Лев Гудков Представленная пресс-секретарем Путина Дмитрием Песковым оценка брежневского времени выглядит логичным выражением политики нынешнего режима, его установки на консервацию положения дел в стране и нежелания изменений. Подобные высказывания обусловлены не идеологическими соображениями, а интеллектуальной деградацией российской политической элиты, не имеющей за душой ничего, кроме стремления любой ценой удержаться у власти.
С внешней точки зрения СССР в 1970-е годы представлялся мощным тоталитарным государством, но изнутри монолит пронизывали невидимые трещины. Сверхмилитаризованная государственная плановая экономика могла функционировать только за счет перераспределения доходов населения, обрекая его на хроническую бедность и дефицит самых необходимых товаров и услуг. Неэффективность системы, лишенной каких-либо стимулов к труду и поддерживаемая лишь принуждением, становилась все очевиднее. Робкие попытки экономических реформ Алексея Косыгина закончились ничем. Сокращение инвестиций в науку и образование в 70-е годы при сохранении режима закрытого изоляционизма и информационной закрытости обернулось необратимым отставанием в сфере высоких технологий и падением производительности труда, иррациональным характером затратной экономики. Подавление Пражской весны стало сигналом окончательной и бесповоротной дискредитации всей марксистской идеологии и философии. Антисоветские настроения среди интеллигенции стали вполне определенными, хотя и абсолютно лишенными перспективы практического действия. Прошедшие в 1970–1973 годах «мягкие» чистки в научной и культурной среде сделали интеллектуальной атмосферу в стране безнадежно серой, дав название всему брежневскому периоду правления – эпохи застоя.
Реакцией на этот тупик стала реанимация консервативного русского национализма. Это довольно мутное по составу течение мысли не слишком противоречило советской идеологии великой державы, а в 1990-х и 2000-х годах практически слилось с ними. Внутренний паралич поразил и саму номенклатуру, внутри которой практически прекратились процессы вертикальной мобильности и циркуляции элит. Это привело к росту сильнейших напряжений между различными стратами номенклатуры. И чем сильнее и продолжительнее были усилия по подавлению любых движений в обществе, тем быстрее шли процессы внутреннего разложения. Цена этого – неготовность или, правильнее сказать, полная интеллектуальная и политическая неспособность к учету и принятию глобальных изменений в мире, к электронной и компьютерной революциям, появлению глобальных рынков, принципиально новых технологий, давших самый продолжительный в истории промышленный рост. В социальном плане застой обернулся общей депрессией населения и деградацией общества, распространением масштабов и форм социальной патологии (алкоголизмом, преступностью, апатией, ростом самоубийств и т.п.).
Чем сильнее и продолжительнее были усилия по подавлению любых движений в обществе (будь то экономика, религия или литература), тем быстрее шли процессы внутреннего разложения, коррупции на всех уровнях административной системы, и, соответственно, роста диффузного недовольства и делегитимации системы. Опасность административного застоя, неизбежного при высокой концентрации власти и отсутствии механизмов общественного контроля и систем сдержек и противовесов, как мне кажется, достаточно ясно осознается и нынешним руководством, но интересы удержания власти парализуют любые попытки изменения положения дел. Высказывания Пескова вполне совпадают с взглядами наименее образованных и самых бедных – в любом отношении – групп населения. Премьер-министр РФ Владимир Путин заявляет, что «Единая Россия» должна остаться ведущей политической силой в стране, и прогнозирует изменения в руководстве партии.
Молодые и образованные россияне оценивают брежневское время весьма критично, полагая, что именно тогда были заложены причины катастрофы СССР. Годы правления Леонида Брежнева, судя по социологическим опросам, проводимым Левада-Центром, считают «лучшим временем в истории России» за весь ХХ век лишь 35% опрошенных, то есть это был период, по их словам, относительной стабильности и предсказуемости жизни, умеренного достатка, государственных гарантий существования. Большинство из придерживающихся такого мнения – люди пожилые, малообеспеченные и с невысоким уровнем образования, ностальгически вспоминающие годы своей молодости, простоту жизни в закрытом обществе и критически относящиеся ко всем переменам последних 20 лет.
То есть даже среди этих людей абсолютное большинство (более 70%) не хотело бы возвращения в ту эпоху и не верит, что это возможно в будущем. А еще недавно основная масса россиян думала совершенно иначе. Люди в нашей стране плохо помнят даже недавнее прошлое. Всего за четыре года – с конца 1988-го по 1992 год – представления, что в советское время наша страна оказалась на обочине истории, что СССР – это черная дыра, цепь несчастий и массовых преступлений власти, что мы – пример всем другим странам, как не надо жить, что мы «Верхняя Вольта с ракетами» и т.п., оценки и суждения поднялись с 7 до 56%. Сегодня же ностальгия по советскому прошлому – это условие для критической оценки настоящего, а не стремление вернуть тот строй.
