Александр Бикбов
Иллюстрация Вадима Мисюка
Известно, что черту под французским маем – 1968 подвел призыв к всеобщим выборам, на которых победили отнюдь не левые, а правые центристы во главе с де Голлем. Это стало началом политической и полицейской реакции, которая продолжалась несколько лет. Она привела – во Франции в последней трети XX века – к появлению десятков и сотен политзаключенных. Эти молодые в своем большинстве люди выходили на политические митинги и акции протеста в 1970–1971 годах, но были приговорены к срокам от нескольких месяцев до двух лет за «погромы». Сколь невероятным это ни покажется, но свобода прессы во Франции также была крайне ограничена: в частности, государственная монополия и сопровождавшая ее цензура действовали на телевидении и радио.
При всем этом было очень важное отличие от нынешней российской ситуации. Политическому официозу противостояло большое число ассоциаций, профсоюзов, неофициальных групп и группировок, в которых продолжалась работа по критическому переосмыслению действующего порядка. В перерывах между акциями и митингами студенты, активисты, ученые, известные артисты, учителя, бухгалтеры, рабочие собирались вместе. Одни – чтобы изучить труды Маркса и Мао, другие – чтобы вести неофициальные курсы для рабочей молодежи или делать совместно с нею документальное кино, третьи – чтобы участвовать в антивоенных комитетах, группах взаимопомощи и солидарности с советскими диссидентами. Эффект этого непрерывного общения, который в Москве начал ощущаться только в краткий период майских Оккупаев-2012, был поразителен. В «послемайские» годы солидарность в самых разных слоях и средах французского общества была столь сильна, что даже, казалось бы, самые далекие от политики артисты и писатели на краткое время сделались радикальными маоистами и сторонниками всемирной революции.
Период российских митингов, который длится уже полтора года и, очевидно, далек от завершения, не дал столь же плотных форм политического общения и солидарности. Это можно было наблюдать по интервью, которые на протяжении всего этого времени собирала группа НИИ митингов. Лишь немногие из нескольких сотен собеседников признавались, что митинги всерьез изменили их круг общения или образ жизни. Куда больше участников делились планами по преобразованию привычной реальности: от волонтерской уборки улиц до амбициозных антирекламных кампаний для проправительственных СМИ и корпораций. Судя по всему, многие из этих планов так и остались в головах собеседников.
Для большинства же участников митинги стали редкими волнующими встречами с «такими же неравнодушными, как я» – при том, что интервалы между этими встречами были заполнены привычным течением жизни. Массовая радикализация воскресных улиц произошла без столь же массовой радикализации повседневной жизни участников протеста.
 |
| Демонстранты Болотной, в отличие от манифестантов Парижской Весны, не смогли объединиться и выработать единую протестную стратегию. Фото Reuters |
Именно общение, повседневная солидарность и смена привычного образа жизни позволяют в тот момент публично поставить вопросы, которые обошел своим вниманием эйфорический май-68. И одним из них становится вопрос о тюрьмах. Ведь май-68, который, казалось бы, перевернул весь мир, оставил в неприкосновенности тюремные стены. «У стен Санте, большой парижской тюрьмы, проходили крупные манифестации, но ни манифестанты, ни заключенные не проявляли никакого интереса друг к другу. 13 мая 1968 года, в день самой большой уличной манифестации, один заключенный Санте сделал в дневнике такую запись: «Сегодня видел крысу» – так Даниель Дефер, один из основателей французской Группы информации о тюрьмах, описывает ситуацию на пике протестов (журнал «Неволя», № 10, 2006).
Уже в 1971 году ситуация радикально меняется. Активисты, интеллектуалы, семьи заключенных создают группу, которая производит во французском обществе настоящий переворот. Начинается вся история с политзаключенных, тех самых молодых активистов, арестованных за «погромы» и угрозу общественной безопасности. Но очень быстро и Группа информации по тюрьмам, и сами политзаключенные отказываются от разделения между политическими и уголовными. И вся информационная кампания длительностью около полутора лет, и акции, и политические требования затрагивают все тюремное «население». Первой и главной задачей, которую берет на себя группа, становится не реформа тюрьмы и даже не реформа правосудия. Главная цель достаточно точно отражается в ее названии: группа берется информировать французское общество о том невыносимом, что происходит в тюремных стенах. Информировать оперативно, не добавляя от себя никаких реформистских требований.
Очевидно, что в тот момент информация о тюрьмах падает во французском обществе совсем на иную почву, чем сегодня в России – на почву повседневной солидарности и куда более плотных ассоциативных связей между людьми. Признания тюремного доктора Роз о повседневности тюремной медицины, которые публикуются в одной из ведущих газет как оплаченная общественной кампанией реклама, буквально взрывают общественное мнение Франции. Митинги, которые организует Группа информации по тюрьмам, собирают ошеломительное число участников. На них выступают знаменитые интеллектуалы, включая Жан-Поля Сартра и Мишеля Фуко. Гигантская «посылка гнева», которую семьи заключенных под Рождество приносят к стенам МВД, протестуя против отмены ежегодной посылки родным, становится для СМИ одним из главных событий уходящего года.
При очевидных отличиях в обеих ситуациях нетрудно увидеть некоторое сходство. Одно из них состоит в том, что тюремный вопрос сегодня в России все теснее связан с результатами полутора лет протестного движения. Последним из арестованных по «делу 6 мая» стал Алексей Гаскаров. Общественный активист, молодой экономист, убежденный в важности вопросов социальной справедливости, он был арестован по явственно «французской» схеме, то есть именно за его активизм, а не за участие в отдельном событии. И если кто-то полагает, что российские митинги привели лишь к беспрецедентным репрессиям и ужесточению режима, следует вспомнить о «послемайской» Франции, где политическая реакция продолжалась несколько лет. В конечном счете сползание в авторитаризм там было остановлено именно в тюрьмах, подцензурных СМИ, и иных не всегда очевидных местах утверждения «единственного» порядка.
 |
| Счет демонстрантов в мае 1968-го в Париже шел на сотни тысяч. Фото РИА Новости |
Внимание к происходящему в тюрьмах – это своего рода риск для благополучия и комфорта привычной жизни. Это острые темы для дружеских разговоров, недоуменные взгляды знакомых, опасения родственников. Участие в кампании солидарности может потребовать более осознанных корректив образа жизни, чем митинги по воскресеньям. Но основа для этого уже заложена. По данным НИИ митингов, среди участников протеста немало людей с опытом заботы о себе и о других: от благотворительных инициатив и обустройства своего двора до групп по интересам и поисков работы в частном секторе. Для множества людей с разнообразием подобного опыта, как и для всех тех, кто желает жить в одном ритме с историей, эпоха митингов далеко не закончилась. Добиваться освобождения Алексея Гаскарова и других заключенных 6 мая – это доказать истории, что итог российских митингов может быть обнадеживающим.
