Геннадий Бурбулис
Геннадий Бурбулис: "Сегодня у нашей страны та же сложнейшая ситуация выбора".
Фото из личного архива Г.Э. Бурбулиса
Имя Геннадия Бурбулиса называют в первой десятке деятелей перестройки – и почти всегда в связи с темой распада Советского Союза. Помощник первого президента России Бориса Ельцина и вице-премьер первого правительства новой республики как никто информирован о процессе государственных преобразований тех времен. Оценки Бурбулиса, прозвучавшие в эксклюзивном интервью для «НГ-политики», отличаются от общепринятых – политик с горечью признается, что Беловежские соглашения сильно недооценены. В беседе с редактором отдела политики «НГ» Александрой Самариной Бурбулис отметил: у перестройки и нынешнего курса президента Дмитрия Медведева много общего. И это общее видится ему по большей части «печальным».
– Геннадий Эдуардович, какой видится вам перестройка спустя 25 лет?
– Для моего послевоенного поколения все, что связано с тем временем, его идеалами, общественной атмосферой и человеческим прорывом к нормальной, достойной жизни, является поколенческой платформой. По большому счету мы – дети перестройки: в рамках тех наших переживаний и страданий эпохи уже загнивающего социализма.
– Ваш самый главный шаг в годы перестройки – участие в подписании соглашения, положившего конец существованию Советского Союза. Что происходило тогда в Беловежской Пуще? Когда на самом деле рухнула империя?
– Наша родина – Советский Союз окончательно и необратимо распался в трагические дни августовского путча 1991 года. Я назвал эту ситуацию политическим Чернобылем советской тоталитарной милитаризованной системы. И поэтому все дальнейшие наши действия были коренным образом, причинным образом связаны с этой трагедией, с этой бедой. Советского Союза уже не было де-факто, и нужна была определенная мудрость, определенное мужество с нашей стороны, чтобы найти ту форму – правовую, политическую, которая бы этот распад сделала более управляемым, более щадящим и регулируемым. Требовалось выйти из этой опасной ситуации без риска жестокого передела советского наследства, включая и варианты гражданской войны и катастрофической неуправляемости всеми жизненными процессами. Поэтому в конечном счете Беловежское соглашение, на мой взгляд, было абсолютно правильным, жизненно необходимым. Мы сами еще недооцениваем его исторического значения. Когда я встречаюсь в университетах разных стран мира с профессионалами, они говорят, что это был шедевр политической дипломатии конца ХХ века. И мне немножко грустно все это слышать, потому что получается, что они точнее понимают то, что мы сами сделали.
– Что могло произойти в стране – не подпиши Борис Ельцин тогда этого документа?
– Могла быть совершенно непредсказуемая, лавинообразная, с множеством жизненных потрясений, длительная и взрывоопасная форма распада Советского Союза – уже по территориям, по регионам. Могло бы разрушиться все, из чего складываются интересы конкретных людей. Мы сумели все это предотвратить, и в этом отношении Беловежские соглашения свою историческую роль выполнили. Другое обидно, и я считаю, что здесь во многих отношениях есть моя личная ответственность. Мы были так перегружены проблемами, которые нам необходимо было ежесуточно, ежечасно решать внутри России, что не сумели, не хватило ума или силы развивать заложенное в Беловежских соглашениях возможности для перегруппировки и консолидации уже распавшейся системы Советского Союза на геополитическом пространстве нашей страны. Нужна была приоритетная работа именно в рамках СНГ – с каждой республикой в рамках сложившихся новых специфических условий и возможностей. Но мы этого не делали, полностью поглощенные разоренным народным хозяйством и необходимостью решать ежедневные проблемы внутри России – в режиме чрезвычайки.
– То есть плодами вашей дипломатической победы просто не воспользовались – отсюда все эти обвинения?
– У страны сегодня та же самая сложнейшая ситуация выбора: или мы прозябаем, любуясь собой у кривого зеркала истории, или мы сумеем вернуть себе достоинство. И вот этот классический треугольник – человек–власть–свобода – наполним тем жизнетворным содержанием, без которого у нас нет будущего.
– Когда, на ваш взгляд, люди поймут, что шаг, предпринятый вами в Беловежской Пуще, был необходим для нормальной и достойной жизни в нашей стране? Это понимание уже прорастает в обществе? Или оно наступит не скоро? Что может изменить настроения людей, заставить их пересмотреть отношение к эпохе перестройки?
– Я думаю, что те глубинные, фундаментальные испытания, которые сегодня уже самым явным образом назрели в современной России, – есть важная историческая, человеческая и, может быть, даже системно-антропологическая предпосылка для того, чтобы ответственно воспринимать недавнее наше прошлое. Потому что ни одного правильного шага вперед, ни одной сверхзадачи, которая перед нами сегодня стоит, мы не сумеем успешно решить, если будем продолжать пренебрежительно, легкомысленно относиться к сути того, что происходило практически еще 20 лет назад.
