Александр Ципко
Популяризаторы идей коллективного труда по-прежнему востребованы в обществе.
Фото Елены Рыковой (НГ-фото)
Видит Бог, не можем мы, русские, жить по правде, жить с открытыми глазами, в согласии со здравым смыслом. Раньше многие из нас, на самом деле подавляющее большинство населения СССР, были рабами коммунистической лжи, коммунистической пропаганды. Еще в 70-е, когда Александр Исаевич Солженицын сказал, что стыдно, неприлично «жить по лжи», многие советские люди были убеждены, что они живут в самой демократической, благополучной стране мира, что они – первопроходцы коммунизма, во всем впереди планеты всей, во всем краше тех, кто живет «на загнивающем Западе». Но не прошло и 20 лет после краха мировой социалистической системы, как всем стало ясно, что на самом деле «самый передовой общественный строй» был крепок прежде всего своим «железным занавесом». И снова многие из нас (и прежде всего растущее не по дням, а по часам племя «настоящих патриотов») убеждены, что все равно мы краше и сильнее духом тех, кто живет на Западе. Хотя бы потому, что мы – русские.
О минимуме материальных потребностей
Раньше многие считали, что залогом нашего превосходства над капиталистическим Западом является построенный нами социализм, сегодня многие интеллектуалы – и обществоведы, и естественники – связывают цивилизационное превосходство России над Западом с ее дореволюционным прошлым, с тем, что они называют «русские традиции коллективного труда». Определения этого якобы существовавшего специфического русского способа производства даются самые разные. Я говорю «якобы существовавшего», ибо никто, абсолютно никто из тех, кто исповедует веру в духовное и моральное превосходство наших русских традиций хозяйствования над западными, рыночными, не приводит никаких эмпирических, исторических свидетельств в пользу своей теории. Для Сергея Кара-Мурзы существование в России «общинного крестьянского коммунизма» является аксиомой. Отсюда и убеждение, что советский строй является продолжением «русского коммунизма». Авторы работы «Цивилизационно-ценностные основания экономических решений» считают само собой разумеющимся, что в дореволюционной России существовала «этическая традиция», которая «предполагала коллективные формы трудовой деятельности». Согласно представлениям авторов названной работы, русскому человеку по душе монастырский уклад хозяйствования, «идеал нестяжательского образа жизни», «существование на минимуме удовлетворения материальных благ». Согласно этой концепции, суть русского православного опыта хозяйствования, его преимущество над рыночной экономикой состоит в сознательном подавлении «своекорыстия или личного интереса» как основного стимула к труду. Некоторые члены Экспертного совета «Экономика и этика» при Патриархе РПЦ тоже верят в существование «проверенных временем российских трудовых традиций корпоративности и коллективизма», связывают будущее России с возрождением нравственных стимулов к труду, «этической мотивации к высокопроизводительному и качественному труду».
Об особенностях «русского коммунизма»
На этой вере, что русский человек предпочитает коллективный труд индивидуальному, а духовные стимулы к труду материальным, и строится новая философия нашего первопроходства, нашего русского преимущества над капиталистическим Западом. Как только рухнет капиталистическая цивилизация, основанная на интересах прибыли и экономических стимулах к труду (а разразившийся глобальный финансовый кризис является началом конца), рассуждал на июльском заседании названного выше Экспертного совета «Экономика и этика» академик Сергей Глазьев, спасением для человечества станет русская, православная модель хозяйствования, ставящая во главу угла моральные стимулы к труду. Связывала будущее мировой экономики с русской моделью хозяйствования в своем выступлении на майском заседании клуба «Меркурий» и автор книги «Россия и русские в мировой истории» Наталья Нарочницкая. В общем получается, что в нашем нынешнем рыночном отставании от Запада – залог нашего рывка в будущее всего человечества.
Некоторые исследователи делают уже практические и политические выводы из этой веры в изначальное духовное превосходство русского работника над западным. Если русскому человеку более свойственно «существование на минимуме удовлетворения материальных благ», его душе ближе монастырская экономика, основанная на «натуралистско-общинных началах», то получается, что именно сталинская командно-мобилизационная организация труда является наиболее адекватным воплощением русскости.
На мой взгляд, идеология русского коммунизма, все эти модные ныне рассуждения об исходных моральных преимуществах «русского уклада производства» опасны тем, что они не только сближают, но отождествляют русскость, православность со сталинщиной, они, по сути, выводят свободу, достоинство личности, материальный достаток и благополучие семьи за рамки так называемых «базовых ценностей россиян».
Нельзя не видеть, что сплошь и рядом разговоры об особой коллективистской, православной этике труда используются и для оправдания сталинской насильственной коллективизации, и для оправдания тотальной нищеты и убогого быта советских людей.
