модернизацию методом жесткого политического руководства, вмешательства государства в экономику. И даже не вмешательства, а полного практически огосударствления экономики. Если вспомнить, даже колхозы, которые вроде бы являлись формой коллективной собственности, на самом деле находились под весьма жестким госконтролем. 

Но к середине 80-х годов, а может быть, даже и раньше, стало очевидно: эти методы планового государственного управления экономикой и сельским хозяйством были исторически ограничены, они исчерпали себя.

На таких директивных методах экономику дальше развивать было невозможно. Надо было искать новые формы управления и создавать атмосферу заинтересованности структур экономических и даже политических, заинтересованности самого населения в том, чтобы осуществить новый экономический рывок. Негативные моменты такой централизации экономики стали исчерпывать себя, стал все больше проявляться недостаточный интерес к производству не только у рабочих, инженеров, но и у руководителей экономических процессов. Важно было, чтобы вся экономика была построена на методах стимулирования на самых различных этажах экономических структур. А не только на уровне заботы о каких-то высших политических интересах, за которыми достаточно часто стали скрываться личные интересы руководителей этих структур, что порождало негативные явления. Стало понятно и то, что новые стимулы можно было создавать только путем изменения отношения к собственности. Вот в чем все дело заключалось.

– Когда вы говорите о том, что стало понятно, вы кого имеете в виду? Разве единомыслие по этим вопросам рыночной экономики наблюдалось в Политбюро ЦК КПСС, в то время высшем органе управления страной?

– Вы правы, ни о каком консенсусе мнений речи не было. Это выродилось в противостояние двух крайних позиций. Одна позиция консервативная, базирующаяся на убеждении, что надо сохранить все в госуправлении, просто слегка осовременив его формы, другие предлагали такие методы, которые спорили с государственной политикой того периода.

– И все же, кого бы вы записали в верные сторонники перестройки, в ее идейные вдохновители?

– Все были вдохновителями. Это, конечно, неправильно изображать, что только Горбачев привнес в жизнь страны, в перестройку новаторство. К слову сказать, и он был вначале очень осторожным. Просто мы все тогда чувствовали, что экономику надо перестраивать, немыслимо ее дальнейшее развитие теми же самыми способами, что и до войны. И кооперативы, и личные подсобные хозяйства, и государственный сектор – все это надо было подвергать реформированию, потому что стало ясно, что только на принципе планового жесткого управления хозяйствованием далеко не уедешь. На какой-то период мобилизационный он был необходим, а для нормального и серьезного глубокого экономического прогресса его уже стало недостаточно. Правда, было разное понимание того, как осуществлять экономические реформы.

– И тем не менее признания частной собственности, а вместе с ней и радикального перехода к рыночным отношениям не случилось. Почему, понимая необходимость этого перехода, вы все этого все-таки испугались?

– Этого не испугались. Частная собственность в Советском Союзе и так была – в сельском хозяйстве. Просто потом стали говорить не о частной собственности как таковой, а о расширении функций предприятий с целью расширения сферы их собственных интересов. И не только самих предприятий, но и внутри них, вплоть до бригад, до реальных людей, осуществляющих экономические процессы. Сразу сделать стимулом частную собственность было в то время невозможно, нас всех тогда общество коммунистическое, социалистическое отправило бы на свалку. Тогда это было немыслимо. А вот путем усиления экономической заинтересованности предприятий и других звеньев экономики предполагалось создать атмосферу экономической заинтересованности.

– Полумеры, получается?

– Необходима была личная заинтересованность в труде на всех ступенях экономического развития. И конечно же, прежде всего на уровне предприятий как первичной ячейки экономики. Это была идея, которую ясно осознавал не только Михаил Горбачев, но и те, кто с ним работал, готовил реформу, в том числе и ваш покорный слуга. Ни о каком разгосударствлении экономики речи никто не вел. Государство традиционно считалось главным мотиватором, движущей силой развития экономики. Но мы одновременно понимали, что только на методах политического и государственного руководства невозможно обеспечить подъем экономики, нужна конкретная коллективная, индивидуальная заинтересованность процессом. Далеко вперед тогда не заглядывали. Речь шла о создании побудительных мотивов для рывка вперед.

Это было связано с проблемами чисто политического характера, политического строя, роли партии в жизни страны. Мы говорили о научно-технической революции, все приходилось переосмысливать с учетом и западного, и нашего собственного опыта. Первым шагом стало принятие закона о предприятиях, придание им самостоятельных функций в некотором экономическом смысле. У руководителей предприятий появились новые права, была расширена экономическая демократия и внутри самих производственных объединений. Конечно, все это давалось очень тяжело, и в дальнейшем, с учетом одновременно и политических изменений, которые планировались горбачевским руководством, вызвало в августе 1991 года путч.

– Путч подавили, но проблемы остались. Было ли какое-то планирование задуманного, тем более с учетом непредвиденных обстоятельств в виде того же путча, скажем? Кто модерировал перестройку?

