Юрий Соломонов
Ирина Вирганская: "Против политики у женщин нашей семьи стойкий иммунитет".
Фото из домашнего архива семьи Горбачевых
Это для страны он – единственный президент Советского Союза и вождь перестройки, а для нее Горбачев – просто папа. Ответственность за родство с которым она осознала в раннем детстве. В беседе с ответственным редактором «НГ-сценариев» Юрием СОЛОМОНОВЫМ Ирина ВИРГАНСКАЯ (ГОРБАЧЕВА) рассказала о своем отношении к нападкам на всю их семью, о главных приоритетах в жизни и о том, кто сегодня завязывает галстуки Михаилу Сергеевичу.
– Ирина, первый вопрос у меня навеян тем коридором, по которому я шел к твоему кабинету. Если бы не случилось того, что произошло в конце 1991 года со страной, именуемой СССР, чем бы ты сейчас занималась?
– Скорее всего наукой. Мне это было по душе.
– Темой твоей диссертации были проблемы продолжительности жизни мужчин. В каком аспекте ты это рассматривала?
– Я изучала прежде всего социальные факторы мужской смертности.
– Если уж мы начали о мужчинах… В своем эссе, опубликованном к 80-летию Михаила Сергеевича, ты пишешь, что никогда не видела отца растерянным или испугавшимся. Это действительно так?
– Представь себе.
– А в твоей жизни были периоды, когда ты испытывала чувства отчаянья, тревоги, страха?
– Что ты называешь сложным периодом?
– Ну, скажем, когда Михаил Сергеевич решился на перестройку, когда у него появились недруги. Или, например, его уход из власти…
– Тогда ты должен знать, что сложный период в моей жизни начался гораздо раньше, примерно в конце 60-х годов. Когда папа стал первым секретарем Ставропольского горкома партии. Мне было тогда 10 или 11 лет. Вот тогда-то и начался мой сложный период. Случилось страшное! Я стала ребенком главного городского начальника! И я решила, что не могу позволить себе множество действий, поступков, удовольствий, из которых состояло детство окружавших меня сверстников. Нужно было все время держать себя так, чтобы не подвести папу. Не давать поводов окружающим отыскать в тебе пороки, которыми общественная молва всегда наделяет не только власть, но и детей людей из власти.
Но если отбросить эти переживания детства и юности, то самыми жестокими были события, связанные с Форосом, потом с осенью 1991 года перед отставкой. Ну, и конечно, 90-е годы, тогда во всех отношениях было тяжело – материально, морально, психологически. Сколько было судов, поклепов, откровенной травли. Да и сейчас тоже не курорт. Сейчас – как у всех.
В общем, я как человек, чей жизненный путь был связан с разными этапами пребывания моего отца во власти, могу понять, почему родные того или иного политика – люди непубличные или, скажем прямо, укрытые от глаз и ушей нашей замечательной общественности. Но эта закрытость по-своему тоже опасна, у нее есть оборотная сторона. По-моему, при такой степени отстраненности членов семьи обрываются многие, казалось бы, незаметные нити, которые и делают семью тем, чем она является. Если в ней нет взаимной ответственности и разделения всех тягот, тревог и проблем публичной жизни, ничего хорошего такой ячейке общества это не сулит. Как, впрочем, и любой семье.
– Михаила Сергеевича в чем только не обвиняли. Что касается политики, он часто на эти выпады давал ответы, излагал позицию и прочее. Эти споры о том периоде истории не стихают до сих пор. А вот, как мне кажется, чего не появилось в массовом сознании, так это образа Горбачева-коррупционера…
– Но это не значит, что попыток обвинить не было. Они начались с 1991 года, когда Горбачев, уйдя из власти, не ушел из политики. Не ушел в том смысле, что считал своим долгом оценивать и комментировать происходящее в стране так, как он это видит. Ну а какие у нас обожают давать «ответы» на честные и прямые высказывания – тоже известно. Поэтому в 90-х пытались придумывать истории о какой-то непомерной недвижимости и неисчислимых банковских счетах на Западе. По телевидению некий ельцинский служака с упоением рассказывал о том, какими земельными наделами на Рублевском шоссе владею я. Бред сам собой рассосался, но осадок в душе остался.
