Птеродактили правоохранительных норм

Вчитываясь в определения, законодательно образованные депутатами, впору воскликнуть: "А судьи кто?"
Карикатура "Судьи" Томаса Роулендсона. Начало XIX века

Пишите коротко и неясно, шутливо напутствовал Наполеон французских законодателей. В России данная аллюзия почему-то действует как приказ. Вот последние «достижения» Федерального собрания РФ.

Будучи по справедливости озабоченными насильственными сексуальными посягательствами на подрастающее поколение, российские депутаты приняли Федеральный закон от 29 февраля прошлого года № 14, по которому в законодательный и правоприменительный оборот введено словосочетание «половая неприкосновенность несовершеннолетних, не достигших четырнадцатилетнего возраста», что противоречит общему определению «несовершеннолетних» в Уголовном кодексе как «лиц, которым ко времени совершения преступления исполнилось четырнадцать, но не исполнилось восемнадцати лет» (ч. 1 ст. 87). Виднейший эстет русской словесности XIX века князь П.А.Вяземский сказал бы, что здесь «слова воют от совокупления»; мальчишки и девчонки до 14 лет – это малолетние, а не несовершеннолетние.

Что за мелочь! – воскликнет приваженный детективами и прочей, исполненной с расчетом на нездоровый ажиотаж, пищей читатель. Да нет. По упомянутому выше закону негодное словосочетание вошло не только в его название, но и введено аж в 24 статьи УК, которые применяются для защиты фактических «малолетних» под вывеской «несовершеннолетние». Применяются как ни в чем не бывало – потому что языковая подготовка обвинителей, адвокатов и судей не сильно отличается от лингвистического уровня депутатов. Применяются до первой жалобы в Европейский суд по правам человека.

Или еще. В недавно принятом и поднявшем столько шума в обществе «законе Димы Яковлева» (№ 272-ФЗ от 28. 12. 2012), которому безальтернативно гарантировалась пристрастная экспертиза в России и за рубежом, и это обстоятельство депутаты не могли не принимать в расчет, вновь допущены филологические и смысловые погрешности. Нормативный акт именуется «О мерах воздействия на лиц, причастных к нарушениям (курсив мой. – А.Б.) основополагающих прав и свобод человека, прав и свобод граждан Российской Федерации». Однако воздействию на «лиц» прямо адресуется только ст. 1 этого закона, ст. 3 посвящена только «организациям», а ст. 2 – и лицам, и организациям. А ведь и стоило-то употребить в наименовании акта общеизвестное словосочетание «физические и юридические лица», и оснований для упреков не было бы.

Дальше. Судя по названию, закон реагирует на лиц, только причастных (лично не совершивших деликты) только к нарушениям; но в тексте упоминается и о нарушениях, и о преступлениях, и о причастности, и о самоличном совершении злодеяний. Чему верить – вывеске или содержанию, названию акта или его тексту?

И это не все. Немногочисленная, но самая активная часть человечества, сама себя гордо именующая прогрессивно думающей интеллигенцией, давно запустила в оборот новое идеологическое знамя – «права и свободы человека и гражданина». Данная идеологема закреплена в международных актах и Конституции России (глава 2), в которой же оговорено, что «общепризнанные принципы и нормы международного права» являются частью нашей правовой системы (ч. 4 ст. 15). Привередливый читатель может ощутить целую гамму неприятных ощущений (от чувства собственной неполноценности до стыда за Отечество), когда заметит в тексте закона расщепление космополитического стандарта на две половины – основополагающие права и свободы (любого) человека планеты и, получается, простые права и свободы граждан России. Вот дела.

Цепляйтесь к тексту, злорадствуйте, противники российских властей; депутаты дарят вам по-барски таковую возможность!

«Все болезни – от докторов» (Н.И.Амосов)

Есть недомогание, нужно лечиться, а начинается оно с анамнеза. В юридической и филологической литературе выдвинута тьма пожеланий и масса практических руководств депутатам, но «Васька слушает, да ест». Значит, есть объективные фоновые факторы, провоцирующие негативные процессы в языке. Назовем их. Во-первых, общекультурный уровень нации сегодня благодаря электронным СМИ олицетворяет тусовочный бомонд, гламурные паразиты, лавочники с напузниками, чей лексикон не поможет, а повредит управлению. Во-вторых, возможности современной русской речи для регуляции поведения практически исчерпаны, поскольку юридический тезаурус достиг уже трети национальной лексики (60 тыс. слов). Это обстоятельство требует интеллектуальных обобщений и речевых абстракций.

