Дальнейшего повышения цен на хлеб пока не происходит, а очереди наблюдаются.
Фото Reuters
О сильной руке и где полыхнет
Башкирова: Мы уже говорили о том, повлиял ли кризис каким-то образом на социальные и политические взгляды. Мы задали в февральском исследовании такой вопрос: повлияли ли недавние социальные экономические изменения на ваши политические взгляды? И около трети опрошенных сказали, что повлияли. И вот что интересно: СМИ, многие политики, аналитики опасаются того, что в условиях кризиса народ опять будет стремиться к сильной руке, то есть к авторитаризму. В этом исследовании мы попытались измерить степень этого стремления к авторитаризму или к демократической ориентации. И вот что у нас получилось – к авторитаризму тяготеют чуть больше трети россиян, соответственно две трети жителей России ориентированы на демократию.
Гудков: Я скептически отношусь к такого рода исследованиям, потому что это измерение слов-символов все-таки. Люди не понимают, что такое «демократия», реального опыта или знакомства с тем, как работает или как устроена демократическая система, у них нет. Мы много раз спрашивали людей, как они себе представляют, что такое демократия. Все ответы делятся на неравные части – позитивные и негативные. Негативные – это демагогия, хаос, беспорядок и все прочее. То, что они подозревают в позитивном смысле под демократией, не является собственно демократичным. Это высокий уровень жизни, это социальная защищенность, это свобода, это правовое государство. А ведь правовая защищенность вообще-то не имеет прямого отношения к демократии, потому что правовое государство возникло не в демократических режимах, а гораздо старше. Понимаете, это важные вещи. Фундаментальные представления о социальном устройстве, о политической системе складываются на протяжении поколений и не меняются в какие-то месяцы и даже годы. Кризис или не кризис – эти вещи гораздо более устойчивы, чем кажется, даже переодетые в разные слова, они сохраняют свою устойчивость много десятилетий, если не больше.
Башкирова: Но чтобы измерить этот показатель, мы, естественно, не спрашивали в лоб: «Вы за демократию или авторитаризм?», чтобы оценить эту тенденцию, мы использовали «батарею» ценностных суждений.
«НГ»: Понятия о демократии, может быть, и не меняются, но разве общественные устремления – точнее, тяготения к сильной руке – в период кризиса не усиливаются?
Гудков: Ориентация на сильную руку очень резко выросла в ситуации кризиса 1998 года и сохранялась после него, на протяжении 2000-х годов.
Каменчук: Я говорила в самом начале своего выступления, что мы не фиксируем в настоящий момент рост популярности левых идей, и это актуально и в отношении ориентации на более твердую руку. Хотя в России в целом, это нужно сказать, государственнические позиции довольно сильны. Другой вопрос – насколько ярко они выражены, о радикальном национализме говорить нельзя.
Башкирова: Но есть все-таки угрозы межнациональных конфликтов...
Каменчук: Кстати говоря, мы затронули очень интересный момент – о росте вероятности межнациональных конфликтов, до этого говорилось о напряженности на Дальнем Востоке. Если говорить по регионам, то, по нашим исследованиям, как раз несколько большую напряженность в связи с кризисом мы наблюдаем именно на Юге, в Южном федеральном округе. И вот в этой связи нельзя забывать о национальном факторе. А на Дальнем Востоке по сравнению с Югом все выражено не так ярко.
Кертман: Если уж мы затронули тему межэтнических конфликтов┘ Очень не хочется давать какие бы то ни было прогнозы по этой проблематике, но, судя по тому, что показывают наши исследования, если полыхнет, а такой риск существует, то это случится скорее всего не на Юге. Самые опасные регионы на сегодня – это Тверская и Ленинградская области. Произошло, по-видимому, следующее: там, где есть устойчивая привычка к межнациональному общению, как в южных регионах, как, кстати, и в Поволжье, и в некоторых сибирских регионах, там могут часто возникать определенные межнациональные трения, но они быстро и угасают. Там есть опыт преодоления и забывания таких вещей. А вот в почти мононациональных в недавнем прошлом регионах, где теперь образовались большие национальные анклавы, такого опыта нет, здесь раздражение по поводу «чужаков» нарастает, и это показывают некоторые данные. А тут еще возникает в условиях кризиса конкуренция за рабочие места плюс циркулируют предположения относительно роста преступности со стороны не уехавших гастарбайтеров – все это создает совершенно горючую смесь. Вот очаги чего-то подобного мы увидели в Ленинградской и Тверской областях.
