0
12339
Газета Печатная версия

26.09.2019 00:01:00

Плагиат, которого не было

Необыкновенная история о том, как поссорился Иван Александрович с Иваном Сергеевичем

Алексей Корнеев

Об авторе: Алексей Вениаминович Корнеев – историк литературы.

Тэги: проза, тургенев, гончаров, классика, ссора, плагиат, достоевский, дуэль, спектакль


12-1-1-t.jpg
Романисты-соперники Иван Тургенев...
Фото Надара около 1880 года

Началась эта история вскоре после того, как вернувшийся в феврале 1855 года из кругосветного плавания на фрегате «Паллада» Иван Александрович Гончаров привез с собой наброски нового романа, который позднее получит название «Обрыв». О новом творческом замысле он обстоятельно рассказывал приятелям, в числе которых был и Иван Сергеевич Тургенев. Тогда Гончаров и подозревать не мог, что вводит в сокровенный мир героев своего творения того, кто в скором времени окажется его соперником!

Привыкший долго и мучительно обдумывать свои замыслы, Иван Александрович мысленно напряженно работал над «Обрывом», но не спешил приступить к его написанию. С одной стороны, требовал завершения начатый ранее и частично уже написанный роман − «Обломов». С другой − творческой работе препятствовала служба в канцелярии − других средств к существованию, кроме жалования чиновника, Гончаров не имел. (Литературу он считал слишком высоким призванием, чтобы допустить хотя бы мысль о том, чтобы писать ради денег.) И хотя вскоре после возвращения из путешествия ему удалось по рекомендации Александра Васильевича Никитенко перейти из Департамента внешней торговли, где он занимал должность столоначальника, в Петербургский цензурный комитет, новые служебные обязанности оказались не менее тягостными и обременительными.

12-1-2-t.jpg
...и Иван Гончаров.
Фото Андрея Деньера 1886 года
В отличие от Гончарова Тургенев писал легко и быстро. Три года спустя, когда Иван Александрович завершил работу над «Обломовым» и только приступил к «Обрыву», Иван Сергеевич также закончил роман, получивший название «Дворянское гнездо», и пригласил на его чтение знакомых писателей.

Оказался в числе слушателей и Гончаров. Каково же было его изумление, когда он обнаружил сходство в сюжетах читаемого произведения и его собственного, еще не написанного романа! «Что же я услышал? То, что за три года до этого я пересказал Тургеневу», − вспоминал он позднее.

Отличительной чертой Гончарова была мнительность, заметно усилившаяся с годами. Она и сыграла злую шутку с писателем, утомленным однообразной цензорской работой, задыхавшимся в затхлой атмосфере канцелярии Ивана Александровича поразила страшная догадка: Тургенев воспользовался его доверчивостью и похитил сюжет романа! 

Как полагал Гончаров, сходство персонажей обоих произведений было неоспоримо: «У меня бабушка, у него тетка. Лаврецкий, схожий характером с Райским, беседует по ночам с другом юности, как Райский с Козловым… Разумеется, я не мог передать на словах, например, ему всей изменчивой, нервной, художнической натуры Райского − и у него вышел из него то Лаврецкий, то Паншин… Он не забыл и фигуры немца, истинного артиста. У меня бабушка достает старую книгу − и у него старая книга на сцене… У меня верующая Вера, и у него религиозная Лиза, с которой он не знал, как кончить, и заключил ее в монастырь».

Когда слушатели нового романа разошлись, Гончаров поведал Тургеневу о странном сходстве их произведений. «Мне надо было бы тоже уйти, не говоря ни слова, − писал Иван Александрович впоследствии, − но этот роман был моя жизнь: я вложил в него часть самого себя, близких мне лиц, родину, Волгу, родные места, всю, можно сказать, свою и близкую мне жизнь».

Неприятно изумленный услышанным, Тургенев был готов бросить в огонь рукопись своего романа.

− Нет, не бросайте, − сказал ему Гончаров, − я вам отдал это. Я еще могу что‑нибудь сделать.

Сходство романов Тургенева и Гончарова стало предметом их неоднократных встреч и объяснений. Иван Сергеевич говорил, что вовсе не думал что‑либо заимствовать из рассказанного ему сюжета, однако признавал, что некоторые подробности оказали на него глубокое впечатление и могли бессознательно отразиться при написании «Дворянского гнезда». Поэтому, готовя роман к печати, он выбросил сцену между Лизой и Марфой Тимофеевной, имевшую некоторое сходство с объяснением бабушки и Веры в «Обрыве». В свою очередь, Гончаров, работая над своим романом, не включил в него главу о предках Райского, поскольку именно она, по его мнению, послужила источником, откуда Тургенев почерпнул материал для своего произведения.