– Помню время, когда в обществе наступила какая-то усталость, разочарование в том, во что они верили, к чему стремились люди, ходившие на массовые митинги под лозунгами отмены статьи 6 Конституции. Над перестройкой подшучивали, ее лидеров обвиняли во всех смертных грехах. Вас, например, – в распаде Советского Союза. Как вы все это воспринимали? Вам было больно от несправедливости таких обвинений?
– На самом деле и тогда, и сегодня самой трудной и самой важной проблемой является проблема понимания того, что происходит с жизнью в стране. Понимание интересов, действий и убеждений друг друга. Понимания того, зачем в принципе нужны какие-то изменения – с точки зрения человеческого существования. Понимание и доверие – это два ключевых, на мой взгляд, требования к любой ситуации. Особенно к той, которую можно назвать предельной, исключающей возможность жить по-старому. Ведь в такой момент события весьма противоречиво отражаются в восприятии людей. Они не понимают, как можно и нужно жить по-новому. Я уверен: убеждения являются для любого человека высшей ценностью, позволяющей ему поступать, действовать, принимать решения и воплощать их так, чтобы когда-то, где-то, кому-то это было полезно, понятно и приятно.
– Что было бы правильным осуществить сегодня в первую очередь – в качестве уроков перестройки?
 Нелегко донести свою правду до современников. Фото РИА Новости |
– Самое важное, на мой взгляд, и тогда и сейчас – это научиться преодолевать те разногласия, которые существуют в среде думающей российской интеллигенции. Я не стесняюсь и не боюсь этого понятия, потому что без нравственной, духовной, интеллектуальной общекультурной консолидации ничего у нас сегодня не получится. Поскольку это как раз тот фундамент, без которого ни одной текущей проблемы – и тем более стратегической – нам решить не удастся. У нас продолжает существовать абсолютно невнятное представление о том, куда мы стремимся.
Ведь самая большая сегодня потребность – в глубоком научном осмыслении реального положения дел в стране. В понимании той глубинной взаимосвязи с мировыми процессами, которую мы продолжаем легкомысленно игнорировать. И самое главное – научиться сегодня бережно относиться к тому тонкому слою российских граждан, который безусловно заинтересован в жизненно неотложной необходимости перемен, чтобы не допустить уже нового распада новой России. А угроза такого распада продолжает быть очень актуальной.
– Вы имеете в виду нарождающийся средний класс?
– Я имею в виду ту специфическую жизненную позицию, которую наблюдаю сегодня в разных слоях общества. Можно его назвать условно средним классом, можно назвать мыслящим классом. Речь идет о представителях слоя, который опирается на свои жизненные убеждения. Который научился не заискивать, не холуйствовать и не жульничать, а сохранять в самых сложных социальных ситуациях достоинство – и профессиональное, и нравственное. Это среда, которая медленно накапливается в многообразии всех этих псевдопартийных и якобы элитных структур. Я называю этих людей «достижительными» – в основе их мировоззрения лежит прежде всего чувство собственного достоинства. Именно оно заставляет граждан уважать и ценить свою страну, свою родину. Заставляет их добиваться, чтобы нас понимали и уважали и в родном сообществе, и в других странах мира. Этот сложнейший и важнейший слой переживает, действует и живет иногда вопреки принимаемым нами законам, вопреки многословным декларациям. Живет по тем заповедям, которые неустранимы ни сейчас, ни 100 лет назад, ни через 100 лет вперед.
– Вы видите какие-то параллели между эпохой Михаила Горбачева и нынешней деятельностью Дмитрия Медведева?
– К сожалению, есть немало признаков такого печального узнавания. Потому что первое, что бросается в глаза, – это серьезное пренебрежение к фактам, игнорирование того, что можно было бы назвать научной картиной мира. Мы начинаем выдвигать идеи и программы, которые очень слабо, хило обоснованы – с точки зрения науки. Мы злоупотребляем разными банальными стереотипами. Вторая обидная параллель заключается в том, что сохраняется наивная и в высшей степени вредная вера в магию слов. Есть некое уклонение от тех слов, фраз, текстов, докладов, которые время от времени произносятся представителями власти. Послания к нации в принципе крайне необходимы, но они действенны только тогда, когда существует глубокая продуманная программа, когда назначена серьезная ответственность за ее практическую реализацию. Мы заболтали в свое время перестройку, что привело к краху страны. И есть серьезная опасность такого же рода сегодня. Опасность этакой легкомысленной словесной активности – без ответственности за реальный и каждодневно созидаемый результат.
– Какими были лично ваши главные надежды – и самые сильные разочарования от перестройки?