– А сегодня тебя не тревожит реакция на некоторые публичные суждения Михаила Сергеевича?
– Реакция, на мой взгляд, чрезмерно болезненная. Хотя можно без труда заметить, что в своих комментариях Горбачев никогда никого не оскорбляет, не переходит грань, отделяющую политику от личной жизни любого оппонента. В отличие от лексики и традиций того политического кордебалета, который мы наблюдали, например, в ходе предвыборной кампании.
Сказать, что я привыкла к этой реакции, – не могу. Допустим, кто-то что-то сказал наверху. А потом, представь, уже где-то на площади, какой-то кипящий больной разум объявляет твоего отца «врагом народа». Как врач, зная особенности «интеллекта» толпы, конечно, я не могу воспринимать это спокойно. Но закалка-то многолетняя. Поэтому обходимся без нервных срывов.
– Давай о любимой работе. У тебя как у вице-президента Горбачев-фонда есть своя зона ответственности? Спрошу проще. В чем ваше кредо, Ирина Михайловна?
– Насчет кредо боюсь разочаровать. А если серьезно, то ни в стратегическом планировании, ни в проектных исследованиях углубленно не участвую. Я все-таки управленец. Моя главная задача, чтобы все это работало. Нужно издать книгу? Я создаю для этого все условия. Нужно провести конференцию. Собираемся и проводим. Нужно создать интернет-проект по 1991 году – я определяюсь с финансами, людьми, которые будут над ним работать, определяю концепцию и всякое такое. Конечно, есть идеи, которые я и сама инициирую, но для меня главное – обеспечить функционирование фонда.
Многолетние наблюдения за гражданской активностью населения приводят к печальным выводам. Общественное сознание деформировано таким образом, что многие люди уже не испытывают потребности в таких понятиях, как самовыражение личности, самоорганизация и самоуправление коллектива, общественной структуры, качественной политической партии и т.д. Простое наблюдение: еще лет пять–семь назад фонд нередко посещали школьники. Им рассказывали историю перестройки, живой автор этого исторического проекта выступал перед ними. Им неожиданно открывался такой этап жизни и общественного подъема страны, о котором они почти ничего не знали. Сейчас таких групп почти нет. Не знаю, что сдерживает учителей от таких открытых уроков – страх, лень, отсутствие собственного интереса. В любом случае это плохо. Хотя вроде бы сейчас что-то очень «тихохонько» меняется, я имею в виду общество в целом.
– Как думаешь, хроническая пассивность большинства, вера в патернализм власти, упование на чью-то «сильную руку» и «мудрую голову» – это уже навсегда? Тогда зачем такие фонды? Чтобы спустя годы Ирина Михайловна, на манер чеховских героинь, сказала «Пропала жизнь»?
– Не знаю, что там чеховские героини, а мы будем тянуть фонд, пока хватит сил. Нам бы только не мешали. Да, сегодня все вокруг заболтано. Заболтаны такие понятия, как мораль, любовь, свобода, вера, демократия, выборы… А что это за чудо нашего политического дискурса – «дебаты доверенных лиц»? Абсолютное зазеркалье! И мы все в нем. Поэтому я часто чувствую растерянность – как личность и как российская гражданка. А вот усталость – только как труженица фонда.
