Может, хватит революций?

В романтизме Медведева как государственного деятеля есть многое, повторяющее романтизм и идеализм Михаила Горбачева.
Фото Reuters

Невозможна модернизация в стране, элита которой утратила инстинкт самосохранения, утратила здравый смысл, живет мифами. В России всегда мода на разговоры о бунте, о революции, о модернизации сложившейся политической системы являются признаком полной атрофии инстинкта национального самосохранения. На самом деле модернизация и революционные настроения несовместимы.

На мой взгляд, утратой инстинкта самосохранения страдают все отряды нашей посткоммунистической элиты – и новые славянофилы, и новые западники. И чем сильнее советская образованщина, нерасчлененность сознания и скудость мыслей, тем сильнее жажда простых решений, жажда революций, немедленной модернизации политической системы. Это даже не леность мысли, о которой писал в своей статье «Россия, вперед!» Дмитрий Медведев, а чаще всего обыкновенное шарлатанство. Новые славянофилы успокаивают нас надеждами на скорую гибель финансового капитала, которая поставит русского человека, которому якобы от природы «чужды интересы чистогана», впереди планеты всей. Левизной страдают, кстати, и все новые западники. Все они имеют одну и ту же марксистско-ленинскую закваску. И совсем не случайно на первом Ярославском форуме в сентябре 2009 года в фаворе оказался живой наследник коммунистического Манифеста Карла Маркса и Фридриха Энгельса – американский экономист Валлерстайн, размышления которого об угрозах «восстания населения», о том, что во многих капиталистических странах хотят «избавиться от власти» по той или иной причине, его крайне пессимистические прогнозы о будущем современного капитализма оказались куда более созвучны настроениям сидящей в зале политологической элиты, чем серьезный, трудный для восприятия профессиональный анализ премьер-министра Франции Фийона о технологии реформирования «ответственной рыночной политики». Так было, и я не склонен это забывать.

Наша интеллектуальная элита утратила инстинкт самосохранения, ибо в условиях усложнения, нагромождения вызовов, стоящих перед новой Россией, она мыслит в прямо противоположном направлении. Вместо известного еще со времен Декарта принципа сведения простого к сложному пытается свести сложнейшие проблемы распадающейся России к простому. Она пытается найти какое-то спасительное средство, которое сразу же, чудесным образом излечит нашу действительно больную страну. И при этом до сих пор никто не может избавиться от старой лакейской российской интеллигентской привычки, о которой еще в 40-е годы XIX века писал Герцен, о привычке «страдательно склониться под ярмо чужого авторитета». Но, на мой взгляд, наибольшую опасность для современной России представляют наши новые прогрессисты, наши самодовольные идеологи ускоренной модернизации. Ведь они тоже по старинке ищут ту же самую панацею, которая сразу же вылечит Россию от всех ее болезней. Хрен редьки не слаще. Либеральная вера в спасение России путем немедленного разрушения «вертикали власти», «мегамашины государства» ничуть не богаче умом, чем надежды новых славянофилов на возрождение русского коммунизма или надежды монархистов на возрождение самодержавия.

И тут и там – максимализм, оценка действительности с позиций невозможного, идеального, с позиций того, что никогда, нигде не существовало, с позиций непротиворечивого, бескризисного общественного устройства. И тут и там – революционизм, антиисторизм, недооценка свободы воли, отрицание преемственности, эволюции, стремление решить все проблемы в России путем разрушения «до основания» существующего строя. И при этом и наши новые славянофилы, и наши модернизаторы подменяют трудную и кропотливую работу по анализу всей совокупности сложнейших причин, стоящих за угрозами существования новой России, поисками врагов и разоблачением их козней и «заговоров». Наша традиционная российская нелюбовь исследовать причины, задавать себе трудные вопросы не изжита до сих пор.

«В нем есть какая-то загадка»

И потому, на мой взгляд, нашим нынешним руководителям, прежде чем проявить «неординарную волю» в сокрушении «инертности застоя», сначала необходимо продемонстрировать «неординарную волю» в противостоянии революционным настроениям нашей интеллигенции, показать примеры мужества мысли, уважения к истине и правде, больше говорить вслух и открыто о неприятных для массового сознания фактах и сторонах нашей российской истории и нашего нынешнего российского бытия.

Ничего не поделаешь, раз у нас по-прежнему все делается сверху, при помощи верха (мы даже от коммунизма избавились благодаря контрреволюции Горбачева и Ельцина), то и наши лидеры просто обязаны стать учителями экономического и политического реализма, бороться с традициями одномерного, нерасчлененного российского интеллигентского сознания. Еще раз повторяю: здравый смысл, чувство реальности, учет возможностей, рационализм, акцент на постепенность и преемственность – это не родовая травма западной цивилизации, как считают многие наши интеллектуалы, а проявление инстинкта самосохранения нации, ее способности справиться с вызовами истории. Модернизация тем и отличается от революции, что ее делают здравые, умные люди, специалисты, ставящие превыше всего национальные интересы.