– Тут главную инициирующую роль играл руководитель, это был Горбачев. Хотя вокруг него был некий круг людей – прежде всего Яковлев Александр Николаевич и Медведев, ваш покорный слуга, которые влияли на выработку новых подходов, новых традиций, связанных с развитием и постепенным углублением рыночных отношений. Как я уже сказал, был принят закон о предприятиях. Не скажу, что он был до конца решительным и вводившим полный набор рыночных методов. Но это был сильный решающий шаг, который вызвал одобрение в экономике на уровне предприятий и который вызвал жесткое неприятие со стороны консервативных сил в руководстве партии. И ответом стал путч. Путч, окончившийся крахом. Не буду перечислять все фамилии, но в нем участвовали основные руководители советского правительства. Путч, который предполагал отстранение Горбачева от власти и разворот в обратную сторону усиления роли государства, да и однопартийной системы со всеми вытекающими отсюда последствиями. И тут, конечно, важную роль сыграла позиция российского руководства, во главе которого оказался Ельцин. В этом его безусловная заслуга, потому что могло закончиться крайне тяжелым консервативным контрпереворотом в стране.

– Давайте все же вернемся к перестройке. Почему, на ваш взгляд, не удалось осуществить основные перестроечные идеи, почему не в полную меру был реализован закон о предприятиях? Почему отпуск цен привел в итоге к созданию дефицита? Еще много «почему» хочется задать…

– Сразу же после принятия закона о предприятии многие из них, используя новый статус, решили на этом подзаработать. Надо было предпринимать какие-то меры, но они не были предприняты.

– ???

– На пору Горбачева пришлось тяжелое экономическое наследство, бюджет был остро дефицитным, и когда объявили о самостоятельности предприятий, бюджетные проблемы еще более обострились. Как показала практика, большинство предприятий, ранее полностью государственных, оказались не готовы к самостоятельному решению экономических проблем. Меры, которые должны были обеспечить устойчивое положение предприятий, вылились в одно: свободное ценообразование позволило предприятиям завысить цены, вал которых дошел и до розничных цен. Ситуация накалилась, денег не стало, и это в какой-то мере оказалось основанием для путча, который, конечно же, подавили, но проблемы-то остались. И на их решение потребовалось много времени. Поступления в бюджет ограничились, пришлось прибегать к дополнительному выпуску денег, которое отразилось на ценообразовании самым негативным образом. Павловская реформа, которая должна была смягчить падение денег, на самом деле еще больше обострила ситуацию.

– В чем главные ошибки осуществления перестроечных реформ? Почему не получилось?

– Тут уже не только экономические, но и политические причины. Надо было создать единый сквозной большой план-замысел, который предусматривал бы постепенный переход к рыночной экономике. Но его, осмысленного и поэтапного, не было. Была стратегия, но общего плана все же не было, а были отдельные, может быть, и правильные и необходимые решения, но они не носили комплексного, хорошо продуманного, обсужденного апробированного в экономических кругах плана. Я думаю, это было упущение горбачевского руководства. Идеология была правильная, хотя и несколько запоздавшая, но все эти меры недостаточно освещались и объяснялись широкому кругу людей. И в этом тоже был просчет.

– То есть методы управления страной были по-прежнему директивными?

– Иначе быть не могло. Такое руководство процессом было неизбежно, потому что и в высшем, и в среднем управленческом звене преобладали консервативные настроения. Даже Николай Рыжков, также входивший в ближнее окружение Горбачева, хотя и не возражал против экономических преобразований, но горячим сторонником таких мер не был. Горбачев хотя и был самой главной фигурой на политическом небосклоне, но находился под огромным давлением огромного государственного и партийного аппарата.

Это же не шутка, ведь каждый тогда задумывался, что будет с ним, если вся эта мощная государственная система перестроится. Я не один раз, и тогда и сейчас, задумывался, как можно было перестроить настроение аппарата того периода. И партийного, и государственного. Партийный аппарат, он же не был заменен, а потому был заражен, пронизан идеей того, что партия должна руководить экономикой на каждом уровне управления, начиная с высшего уровня и заканчивая цехом, бригадой. Везде должны были быть партийный контроль и партийное руководство. Не говоря уже об очень сильном влиянии бюрократического аппарата экономического развития. Несмотря на то что он был уже более подчиненной структурой, чем партийная, именно экономическое ведомство осуществляло прямое руководство производством, а тут шла речь о том, чтобы освободить государственные структуры от этих руководящих функций. Конечно, шло очень мощное сопротивление этому.

– Получается, вы, идеологические вдохновители перестройки, недооценили уровень сопротивления как внутри партии, так и в самом обществе?

– Да, выходит так. Мы недооценили уровень настроения, сопротивления и в партийном, и в государственном аппарате. Думали, что будет, как прежде: что партия скажет, то и должно быть. А тут партия должна была сказать то, что противоречило бы ее собственным интересам. И хотя на пленуме обсуждалась реформа и принимались решения, а потом на конференциях в республиках, краях и областях это также обсуждалось, в большинстве случаев дальше дело не шло. Потому что те, кто руководил доведением этих решений на местах, тоже были пропитаны старым духом, и трудно представить, что по приказу сверху они тут же перестроили бы свое мышление. Хотя на словах они должны были перестраиваться, но привычки, старые методы управления, связи, влияние и могущество оставались на прежнем уровне.

– Так, может быть, правы критики перестройки, что ее не надо было проводить так поспешно?

– Надо было. Это было начало перехода к нормальным методам управления экономикой, к рыночным отношениям. Сожалею о том, что меры, которыми мы руководствовались, видимо, были недостаточными для доведения их до государственно-партийного аппарата, представлявшего собой большую силу. Надо было продумать более убедительные предварительные меры. Ведь люди говорили одно, а думали другое, они десятилетия воспитывались в одном духе, а тут их заставляли перестраиваться на ходу, это стало большой проблемой. Мы это не смогли предусмотреть заранее.