О русофобском патриотизме
Когда-то, в последней трети XIX века, как писал Федор Достоевский, чтобы стать русским, надо было быть православным. Но сейчас, в начале XXI века, в новой России русскость предполагает уже не только православность, но и ощущение своего якобы первородного морального превосходства над народами Запада. Но и этого мало. Теперь никто тебя не будет считать полноценным русским, если ты не будешь верить, что именно Сталин воплощал в жизнь православный, а не марксистский проект, что именно при Сталине была воплощена в жизнь мечта русского человека о радостях коллективного труда. У нас сегодня все больше и больше людей начинают по-сталински понимать и сущность русскости, и сущность православия. Сегодня, чтобы стать «настоящим патриотом», ты должен разоблачать, как утверждает «Русская доктрина», не только Горбачева, который, как учат сейчас в школах, «за тридцать сребреников продал СССР», но даже Хрущева, который якобы первым изменил духовным принципам нашей православной цивилизации, начал переселять рабочих из сталинских бараков в пятиэтажки, поставил нашу уникальную православную цивилизацию позади западной-антихристовой, взял курс на догоняющее развитие, на рост производства хлеба, молока, мяса. А тем самым, как пишут авторы «Русской доктрины», соблазнил русского человека «неприличным в своей глупости культом «сытости» и прочими обывательскими идеалами. Сегодня, как утверждают теоретики нового народничества, нового славянофильства, самыми большими врагами русскости являются те, кто пытается судить о нашей жизни в категориях добра и зла, кто не соглашается с тем, что «шарашки» и советское крепостное право, вечный дефицит самого необходимого для жизни – есть какое-то цивилизационное преимущество. К примеру, профессор Г.Г.Малинецкий, заместитель директора Института математики им. М.В.Келдыша, полагает, что для перехода с пораженческих позиций на национальные мало преодоления уже упомянутого наследства Хрущева, по вине которого (как считает и этот исследователь) произошел «надлом» русской души, «заземление характерных для нее высоких смыслов и ценностей, державших советское общество», мало отказаться от лозунгов «догоняющего развития», мало заменить «традиционные для Запада материальные стимулы» и «рациональный западный расчет» идейными стимулами, «идеей служения», но надо еще произвести революцию сверху, если удастся, в «жестком варианте», то есть повторить «опричнину Ивана Грозного», «выдвижение сталинских наркомов».
На заседании семинара «Центра проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования», где обсуждался доклад Г.Г.Малинецкого, В.И.Якунин мимоходом заметил, что в данном случае мы имеем дело уже «не с научным исследованием, а с политикой». Я бы от себя только добавил, что нынешнее победное шествие по стране (скажу сразу) псевдоучения об особом русском общинном способе производства является опасной политикой. Нынешним попыткам построить на месте разрушенной в начале 90-х советской плановой экономики цивилизованное рыночное производство и на этой основе прорваться через тиски с каждым днем усиливающейся технологической отсталости России идеологи русского коммунизма противопоставляют в качестве альтернативы новое издание нашего традиционного крепостничества.
 Патриотизм не исчерпывается национальным вопросом. Фото Артема Житенева (НГ-фото) |
Русские марксисты против идеологов «русского коммунизма»
Даже Ленин в эпоху своего увлечения идеей непосредственного перехода к коммунизму, в эпоху своей предельной утопичности был в тысячу раз более реалистичным, чем нынешние идеологи особого русского коллективистского уклада хозяйствования. Конечно, марксизм в целом направлен против культуры, ибо является теорией единообразия. Марксизм сводит все сложное к простому. Но идея «особого русского пути» еще страшнее. Она предполагает упрощение, максимальную примитивизацию быта и человеческих потребностей. Ленин в отличие, к примеру, от С.Кара-Мурзы и Г.Малинецкого знал и понимал, что в прошлом, до эпохи коммунистического строительства, никакого коммунизма ни в деревне, ни в городе не было, а были только «мелкобуржуазный эгоизм» и собственнические инстинкты, которые «проклятый капитализм оставил в наследство рабочему и крестьянину». Утопизм Ленина, утопизм большевиков состоял в том, что они верили в возможность коммунистической переделки и русского крестьянина, и русского рабочего, доставшихся им в наследство от капитализма. Но все русские марксисты начиная от Г.В.Плеханова разоблачали народнический миф о существовании коммунистической общины, о существовании традиции русского коллективного труда. Кстати, учение о существовании православных, коллективистских традиций труда – это чистый продукт советской образованщины. Всего этого не было и в помине не только в пореформенной, но и в дореформенной России. Даже внутри большой крестьянской семьи процветал индивидуализм. Каждая невестка доила корову обособленно, для своего мужа и своих детей.