И я не случайно вспомнил о левом марксистском уклоне первого Ярославского форума 2009 года с присущей ему верой в возможность бескризисного капиталистического прогресса человечества. Все-таки если сравнить философию второго, нынешнего форума 2010 года с форумом 2009-го, то прогресс налицо. Реализмом, проповедью постепенности, критикой революционизма отличались прежде всего выступления основателя Ярославского форума Дмитрия Медведева. И, честно говоря, в этом сочетании предельной трезвости и реализма, во всем, что он говорил о причинах, сдерживающих развитие демократии в России, с его романтизмом как государственного деятеля, как главы государства, есть какая-то загадка. Чего только стоит призыв Медведева искоренить складывающуюся веками клановость на Северном Кавказе или принятый по его настоянию закон, требующий нулевой алкогольной стерильности от русского человека, севшего за руль. В романтизме Медведева как государственного деятеля есть многое, повторяющее романтизм и идеализм Михаила Горбачева.

Но прозвучавшее в выступлениях Медведева на форуме спокойствие, какая-то отрешенность философа, здравый смысл, рассудительность подкупают и своей честностью, и европейским уважением к абсолютной истине. Медведев – не постмодернист, это точно. И в этом смысле он для меня единомышленник. Лично мне близки его слова о том, что Россия исчерпала свой лимит на революции, о том, что насилие над историей, ее ускорение никогда ни к чему хорошему не вели. Тем более что опасность выброса на обочину истории нашей страны с миллионами людей в результате возможной модернизации по-революционному действительно существует. В силу понятных причин Медведев не использует при анализе состояния нашей политической системы слово «кризис», хотя он говорит на самом деле о вещах пострашнее. Он напоминал о том, что в нашей стране миллионы людей до сих пор не избавлены от бедности и лишений.

Поразительно, но никто из политологов, комментирующих результаты второго Ярославского форума, не обратил внимание, что в своих выступлениях Медведев откровенно полемизировал с основными тезисами доклада Института современного развития «Образ России XXI века». И в этом тоже какая-то загадка, ведь он является руководителем попечительского совета этого института. Сотрудники Института современного развития, как мы знаем, относятся к исходным принципам нашей политической системы, сформулированным в Конституции 1993 года, как к «священной корове» и обрушивают весь огонь своей критики на политическую практику нулевых, в том числе на партию парламентского большинства – «Единую Россию». Медведев же, напротив, подчеркивает, что несовершенство нашей партийной системы, в том числе слабости и несовершенства «Единой России», являются отражением несовершенства закрепленной в нашей Конституции политической системы. Медведев, правда, не в прямой форме, говорит, что наша «Единая Россия» активна настолько, насколько ей позволяет наша Конституция. И действительно, много ли можно требовать от партии парламентского большинства, которая по Конституции не имеет права назначать премьера, формировать правительство! Авторы упомянутого мной доклада предлагали немедленную расправу с прошлым, с «вертикалью власти» как необходимой предпосылкой модернизации и любого обновления. Медведев, напротив, говорит, что радикальное обновление в сложившейся политической системе может нас вернуть назад, к хаосу 90-х, что нам нужны только те реформы, которые не подорвут сложившуюся политическую стабильность. Авторы «Образа...» связывали будущее демократии в России с правом Запада беспрепятственно финансировать наши организации. Медведев более осторожно, в духе суверенной демократии подходит к проблеме роли внешнего фактора в развитии нашей страны. Он обращает внимание, что на самом деле в мировой политике мы имеем дело с лукавой практикой двойных стандартов демократии, которая откровенно используется для «ограничения суверенитета (России) и вмешательства в ее внутренние дела». В конце концов Медведев настаивает на том, что при оценке сложившейся политической системы мы должны руководствоваться элементарной честностью и справедливостью, оценивать достоинства нашей демократии не в сравнении с идеалом, а в сравнении с нашим недавним советским прошлым, советской несвободой, когда люди были лишены элементарных прав пользоваться благами современной цивилизации. Медведев обращает внимание на то, что молодежь не знает того, что еще 20 лет назад коммунистическая Россия была страной «железного занавеса», выездных комиссий, цензуры, преследования за инакомыслие.