«НГ»: Это проводилось выборочное исследование или по всей стране?
Кертман: Это было двухэтапное исследование: сначала по всей стране мы сделали грубый замер и отобрали семь регионов, в которых ситуация, судя по результатам этого первого этапа, выглядела тревожной, а затем провели в них углубленные исследования. Где-то положение дел при внимательном рассмотрении оказалось не столь опасным, а вот два вышеупомянутых региона вызывают самое серьезное беспокойство.
 Опрос проведен ВЦИОМом (репрезентативная выборка – 1600 человек в 140 населенных пунктах 42 регионов России) совместно с белорусскими (социологическая лаборатория «НОВАК», выборка – 1000 человек во всех 6 регионах) и украинскими (компания Research & Branding Group, выборка – 2067 респондентов в 24 областях Украины и АР Крым) коллегами. |
О кредите доверия
«НГ»: Сейчас некоторые эксперты из политологической среды предрекают, что терпение народа на пределе и что если полыхнет, так уж полыхнет. Насколько подобные прогнозы актуальны для сегодняшней действительности?
Кертман: Они неактуальны до тех пор, пока сохраняется нынешний кредит доверия власти. Я думаю – лучше сказать, мне кажется, – что в ближайшие года полтора вероятность крупномасштабных социальных потрясений (о локальных эпизодах речи, понятно, не идет) близка к нулю. Дальше – в зависимости от того, как будет развиваться экономическая ситуация и сохранится ли кредит доверия. Кстати, даже во времена Великой депрессии, которую все поминают, но обычно не очень знают, что там было на самом деле, запас прочности в этом плане был примерно двухгодичным. То есть период между началом экономической катастрофы и созреванием «гроздьев гнева», формированием социально-психологических предпосылок серьезных потрясений.
«НГ»: Отношение россиян к глобализации, в чем наши граждане видят выход из кризиса?
Каменчук: Вопрос о глобализации несколько абстрактный, и даже спрашивать об этом сложно население. Если говорить о совместных действиях различных международных акторов по выходу из кризиса, помощи друг другу и т.д., то вот конкретные цифры на март 2009 года. 78% опрошенных россиян считают, что ни на чью помощь нам рассчитывать не стоит, нашей стране нужно полагаться только на свои силы. Прежде всего такого мнения придерживаются респонденты среднего возраста – 25–34 года, только 7% считают, что России способны помочь страны СНГ или Евросоюз.
Гудков: Это никакого отношения к глобализации не имеет. Если мы говорим о глобализации, то надо говорить об открытии рынков труда, капиталов, соответственно гарантиях частной собственности, независимом суде и т.п.
Каменчук: Помощь Евросоюза как раз и может выражаться в открытии границ, в открытии возможностей (что, правда, маловероятно в отношении России, например).
Гудков: Может быть, и может. Но пока благодаря пропаганде, благодаря постоянному навязыванию антизападной националистической риторики в обществе восстановились старые, еще советские или даже досоветские стереотипы, сильнейшее предубеждение против западного капитала, против того, чтобы предприятиями владели иностранные компании, чтобы в Россию приезжали иностранные рабочие и все в этом роде. Опять-таки именно в 2000-е годы ксенофобия и изоляционизм резко усилились. Какие уж тут открытость и глобализация!
Кертман: Мы задавали такой вопрос: России следует совместно с другими странами искать общие пути выхода из кризиса или действовать по собственному усмотрению, без оглядки на другие страны? Первая позиция почти вдвое популярнее, чем вторая, так что явный и последовательный изоляционизм – это все-таки маргинальная позиция.
Гудков: Наше общество закрыто и на самом деле не хочет открываться. Оно боится внешнего воздействия, страдает паранойей военной угрозы, усиления влияния чужой культуры и потери собственной идентичности.
«НГ»: Ну и наконец давайте подведем итоги. Резюме каждого из представленных на нашем круглом столе социологических центров о нынешней кризисной ситуации и общественных настроениях в этот период.