– Надежда была и тогда, и сейчас на то, что мы перестанем наконец наивно полагаться на всесилие государственной машины. Догадаемся, поймем и научимся ценить самостоятельное, достойное, профессиональное и нравственное социально ответственное поведение каждой активной личности. Помните, какие надежды мы возлагали на девиз гласности? Однако в стране не возникло реальной ценности свободы слова. Я уверен, что у России есть достойное будущее. Оно по большому счету сформулировано в нашей Конституции, которую надо научиться знать, понимать и практически воплощать.
– Когда в стране наступает серьезный разрыв между словом и делом, для граждан резко сужается возможность обсуждения этой печальной ситуации. Публичные площадки заняты профессиональными говорунами, и критика перемещается на кухни. Знакомое явление?
– Повторяется печальная ситуация: в прошлые годы интеллигенция на кухнях обсуждала свои переживания, негодовала относительно бездарной и безучастной власти. Сегодня то же самое происходит, но уже для большинства думающих людей не на кухнях, а на дачах, за городом. То есть время изменилось с точки зрения условий жизни, но оно обидно совпадает с прошлым – с точки зрения вот этого разрыва между словом и делом, идеями и практическими поступками. Я считаю, самое главное сегодня – это консолидация всех тех, кто сохраняет оптимизм, волю и способен на агрессивную и даже иногда беспощадную оценку действительности своим развитым разумом. Не следует бояться той жизненной, необходимой потребности в реальном обновлении. Надо объединяться. Без этой сверхзадачи консолидации всех достойных людей в России, к сожалению, у нас будущего нет.
– Откуда взяться такой консолидации, если в обществе, как свидетельствуют опросы, нарастает пассивность, люди отчуждаются от государства, а государство – от граждан? Откуда взяться гражданскому обществу? В какой среде оно может прорасти?
– Мне кажется, что чудовище, выращенное за последние годы, – представители номенклатурно-бюрократического закормленного чиновничества (иногда его называют аппаратом), существует в двусмысленной форме. Потому что, когда эти чиновники попадают в другую среду и уже на себе испытывают жестокое насилие государственной машины, они недоумевают: почему происходит такая несправедливость в их отношении? Как ни странно, именно на эту среду я смотрю с надеждой. Консолидация – это понимание того, что никакие новые революции, уличные системные и несистемные оппозиции ничего полезного стране не принесут. А вот появление и накопление достаточно ответственных людей в разных сферах, на разных уровнях, в разных формах жизненного пространства может оказаться перспективным. Важно умение ценить инициативу тех, кто, может быть, даже в какой-то мере тебе лично несимпатичен... Вот, к примеру, сегодня назревает создание какой-то новой сетевой системы единомышленников, которые по разным причинам лично не соприкасаются, но создают это новое пространство ответственности, это пространство свободы, это пространство личного поступка. Для меня очевидно, что такого рода явление не может пройти бесследно. Потому что сегодня и в университетах, и в клубах по интересам, в разных деловых сообществах назревает некое состояние не только неудовлетворенности, не только страха за сегодняшние псевдоблагополучие, но и состояние внутренней консолидации, внутренней уверенности, что так жить нельзя. И что по-другому жить можно, но за нас это никто не сделает.
– На ваш взгляд, несет ли кто-нибудь персональную ответственность за нереализованные возможности перестройки?
– Нет. Эти процессы были жизненно необходимы, они всегда являются результатом сложной комбинации обстоятельств и факторов. Это история идей, история людей, история событий, когда, казалось бы, одни и те же ценности, идеи воплощаются в поступках разных людей – и из этого происходит непредсказуемое подчас событие. Что касается ответственности, она, безусловно, должна быть. Я считаю, что не всегда такая ответственность требует какого-то публичного и демонстративного проявления, но есть моральная ответственность, есть в конечном счете познавательно-интеллектуальная ответственность тех, кто имеет полномочия принимать решения и практически их воплощать. Несомненно, каждый из нас несет ответственность за свой образ жизни, за свои поступки. А те, кому довелось оказаться уже на подиуме большой политики и истории страны, никогда не могут и не должны от этой ответственности увиливать. Она всегда существует, и чем больше этой ответственности в сегодняшней нашей ситуации будет, тем, на мой взгляд, больше у нас надежд на нормальное достойное будущее.
– Эта ответственность лежит на тех, кто в годы перестройки и после нее руководил страной? На обществе – тоже?
– Прежде всего на тех, кто отвечал за выработку решений, за их практическую реализацию. Никогда нельзя от этого увиливать и тем более этого недопонимать. Ты берешь на себя определенную роль, ты ее осознанно реализуешь, и в этом своем качестве, предназначении ты уже человек нагруженный, перегруженный этой ответственностью – исторической, человеческой, корпоративной и т.д.
