Вспоминая 91-й

В дни августовского путча 1991-го Александр Руцкой из Белого дома писал воззвания разным группам населения.
Фото ИТАР-ТАСС

На Западе утверждают, будто крах СССР – это величайшая загадка истории, над которой мыслители будут биться еще многие столетия. Мне же как непосредственному участнику этой драмы представляется, что этот бесславный финал закономерен.

Революции происходят не тогда, когда народ лишениями и нуждой доведен до крайности, а скорее когда после периода великих ожиданий, порожденных обещаниями правителей, выясняется, что этим ожиданиям не суждено сбыться.

Горбачев, придя к власти, обещал разобраться с прошлым и все поставить на свои места, вывести СССР в «законодатели мод» мирового автомобилестроения, завалить прилавки качественными товарами, покончить с привилегиями, построить демократический социализм, понимаемый в соответствии с известным ленинским определением как «строй цивилизованных кооператоров».

На деле, однако, эти начинания имели обратный эффект. Разборки с советским прошлым привели к тому, что граждане разделились на непримиримые лагеря – сталинистов и антисталинистов, консерваторов и либералов, патриотов и интернационалистов и т.д. Все участники этих разборок быстро разочаровались в советской власти: либералы писали в «Огоньке» (автор этих строк – в их числе) о преступлениях Сталина и его окружения, консерваторы из «Нашего современника» и «Молодой гвардии» оправдывали Сталина, но зато клеймили позором ранних большевиков, особенно еврейского происхождения. В итоге у «коллективного читателя» этих изданий создавалось впечатление, что вся история СССР – это сплошная цепь ошибок и преступлений, а ее творцы – «фанатики массовых убийств», как выразился один писатель «державно-патриотического» толка.

Успешные реформаторы умеют сплотить народ вокруг великих целей, связанных с будущим. Горбачев умудрился перессорить население на почве разногласий, связанных с прошлым. В итоге пропасть между народом и властью не только не была преодолена, но даже расширилась.

Эта пропасть еще более усугубилась мерой, которая на Руси никогда не приносила добрых результатов, – борьбой партии и правительства против пьянства и алкоголизма. Проехав в конце 1986 года от Москвы до города Арсеньева на Дальнем Востоке, я встречал людей, совершенно «измученных нарзаном» и чрезвычайно озлобленных на власть именно на этой почве.

Вместо «строя цивилизованных кооператоров» мы получили бандитские «кооперативы», которые освоили технологию по переводу безналичных денег в наличные и тем самым обескровили советскую экономику. Попытка конверсии оборонных предприятий не принесла желаемого эффекта: гражданская продукция, выпускаемая на военных заводах, где господствовал принцип «Мы за ценой не постоим», оказывалась слишком дорогой для российского потребителя. Да и сами «генералы» советского ВПК не проявляли к этому процессу особого интереса: все-таки они привыкли делать лучшие в мире ракеты, подводные лодки и истребители, а не тефлоновые сковородки и микроволновые печи.

К этому добавился обвал мировых цен на нефть, которая и тогда была важнейшей статьей российского экспорта, хотя и не в таких пропорциях, как сегодня.

В условиях массового разочарования в проводимой политике, разброда и шатания в обществе пришел конец «нерушимому единству» и в самой КПСС, которая была основой всей управленческой конструкции. Ее обрушение закономерно повлекло крах советского государства.

В партии оформились Демократическая платформа, Марксистская платформа и другие идейные течения. Летом 1990 года автор этих строк, работая в Академии общественных наук при ЦК КПСС, на страницах журнала «Новое время» предлагал объявить КПСС распущенной, так чтобы существующие внутри партии группировки могли оформиться в новые партии. Вскоре этот процесс и в самом деле пошел. С подачи профессора упомянутой академии Бориса Пугачева депутат Верховного Совета РСФСР Александр Руцкой весной 1991 года объявил о создании депутатской группы «Коммунисты за демократию», а затем и одноименного движения, в котором мне довелось принять деятельное участие. Эта затея имела бешеный успех. Правда, оппоненты из демократического лагеря сразу окрестили это движение «волки за вегетарианство». Со временем оно трансформировалось в Демократическую партию коммунистов России, а затем и в народную партию «Свободная Россия», бывшую одно время самой влиятельной российской партией.