Гудков: Есть пределы развития нашей экономики. Она уперлась в нынешнюю политическую систему: как будет реагировать политическая система, так и будет развиваться кризис. Сегодня мы фиксируем ситуацию высокой нарастающей неопределенности, массовой тревожности, роста неудовлетворенности и пессимизма в отношении будущего. Но это не значит, что из этого могут последовать какие-то принципиальные изменения в обществе или его институтах. Очень многое зависит от того, как поведет себя власть, какую тактику, какую стратегию или программу действий по выходу из кризисной ситуации они выберут. Реакция в обществе на кризис в нашей стране и в западных странах принципиально разная. Кризис в Америке вызван, условно говоря, избытком доверия к институциональной системе, экономическому устройству и прочему. У нас проявление кризиса связано с дефицитом доверия к институциональной системе, поэтому он развивается быстрее и имеет более тяжелые последствия. Нынешний кризис – это безусловный вызов существующей политической системе, и, в каком виде она сохранится на выходе из кризиса, сказать трудно.
Башкирова: Я полагаю, что нет такого резкого роста пессимистических настроений. Практически сохраняется вся та прежняя иерархия тревог и опасений, что была раньше, ничего нового к этому не добавилось. Несколько увеличился уровень тревожности, но никакого катастрофизма нет. Люди сейчас пока находятся во взаимопонимании с властью. Последняя, по мнению народа, ведет себя грамотно, все время подает сигналы о том, что знает о проблемах и пытается их решать. Еще не в полной мере задействован ресурс для того, чтобы пропаганда или информированность по кризису велась и дальше. Но протестных выступлений, акций массового характера, общественного неспокойствия мы не наблюдаем. Я бы обратила внимание на те регионы, о которых мы говорили, – это Дальний Восток, Юг России, это важно. У меня лично вызывает опасение возможность роста числа межэтнических столкновений, и не только с гастарбайтерами. По данным международного исследования «Европейские ценности», проводимого в 45 странах (в России его проводит наша компания), в России очень низок уровень терпимости к «другим»: представителям другой национальности, вероисповедания, приверженцев иных политических взглядов и идей.
Кертман: Все зависит от того, как будет разворачиваться кризис. Кредит доверия к власти значителен. Протестные настроения на сегодня скорее декларативны, чем реальны, если говорить о стране в целом. Но при этом нарастает не социальная напряженность, а депривация, негативные социальные настроения. Люди обеспокоены реальным ухудшением своего материального и – шире – социального положения. Кризис в этом смысле – это не только испытание для власти, что безусловно, это еще и испытание для общества. В какую сторону сдвинется уровень межличностного доверия в нашем обществе, останется он таким же критически низким или вырастет, как изменится уровень солидарности, готовность людей к взаимопомощи, с одной стороны, и к принятию на себя ответственности за свою судьбу – с другой? Для самой социальной ткани тоже наступает некое время испытаний, проверки на прочность и эластичность. В какую сторону пойдет процесс – увидим.
Каменчук: Я могу отметить, во-первых, более рациональное отношение к тому, что происходит. Отрезвление вполне очевидно, кстати говоря, поэтому отчасти и уровень паники, который мы отмечали в декабре, сейчас снизился. Во-вторых, отношение, поведение и настроение, они скорее всего закрашены в таком более конструктивном ключе. То есть люди настроены не столько на акции протеста, сколько на то, чтобы самим активно выходить из сложной ситуации. Полагаться действительно на самих себя в первую очередь, не на какие-то отвлеченные структуры, в частности и государственные, и уж точно не на МВФ, ООН и Америку и т.д. В-третьих, одни из ключевых слов на сегодня – это «экономия» и «компенсаторная стратегия поведения». В-четвертых, нельзя забывать не только о малообеспеченных слоях населения, но и о так называемом среднем классе, который, на мой взгляд, как раз больше всего и пострадает от кризиса – как это было и в конце 1990-х. Им есть что терять, и не они являются целевой группой государственных программ по помощи населению. Если удастся избежать широкой депрофессионализации этих слоев и смягчить резкое снижение уровня доходов в этой группе – все будет не так страшно. И в заключение: мы не ожидаем резких взрывов, а уж тем более революционного характера в ближайшем будущем. Более того, хочу сказать, что в настоящий момент существуют некоторый запас прочности и ряд стабилизирующих факторов. Стоит подчеркнуть важность диалога с населением в этой связи, и, в частности, не только видеомосты премьер-министра зимой, но и также телеобщение первого лица государства на ведущих телеканалах. Но необходимо также более конкретно выражать ожидания или планы. Конечно, россияне больше будут полагаться на то, что они видят в магазинах, на ценники, на незадерживаемые зарплаты и т.д., чем на индексы на биржах, о которых говорят в новостях в экономических разделах. Так что пока политическая сфера остается тихой гаванью. Что будет дальше, время покажет.
Ольга Соловьева 