Корни неприязни, питаемой Гончаровым к Тургеневу, глубоки. Уже первым своим опубликованным творением − «Обыкновенной историей» – Иван Александрович вошел в литературу как замечательный романист. В отличие от него Иван Сергеевич долгое время воспринимался как автор рассказов и небольших повестей. Великолепного новеллиста видел в авторе «Записок охотника» и Гончаров. Он был искренне удивлен, когда тот дерзнул выступить в ином жанре и сделаться его соперником.

В своих письмах Иван Александрович настойчиво стремился уверить Тургенева, что тот берется не за свой жанр и что его удел − отнюдь не роман, а рассказ. «Если смею выразить Вам взгляд мой на Ваш талант искренно, то скажу, что Вам дан нежный, верный рисунок, а Вы порываетесь строить огромные здания или цирки и хотите дать драму… − писал ему Гончаров 28 марта 1859 года. − Скажу очень смелую вещь: сколько Вы ни напишете еще повестей и драм, Вы не опередите Вашей «Илиады» − Ваших «Записок охотника»: там нет ошибок, там Вы просты, высоки, классичны, там лежат перлы Вашей музы − рисунки и звуки во всем их блистательном совершенстве».

Раздражение и острую неприязнь к счастливому сопернику вновь испытал Гончаров, когда полтора года спустя узнал о выходе в свет нового романа Тургенева «Накануне». Еще раньше, услышав от автора о работе над ним, Иван Александрович уверовал, что сюжет и характеры героев также заимствованы из «Райского» (так первоначально назывался «Обрыв»). Поэтому прочитав первые главы тургеневского романа, он принял за главного героя молодого скульптора Шубина и увидел в нем сходство с Райским, увлекавшимся живописью. К тому же героиню «Накануне» звали Еленой − это имя первоначально носила и героиня будущего «Обрыва» Вера. Подобные совпадения настолько уверовали болезненно мнительного Гончарова в плагиате, что он не стал читать тургеневский роман дальше и не узнал, что главный герой в нем вовсе не Шубин, а болгарин Инсаров, в котором при всем желании трудно найти сходство с Райским. Несколько лет спустя, все же дочитав по настоянию знакомых «Накануне» до конца, Иван Александрович убедился в этом. «Действительно, мало сходства, − вынужден был признать он впоследствии − но я не узнал печатного «Накануне». Это была не та повесть, которую он (Тургенев. − А.К.) мне рассказывал! Мотив остался, но исчезло множество подробностей. Вся обстановка переломана. Герой − какой‑то болгар. Словом, та и не та повесть».

«На обе эти повести, то есть «Дворянское гнездо» и «Накануне», я смотрю как‑то в связи, потому, быть может, что ими начался новый период Вашей литературной деятельности, − писал Иван Александрович Тургеневу 3 марта 1860 года в письме, внешне очень учтивом, но пронизанном ядом иронии. − Я даже беру на себя смелость, судя по тем сорока страницам, которые я прочел, заключить, каким чувством руководствовались Вы, когда писали и ту, и другую вещь… По этим двум повестям я разглядел и вполне оценил Вас как писателя и как человека. Как в человеке ценю в Вас одну благородную черту: это то радушие и снисходительное, пристальное внимание, с которым Вы… выслушиваете сочинения других и, между прочим, недавно выслушали и расхвалили мой ничтожный отрывок все из того же романа, который был Вам рассказан уже давно в программе».

В литературных кругах стали распространяться слухи, обвинявшие Тургенева в присвоении чужого сюжета. Повстречав однажды на Невском проспекте доброго приятеля − критика Степана Семеновича Дудышкина, Иван Александрович поинтересовался, куда тот направляется.

− К Бархатному Плуту обедать, − отвечал Дудышкин (Бархатным Плутом литераторы между собой называли Тургенева, посмеиваясь над его барственностью, скрывавшей природное лукавство).

− Это на мои деньги вы будете обедать, − заметил Гончаров шутливо, подразумевая солидный (4 тысячи рублей) гонорар, полученный Тургеневым за публикацию нового романа.

− Сказать ему об этом? − так же шутливо поинтересовался Дудышкин.

− Скажите, скажите! − отвечал, рассмеявшись, Иван Александрович, и приятели расстались.