Сам полковник Руцкой – в прошлом военный летчик, в свое время сбитый и попавший в плен к моджахедам в Афганистане, – не имел никакой подготовки для управления государством. Его «взгляды» составляли эклектическую смесь державной риторики, социальной демагогии и неподдельной ненависти к врагам, которые менялись у него с калейдоскопической быстротой.

Тем не менее именно на этом персонаже вопреки предостережениям Геннадия Бурбулиса остановил свой взор Борис Ельцин как на кандидатуре на пост вице-президента на президентских выборах 12 июня 1991 года. Руцкой в отличие от Бурбулиса, который тоже метил на должность вице-президента, мог привлечь определенную часть избирателей: подтянутый, прекрасно одетый, громогласный, он умел произвести впечатление на любую аудиторию – от рабочих оборонного завода на Урале до ученых из Академии наук. И всюду казался искренним.

В ходе избирательной кампании Руцкой так уверовал в свою «неотразимость», что пришел к убеждению, что ему имело бы смысл быть конкурентом Ельцина и что «таким президентом, как этот», он уж точно мог бы быть. Эта убежденность подогревалось окружением Руцкого, которое он набирал из бывших офицеров КГБ, ответственных комсомольских работников и коммерсантов, которых один видный московский банкир окрестил «какими-то шашлычниками, торговцами с лотка».

В дни августовского путча Руцкой писал воззвания к армии, молодежи и другим группам населения и пытался вместе с генералом Кобецом организовать оборону Белого дома. Надо сказать, оборона эта получилась очень хлипкая. В ночь на 20 августа, когда казалось, что штурм «оплота российской демократии» неизбежен, бойцы каких-то непонятных вооруженных формирований, расположившихся на этаже, где находился кабинет вице-президента, обсуждали шепотом, не свалить ли им оттуда, прихватив заодно и самого Руцкого.

В ту же ночь у меня в кабинете вдруг появился виолончелист Мстислав Ростропович, который был весел, просил всех называть его просто Слава, рассказывал анекдоты и байки о своих встречах с сильными мира сего. Член нашей партии, полковник Ипатов докладывал генералу Кобецу: «Я нахожусь в настоящее время в кабинете пресс-секретаря вице-президента Николая Арсеньевича Гульбинского. Обсуждаем обстановку. Да, и здесь еще этот, ну как его, Слава Ростропович».

Для того чтобы решиться на такой уровень насилия, как штурм Белого дома – да еще с Ростроповичем внутри, – путчистам недоставало воли и убежденности в правоте своего дела: будь у них эти качества в наличии, они бы объявили об отстранении Горбачева от власти, а не о его «болезни». Впрочем, по словам Анатолия Лукьянова, с которым я впоследствии общался в день его выхода из тюрьмы, сам Горбачев просто выжидал, чем кончится дело, рассчитывая в зависимости от итогов путча въехать в Москву на «красном» или на «белом» коне. Вместо этого мы стали свидетелями унизительного зрелища, когда Ельцин на его глазах подписал указ о запрете российской Компартии.

Провал путча не только сделал неизбежным распад СССР, который вскоре и последовал, но и оживил сепаратистские тенденции в самой России. Еще 7 ноября 1991 года по настоянию все того же Руцкого Ельцин подписал указ о введении чрезвычайного положения в мятежной Чечено-Ингушетии. Было принято решение направить туда войска и арестовать генерала Дудаева. Провал этого авантюрного мероприятия в результате его бездарной организации и конфликта между союзными и российскими силовиками лишь чудом не обернулся громадными человеческими жертвами.

Депутат Шабад выразил тогда настроение большинства членов Верховного Совета РСФСР: «Говорят, что сила есть – ума не надо. Мой вопрос даже не в том, что делать, когда нет ни того, ни другого. Мой вопрос в следующем: каким должностным лицом Российской Федерации мы должны пожертвовать, кто должен уйти в отставку, чтобы смягчить создавшееся положение?»

К сожалению, Ельцин тогда не догадался, что этим лицом должен стать именно Руцкой. Их конфликт привел в конечном итоге к «репетиции» гражданской войны в центре Москвы в октябре 1993 года – с залпами танковых орудий по Белому дому.

Лично я убежден: распад СССР – закономерность. А вот то, что этот распад не перерос в развал и гибель России, – это, пожалуй, действительно чудо.