– Но, может, стоит как-то ограничить круг проектов? Выбрать самое актуальное. Та же идея Горбачева о создании социал-демократической партии. Это течение тоже нуждается в современном осмыслении…
– Михаил Сергеевич не сводит и даже не связывает деятельность фонда с созданием социал-демократической партии. Этот вопрос возник в связи с определенным политическим моментом, с поиском некой альтернативы. Возник в конкретной стране в конкретное время. А у фонда другая концепция. Не надо забывать, что он международный, но не в том смысле, что в каждой стране у нас по офису, у нас их, кроме Москвы, нигде нет, а в том, что идея приоритета общечеловеческих ценностей таких, как право на достойную жизнь, на свободу, на труд и т.д., над национальными, государственными интересами и прочими идеологиями обращена прежде всего к мировому сообществу, разрываемому сегодня войнами, революциями, катастрофами, терроризмом, общими труднорешаемыми проблемами вроде экологического или финансового кризиса. Россия же во имя спасения самой себя должна, на мой взгляд, эти ценности разделять, участвуя на равных в решении общечеловеческих проблем. Не теряя при этом никаких своих присущих ей черт.
Вот концепция Горбачева. Поэтому только крайне недалекие и зацикленные на своем нервном патриотизме оппоненты могут делать из Горбачева чуть ли не «агента влияния Запада». Господи, из какого пропахшего нафталином комода это вытаскивают! И кого подозревают?! Да он двух недель отпуска за границей вынести не может – ему там скучно, скорее бы домой!
– А ты можешь себя представить вне страны?
– Легко. Но одновременно видится и тот круг людей, дел и забот, который здесь останется, перестанет вращаться.
– Теперь мне понятна гордость Михаила Сергеевича: «Моя радость не только в том, что семья большая. А в том, что все работают. Кроме правнучки Александры, которой три года».
– Это правда. А как не работать?
– Ну, мало ли как! Можно найти известные семьи, где не работать означает держать марку.
– Это не про нас. Мы с мужем, две дочери, их мужья – все работаем. Про отца, деда и прадеда в одном лице вообще молчу. Иногда в первой половине дня скажет: «Что-то устал». А потом до поздней ночи не остановишь, все что-то делает, читает, встречается с разными людьми, пишет порой без перерыва.
– Дочери интересуются политикой?
– Как жители страны, не более того. Пойми, что мои дети еще в нежном возрасте оказались в ситуации конца 1991 года. Ксении было 11 лет, а Насте 4 года. И вот из атмосферы детского счастья, доброго внимания ты вдруг оказываешься в совершенно ином положении. Я не про утрату комфорта, бог с ним. Про отношение людей. Не хочу рассказывать и никогда не расскажу деталей. Но, думаю, понятно. Они видели оборотную сторону жизни человека в политике и то, чем это может обернуться для его близких. Они, как и я раньше, приняли для себя решение – быть от политики подальше. Поэтому я могу заниматься общественной деятельностью, благотворительностью, хотя там тоже легко обжечься подозрениями, сплетнями, домыслами. У нас же так – лучше и благороднее всех те, кто ничего не делает. Честно говоря, устаешь от всего этого. В общем, против политики у нас, женщин этой семьи, стойкий иммунитет.
– Политик сидит в соседнем кабинете.
– Вот именно. Поэтому у меня всегда смешанное ощущение: где я сейчас – дома или на работе.
– Вас можно назвать «кланом» Горбачева?
– Если только в положительном смысле. Мы очень дружны, взаимоответственны, понимаем, поддерживаем друг друга, мы любим друг друга. Но это вообще огромный, никому не видимый, постоянный труд – семейная жизнь, особенно в большой семье.
– А кто в нем главный?
– Наконец-то дождалась самого сложного вопроса! Отвечу уклончиво. Спорить с главой клана могу только я.
– Ира, а теперь ответь, пожалуйста, на философский вопрос. Скажи, в чем твоя миссия?
– Не поняла.
– Я просто помню, как много лет назад в Хельсинки этот вопрос задал Раисе Максимовне один журналист. Знаешь, что она ответила? «Простите, я чуть опоздала на эту встречу. Провожала Михаила Сергеевича на переговоры. Пришлось перевязывать ему галстук. Такая вот сегодня с утра была миссия».
– Поняла. Записывай. Миссия та же. Галстуки другие.