Потянем ли сей воз? – зело сомневаемся. В-третьих, примерно 80% слов любого современного языка с длительной литературной традицией, а русский язык к таковым безусловно относится, полисемичны. Закон же должен быть однозначным, а достижение данного свойства возможно только двумя способами – либо дальнейшим ростом культурной лексики (что блокируется первым негативным фактором), либо с помощью аналогии или прецедента (что при современном состоянии правоприменительной системы опасно для общества). В-четвертых, депутатский корпус располагается в столице, по максимуму зараженной «революционным духом» в части затаскивания на отечественную литературную ниву иностранных слов.. Здесь исконно русский дух и культура, народный язык вытравливаются даже со злорадством. В-пятых, селекция народных представителей из общества в виде лиц с «повышенным среднестатистическим разумом» (перл депутата Госдумы от «Единой России» Ильи Костунова) либо недостаточна по интеллекту, либо дает сбой в процессе выборов.

«Все мы знаем, что такое парламент, и всем нам

за это стыдно» (Р.Стивенсон)

Приступим к формулированию приличествующих теме и положению дел выводов. Первое. Литературный автор законов – парламент. Его нормативная продукция традиционно плоха. Депутаты избираются населением и подотчетны только ему. Отсюда претензии и оргвыводы по поводу низкого (литературного) качества законов должны адресоваться законодательной власти, а ее ссылки на политические приказания или другие помехи в расчет не принимаются. Брак в языке – основание для отзыва дефектных депутатов. Второе. В запасниках этнической памяти еще хранятся советы кудесников русского слога, которые для фактического врачевания языковых недугов парламента не пригодны, но для личной профилактики депутатам полезны: Л.Н.Толстой – «если бы я был царь, я издал бы закон, что писатель, который употребит слово, значения которого он не может объяснить, лишается права писать и получает 100 ударов розг»; А.С.Пушкин – «а Академии наук заседает князь Дундук», а заседает он (далее из соображений приличия следует вольный перевод автора. – А.Б.) там по той единственной причине, что ему есть на чем сидеть».

Третье. Желаем национальным ликургам проворства сразу по нескольким направлениям: непременно и активно думать; любить свой, пусть и неказистый, народ; лелеять его язык; лично бывать в зале во время голосования и нажимать нужные кнопки с пониманием дела и чувством долга. И еще: партийная дисциплина в парламентах, конечно, хорошее дело, только одна она качество принимаемых актов не гарантирует.

Пятое и последнее. Самомнение – опасная вещь. Великий Виктор Степанович Черномырдин как-то бахвалился: «На любом языке я умею говорить со всеми, но этим инструментом я стараюсь не пользоваться». И правильно. Даже дремота Гомера лучше многословия власти. Один из руководителей страны (И.И.Шувалов), озабоченный низким качеством принимаемых законов, в своей монографии рекомендует, чтобы при «завершающей стадии работы» над проектами ФЗ в обязательном порядке присутствовали юристы – для адекватного формулирования законодательной воли и полнокровной «систематизации норм». А речевое оформление?

Современные правоведы-эксперты, особенно ангажированные властью, могут и не справиться с подобной нагрузкой. Посему примем смелость выдвижения другого рецепта для завершающей стадии работы над текстом закона: когда парламент понял, что он хочет приказать людям, и даже посоветовался по поводу содержания акта с юристами, надлежит пригласить для перевода готового законопроекта на породистый национальный язык седую «русистку» из провинциальной (сельской) школы. И тогда уж законодательная воля точно станет понятной обывателю и юристам на местах. Попадающие во власть люди никак не хотят усваивать древнюю заповедь (Марцелл – Тиберию), что государство может даровать гражданство только людям (Ж.Депардье, например), но не словам. Столичными депутатами как бы забывается, что закон применяется по преимуществу юристами с тьмутараканьих окраин, где безоговорочное (иных вариантов просто нет) предпочтение отдается исконно русскому слогу и местным диалектам, где искусственные политические новоязы вместе с иностранщиной не приживутся даже под принуждением.