Умирают в России страхи…

...Потихоньку людей приручали и на все налагали печать. Фото Павла Зеленского/PhotoXPress.ru

Надо же было такому случиться! Лечащим врачом Дмитрия Шостаковича оказалась Лидия Тимашук. Та самая, что написала письмо Сталину, где обвинила  своих коллег в неправильном лечении Жданова. Началось знаменитое «дело врачей-вредителей». Кампания заглохла весной 1953 года после смерти Сталина, орден Ленина у Лидии Федосеевны отобрали, но в «кремлевке» оставили.

Вот там, спустя без малого 10 лет, Шостакович, как свидетельствуют его биографы, раздумывал на больничной койке о переложении на музыку нескольких стихов Евгения Евтушенко. Бунтарские произведения поэта, ставшие возможными на фоне хрущевской оттепели, будоражили умы интеллигенции. Правда, та же «Литературка», опубликовавшая легендарный «Бабий Яр», позже размещала инспирированные отклики, где поэт обвинялся в выпячивании холокоста и забвении собственного народа.

Надо ли говорить, чем могла обернуться публичная солидарность с автором стихов в стране, где еще была  свежа память о гонениях на «безродных космополитов». Но вынужденное и тягостное, что засвидетельствовала много позже в беседе с автором сих строк одна из сотрудниц этого лечебного учреждения, общение  с доносчицей  лишь гальванизировало творческий порыв композитора. Его решимость создать крупное мировоззренческое произведение  вылилось в написание знаменитой 13-й симфонии. Мощный бас Артура Эйзена, голос которого до сих пор среди выдающихся фонограмм Большого театра, озвучил несколько стихотворений, среди них «Страхи».

«Умирают в России страхи, словно призраки прежних лет». Эти строки, которыми начиналась четвертая часть симфонии, отражали в начале 60-х годов желаемую констатацию перемен, виртуальное прощание с социальной практикой советского государства.

Интересно, сегодня, через 50 лет, был бы исполнен голос певца в этом месте мощными раскатами утверждающего торжества? Или же сменил бы октаву  в сторону осмотрительности с оттенком надежды? И как воспринимать сегодня сосредоточенную интонацию оркестра при словах: «Потихоньку людей приручали и на все налагали печать»? Как напоминание об ушедшей эпохе страхов? Или как предостережение о ее возвращении?

И впрямь, на самом высоком уровне объявлено, что в сегодняшней России существует «пятая колонна».  Если бы несогласных называли оппозицией, то это вписывалось бы в общественную практику цивилизованного государства. Оппозиция как институт – это составная часть  демократической модели. Но мы традиционно зачисляем несогласных во «врагов народа». Так что «пятая колонна» – это по всем меркам нечто неконституционное. И можно ожидать, что государство вправе применить против граждан, в подобную колонну зачисленных, меры  по защите конституционного строя.

Для начала – методом публичного прессинга. Через госканалы побуждать граждан к отторжению из среды соотечественников тех, кто не согласен. То есть если использовать слова из симфонии, призывать их «где молчать бы – кричать». Ну и соответственно «молчать, где бы надо кричать».

Нетрудно предположить, что в первом случае государство может благосклонно отнестись к последователям Л.Ф. Тимашук. «Крик души» повлечет их в сторону соответствующих учреждений. А во втором гражданин по соображениям социальной осмотрительности предпочтет молчать, уйти во «внутреннюю оппозицию». Тем самым виртуально пополнив тот, лишь официально небольшой, контингент граждан, которые в опросах общественного мнения заявляют о несогласии.

Ведь бытовые ощущения подсказывают, что драматическая межа, проведенная известными событиями, разделила общество не в той пропорции, которая используется в государственном медийном пространстве. Увы, эта межа пролегла даже в семьях. В условиях, когда в отношении «пятой колонны» брошен клич «ату их!», домочадцы будут обсуждать свои разногласия на кухне, а в присутственных местах – являть согласие. Парадигма такого поведения многими еще не забыта. А не дойдет ли дело до ситуации, которая озвучена в симфонии тревожным надрывом труб и беспокойными всплесками валторна: «Ну а страх говорить с иностранцем/ С иностранцем то что, а с женой»? Ну, положим, перспектива воздержания от контактов с женой представляется маловероятной. А вот страх говорить с иностранцем – иное дело. Такая перспектива в условиях продекларированной автаркии не представляется такой уж невозможной. В самом деле: если сокращают доступ иностранцев во многие сферы производства, финансов и информации, то почему же оставлять распахнутой сферу личного общения?

Граждан приучают мыслить методом от противного. Если говорят, что санкциями можно пренебречь, то, стало быть, даже сама власть так не думает. Если показывают, как одна из сторон известного конфликта упорно стреляет по мирным домам, то закрадывается мысль: а не прибегает ли другая сторона к методам ведения городской партизанской войны? Если объявляют, что без артишоков и фуа-гра можно обойтись, то почему же это не компенсируется стабильностью цен на действительно необходимые продукты? На ту же колбасу – наше извечное мерило гражданского темперамента?

Лукавая обстановка, в которой гражданину предлагается лавировать, вызывает у него чувство незащищенности. В поисках безопасности он вопрошает: справедливо ли с ним обходятся?

Тоска по справедливости – вот, пожалуй, наша главная национальная идея. Этой идеей многажды злоупотребляли. Во имя народа стреляли в царей. Потом на смену террору индивидуальному пришел террор массовый. Ему на смену наступил террор духовный. И каждый раз личность не чувствовала себя в безопасности. Личность расцветает лишь тогда, когда она не испытывает страха перед властью.

Но, как возвещает набатное, под колокола, звучание симфонического хора, «победившая страхи Россия еще больший внушает страх».