Кто бы мог подумать, что Дудышкин воспримет шутливый совет всерьез и в точности передаст слова Гончарова Тургеневу! А именно так все и случилось − эти слова услышал не только виновник торжества, но и другие писатели, приглашенные на обед. Праздник был испорчен, самолюбие Ивана Сергеевича уязвлено. На другой же день он поехал к Гончарову и, не застав того дома, оставил записку, в которой просил разъяснить слова, услышанные накануне от Дудышкина.

Вернувшись домой и прочитав оставленную записку, Гончаров поспешил к Дудышкину.

− Но вы сами просили сказать ему ваши вчерашние слова, − робко заметил тот.

− А если бы я попросил вас ударить его, вы ударили бы? − возразил рассерженный Гончаров.

Тут только Дудышкин понял, какую непростительную оплошность он совершил. Несколько успокоившись, Гончаров сказал незадачливому приятелю, что если дело дойдет до дуэли, он уклоняться не станет, и просил того быть его секундантом. По счастью, поединок знаменитых писателей удалось предотвратить.

Конфликт завершился третейским судом. Дело о возможном плагиате разбирали авторитетные литераторы – Александр Васильевич Дружинин, Павел Васильевич Анненков, Александр Вавильевич Никитенко и Степан Семенович Дудышкин. Они сочувствовали обеим сторонам и старались их примирить. Однако сделать это было не так просто. Тургенев был очень бледен, Гончаров красен, а виновник усугубления конфликта Дудышкин, страдавший желтухой, осунулся и пожелтел.

Опровергая обвинения в плагиате, Иван Сергеевич, обращаясь к автору «Обрыва», сказал:

− Если бы я хотел что‑нибудь похитить из вашего романа, то хотя бы имя героини переменил!

Тщательно разобрав все обстоятельства столь необычного дела, третейский суд пришел к заключению: «Произведения Тургенева и Гончарова, как возникшие на одной и той же русской почве, должны были тем самым иметь несколько схожих положений, случайно совпадать в некоторых мыслях и выражениях, что оправдывает и извиняет обе стороны».

Подобное решение суда вполне удовлетворило Гончарова, который начинал жалеть, что конфликт зашел так далеко. Однако Тургенев, оскорбленный обвинением в плагиате, сказал своему противнику:

«Дело наше с вами, Иван Александрович, теперь кончено, но я позволю себе прибавить к ним одно последнее слово. Дружеские наши отношения с этой минуты прекращаются. То, что произошло между нами, показало мне ясно, какие опасные последствия могут являться из приятельского обмена мыслей, из простых, доверчивых связей. Я остаюсь поклонником вашего таланта, и, вероятно, еще не раз мне придется восхищаться им вместе с другими, но сердечного благорасположения, как прежде, и задушевной откровенности между нами существовать уже не может с этого дня».

Известие о заседании третейского суда быстро распространилось в литературных кругах и вдохновило известного тогда поэта Дмитрия Дмитриевича Минаева на создание тогда же напечатанного в сатирическом журнале «Искра» стихотворения «Парнасский приговор», в котором он с искрящимся юмором изложил дело о предполагаемом плагиате, перенеся заседание суда на Парнас. Перед сонмом богов во главе с Аполлоном предстает прилетевший на Пегасе писатель. Жалуясь на коварного соперника, похитившего его сюжет и создавшего на его основе свой роман, он приводит такие доказательства сходства двух произведений:

У меня герой в чахотке,

У него портрет того же.

У меня Елена имя,

У него Елена тоже.

У него все лица так же,

Как в моем романе, ходят,

Пьют, болтают, спят 

и любят…

Тяжба двух писателей завершалась в «Парнасском приговоре» торжеством справедливости. По воле богов похитителя чужого сюжета ожидало следующее наказание:

И за то он нашей властью

На театре будет вскоре

Роль купца играть немую

Бессловесно в «Ревизоре».

Незадолго до написания стихотворения Минаева в Петербурге состоялся необычный спектакль. В пользу нуждающихся литераторов был поставлен «Ревизор», роли в котором исполняли известные писатели. Так, городничего играл Алексей Феофилактович Писемский, почтмейстера – Федор Михайлович Достоевский, Хлестакова − поэт Петр Исаевич Вейнберг, печатавший в «Искре» и «Будильнике» юмористические стихи под популярным в то время псевдонимом Гейне из Тамбова. Тургеневу же досталась роль одного из купцов «без слов».

Согласно приговору богов, пострадавший писатель получал возможность отправиться в кругосветное путешествие для поиска сюжета нового произведения.