Скорбя о мире в целом, мы забываем про себя

Подкупает и то, что Медведев, выступивший на втором Ярославском форуме в роли идеолога эволюционной модернизации, учитывающей и особенности русской истории, и особенности российского менталитета, не претендует на истину в последней инстанции. И действительно, концепция основных предпосылок демократии побуждает к дискуссии. Несомненно, о чем говорит Медведев, в условиях бедности никакая демократия невозможна. Абсолютное равенство возможно только как равенство бедных, а равенство бедных, как показал коммунистический эксперимент в России, неизбежно ведет к деспотизму и тоталитаризму. Но вся проблема состоит в том, что богатство и благополучие автоматически, тем более в нынешней, посткоммунистической России, не ведет ни к гражданской активности, ни к рождению чувства ответственности и способности к самоограничению, без которых демократия не может состояться. Не надо строить иллюзий и по поводу ускоренной урбанизации. Сама по себе советская урбанизация, превращение бывших крестьян в индустриальных рабочих не привили им потребность в свободе и чувство личного достоинства. Да и поддержка благосостояния граждан за счет нефтедолларов, как происходит сейчас, думаю, тоже мало что даст для преодоления нынешней, углубляющейся политической апатии. Политологи, которые призывают к немедленному возрождению выборности губернаторов, забыли, что, к примеру, на последних выборах в Санкт-Петербурге, где победила Матвиенко, явка избирателей составила около 25%. Очевидно, что, как говорил Медведев, чем образованней человек, чем выше уровень его культуры, тем свободней он в своих суждениях. Но тем не менее нельзя забывать, и об этом говорит советский опыт, что само по себе высшее образование не дало интеллигенции ни чувства реализма, ни потребности к самостоятельному мышлению, не освободило ее от традиционного российского легковерия, от традиционной российской веры в чудо.

Верно, о чем говорил на встрече с политологами Дмитрий Медведев, что отличие российского национального самосознания от китайского состоит в пристрастии к общим понятиям, в привычке в силу специфики языка воспринимать и описывать мир в предельно общих, абстрактных понятиях. Отсюда, с одной стороны, и отзывчивость нашего человека к всемирным проблемам, к поискам всечеловеческого счастья, а с другой стороны, на что обращал внимание Медведев, его равнодушие к деталям, к конкретному, к особенному, из чего на самом деле состоит наша жизнь. Но как тогда объяснить, что немцы как нация куда более философичная и метафизическая, чем мы, всегда отличались предельной практичностью в быту, обладали уникальной способностью людей своими руками делать добротные, полезные вещи.

Вот только несколько примеров, показывающих, насколько были бы полезны для оздоровления и отрезвления нашего интеллигентского сознания спровоцированные Медведевым дискуссии о реально живущем русском, российском человеке. Ведь на самом деле реальный русский человек со всеми скрытыми пружинами своей души остается тайной за семью печатями, как и 100–200 лет назад. Все народы создают мифы. Но никто, кроме русских, вернее, русской интеллигенции, не создает такие мифы, которые находятся в кричащем противоречии с мировоззрением и привычками своего народа. Кстати, если бы Медведев в своем анализе привычек, сдерживающих создание гражданского общества снизу, пошел дальше, перешел бы к конкретному, то он бы увидел, что на самом деле после опыта самоорганизации Белого движения у нас в России за последние 90 лет не было ни одного примера массовой, идущей снизу, добровольной самоорганизации людей. Вообще существует проблема, от которой, как мне кажется, уже в силу своей должности уходит оптимист Медведев. А может ли в душе российского человека после 70 лет советской, централизованной по указанию сверху организации жизни проснуться жажда социального и политического творчества? Только один факт: в умерших советских колхозах и совхозах на протяжении последних 20 лет никогда не предпринимались попытки на их основе создать хотя бы примитивные формы производственной или потребительской кооперации.

Хочется верить в лучшее, верить, что прозвучавший на Ярославском форуме призыв к трезвости, реализму, здравому смыслу, к более глубокому изучению своей национальной истории оздоровит ситуацию в нашей экспертной среде. В конце концов ничего нового для человека, знающего русскую общественную мысль, Медведев не сказал. Ровно 100 лет назад «веховцы» объявили войну философии политического и экономического детерминизма. Они говорили о том, что изменение политических институтов и экономической системы без совершенствования личности, без ее морального оздоровления ничего не даст. Они говорили о том, что свобода без совести и стыда, без чувства ответственности, без способности к самоограничению может обернуться хаосом и насилием варваров. Но ведь их никто не послушал, ведь в 1917 году победили как раз сторонники примитивного политического и экономического детерминизма. Какие надежды, что сейчас все произойдет по-другому, что наша интеллигенция избавится от закоренелой болезни революционизма и страсти искать простые решения? Вообще может ли появиться инстинкт самосохранения у нации, которая на протяжении одного века его не раз теряла?