Несомненно, есть особенности и специфические черты русского характера. И позитивные, и негативные. У русских есть уйма достоинств: и безоглядная смелость, и доброта, и самоотверженность, и поразительная открытость и ранимость души. Но самое поразительное, что действительно отличает нас от других европейских народов, что мы не только приписываем себе то, чего отродясь у нас не было, к примеру, привычки к коллективному труду, но и пытаемся на основе этих иллюзий, мифов, выдуманных достоинств ломать привычное, устоявшееся, строить «новую жизнь».
Миф о природном русском коллективизме находится на самом деле в вопиющем противоречии с природой и историей русского человека. Не надо было бы Сталину проводить насильственную коллективизацию, если бы крестьянин российский, и прежде всего великороссы, действительно предпочитали коллективный труд индивидуальному труду во имя живота и благосостояния своего. Не отставало бы безнадежно наше колхозное, коллективное производство на земле от фермерского на Западе, если бы действительно радость коллективного труда опьяняла душу русского человека. В конце концов надо помнить, что на самом деле в своем личном подсобном хозяйстве русский крестьянин работал в десять раз лучше, чем на колхозном и совхозном полях, что за всю советскую историю на личных подсобных хозяйствах крестьян и рабочих, которые составляли всего 2% пахотных земель, производилось от 25 до 35% всей сельскохозяйственной продукции, производимой в СССР.
Без морали нет духовности
После упомянутой выше дискуссии о православных традициях коллективного труда в беседе со мной протоиерей Всеволод Чаплин поддержал мою мысль об опасности переиначивания православия на коммунистический лад. Более того, он заметил, что на самом деле все эти разговоры об особом русском коллективистском укладе производства являются «апологией натурального хозяйства» и технологической отсталости.
Но мне все же верится, что никто уже в России всерьез не относится к предложениям поставить крест на рыночной экономике и возвращаться к практике монастырских хозяйств, приводимых в жизнь «этатистскими ремнями, аккумуляции в рывковой динамике». Русские устали жить и работать на надрыве, как призывают их идеологи особого русского пути, жить «на минимуме удовлетворения своих материальных потребностей». Опасность всех этих попыток поднять дух россиян, внушая им мысли об их якобы исходном природном духовном превосходстве над человеком Запада, состоит в возможной наркотизации нашего и без того мутного сознания непомерной гордыней. Нет у нас никакого права учить другие народы как жить. Надо всегда помнить, писал перед смертью, в начале 50-х, Иван Ильин, что грешно нам ставить задачу «русификации Запада», «предаваться духовно беспочвенной и нелепой национальной гордыне и проявлять сущее ребячество в государственных вопросах. Мы сами не оправдались перед судом истории. Мы не сумели отстоять (в 1917 году) свободу, ни нашу свободу, ни нашу государственность, ни нашу веру, ни нашу культуру. Чему же мы стали бы «обучать» Запад?! Русский народ должен думать о своих собственных недостатках и пороках, о своем духовном возрождении, укреплении и расцвете┘ Смешно слушать «мудрые» советы разорившегося хозяина, глупо превозноситься в самомнении наделавшим бед на весь мир».
Надо понимать, что пропаганда, даже на словах, духоподъемной лжи на самом деле не дает ни веры, ни гордости за свою историю, а только плодит лицемерие, укрепляет и без того сильное недоверие простых людей к нашей элите. Ведь наши русские люди, пережив все потрясения нашего страшного русского ХХ века, поумнели, они постепенно все же преодолевают традиционное легковерие, податливость к соблазнам сказки и красивого слова. Они знают все о себе и знают, что по крайней мере сегодня мы хуже, чем другие народы Европы, слабее духом, ибо не можем уже 20 лет ничего сделать с разгулом преступности, коррупции, не можем никак обуздать своекорыстие и бизнеса, и правящей элиты. Не существует духовность без морали. Духовность и моральность может существовать и без привычки к коллективному труду, к действию сообща. Но она, духовность, на самом деле или заморожена, или, хуже того, утрачена в стране, которая является чемпионом Европы и всего христианского мира по количеству убийств, по количеству брошенных матерями детей, по количеству беспризорных детей, по насилию в семье, чемпионом по всем другим мерзостям насилия. Не может быть образцом духовности страна, в которой жизнь человеческая по традиции мало что стоит.
Куда больше простой русский человек поверил бы правдивому слову! Если бы мы наконец всерьез начали говорить о наших пороках и призвали бы современную российскую нацию к избавлению и от нашего зашкаливающего за все человеческие пределы индивидуализма. Навязчивая пропаганда лжи, будь то коммунистическая, будь то патриотическая, на самом деле ведет к порче российского народа, сокращает его и без того слабую потребность к самосовершенствованию.
Дарья Гармоненко