Примирение Гончарова и Тургенева произошло четыре года спустя − на похоронах Александра Васильевича Дружинина, приложившего много стараний для того, чтобы положить конец нелепой ссоре двух знаменитых романистов. Но и после этого в письмах Ивана Александровича, адресованных сопернику, несмотря на учтивость и радушие, ощущалась порой скрытая неприязнь.

Литература была единственной радостью жизни для автора «Обрыва», и он уходил в нее из тусклой и монотонной жизни петербургского чиновника, которую принужден был вести, как раньше ушел от пошлой обыденности в кругосветное плавание. «…Я откровенно люблю литературу и если бывал чем счастлив в жизни, так это своим призванием… − писал он Тургеневу, пытаясь объясниться с ним. − Ведь не десять тысяч (на них мне мало надежды осталось) манят меня к труду, а – стыдно признаться − я прошу, жду, надеюсь нескольких дней или «снов поэзии святой», надежды «облиться слезами над вымыслом». В отличие от Гончарова у Тургенева было много иных радостей в жизни. Привыкший работать над романами долго, основательно, капитально, Иван Александрович никак не мог простить сопернику той кажущейся легкости, с которой он создавал свои «эскизы», выдавая их доверчивым читателям за романы.

Раздражение вновь пробудилось в душе Гончарова, когда он узнал о выходе новых романов Тургенева − «Отцы и дети» и «Дым». «Потом уже, долго спустя, прочел я их обе («повести» − так Гончаров упорно именовал слишком короткие, на его взгляд, романы Тургенева. – А.К.) и увидел, что и содержание, и характеры первой почерпнуты все из того же колодезя − из «Обрыва»; а в «Дыме» взят только мотив дыма (у меня миража).

Так, и в «Отцах и детях» он опять повторил даже внешнюю программу «Обрыва»: опять (нов там Райский и Волохов) его новые герои приезжают в провинцию, опять повторил он, как в «Дворянском гнезде» и в «Обрыве», старуху, как у меня бабушка, у него тетка, опять две героини (вроде Веры и Марфиньки) − Одинцова и Фенечка, отдаленные подобия Веры и Марфиньки из другой сферы».

Позднее крайне мнительный Гончаров, прочитав только что опубликованную повесть Тургенева «Вешние воды», нашел в ней сходство с первой частью своего романа «Обыкновенная история». Раздражение, испытываемое Иваном Александровичем к счастливому сопернику, еще более усилилось. Теперь он видит сходство со своими творениями в произведениях не только самого Тургенева, но и западных писателей, с которыми он общался, а следовательно, мог пересказать им содержание «Обрыва»: совпадение с ним Гончаров находит в романах «Дача на Рейне» Бертольда Ауэрбаха и «Госпожа Бовари» и «Воспитание чувств» Гюстава Флобера.

Обуревавшие его сомнения Иван Александрович решился в конце жизни поведать бумаге: в 1875–1876 годах им была написана «Необыкновенная история», в которой он обстоятельно излагает подробности своих непростых отношений с Тургеневым.

На первом листе печальной исповеди души он пишет: «Из этой рукописи после моей смерти может быть извлечено, что окажется необходимым для оглашения, только в том крайнем случае… если бы в печати возникло то мнение, слухи, та ложь, которые я здесь опровергаю! В противном случае прошу эти листы по воле умирающего предать огню или хранить в Императорской публичной библиотеке как материал для будущего историка русской литературы».

Положив рукопись в конверт и запечатав своей печатью, Иван Александрович передал ее на хранение Софье Александровне − дочери Александра Васильевича Никитенко, с которой его связывали исключительно теплые и доверительные отношения. Печальная исповедь была опубликована спустя десятилетия после смерти обоих романистов‑соперников − в 1924 году.


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


Павел Бажов сочинил в одиночку целую мифологию

Павел Бажов сочинил в одиночку целую мифологию

Юрий Юдин

85 лет тому назад отдельным сборником вышла книга «Малахитовая шкатулка»

0
1077
Нелюбовь к букве «р»

Нелюбовь к букве «р»

Александр Хорт

Пародия на произведения Евгения Водолазкина и Леонида Юзефовича

0
758
Перечеркнутый Джанхот

Перечеркнутый Джанхот

Ольга Грибанова

Может ли ползающий взлететь

0
223
Сэнсэй-заика

Сэнсэй-заика

Вера Бройде

Непростые уроки японского

0
407

Другие новости