Без красок и почти без слов

Георгий Адамович. Собрание сочинений. «Последние новости». 1936–1940. – СПб.: Алетейя, 2018. – 968 с.

Его неоднократно обвиняли в неискренности. Марк Алданов чуть ли не каждое второе письмо к нему начинал со слов: «Не скрывайте от меня вашего настоящего мнения».

Тем не менее наследие литературного критика Георгия Адамовича (1892–1972) чрезвычайно ценно для понимания эмигрантской культуры. И не потому, что он, прожив почти восемьдесят лет, успел оставить отзывы чуть ли не о каждом мало-мальски значимом событии русского зарубежья (Шмелев, Мережковский), живо реагировал на новинки западной (Селин, Мартен дю Гар) и советской литературы (Зощенко, Леонов). Важно, что «Сквозь отступленья, повторенья,/ Без красок и почти без слов» в его критике нередко проявлялись действительно оригинальные мысли и острые замечания. Вот, например, сравнение прозы Марка Алданова и Владимира Набокова, писавшего тогда под псевдонимом Сирин: «Ни один из современных русских писателей не создал чего-либо, схожего с алдановской трилогией («Ключ», «Бегство», «Пещера». – А.М.) по сложившейся стройности частей, по законченности и четкости архитектоники. Часто говорят о композиционном даровании Сирина – и действительно Сирин исключительный мастер в области завязок, развязок и ведения действия вообще. Но у Сирина всегда одна тема, один фабульный замысел, который он и «подает» с необыкновенным остроумием и необыкновенной находчивостью. У Алданова совсем не то: его композиционный рисунок, менее резкий, менее драматический, чем сиринский, растекается в сторону гораздо свободнее. Сирин исходит из факта, Алданов кладет в основу творчества образ… Сирина всегда можно пересказать, потому что логика в его писаниях играет подавляющую роль, так же как и стиль событий. Алданов, несмотря на последовательность повествования, «непередаваем» иначе как ценой обеднения или даже искажения. Оба, в сущности, чувствуют время гораздо острее, нежели пространство (в противоположность Бунину – наименее «временному», наиболее «пространственному» из новейших русских художников), – но во времени Сирин очерчивает эпизод, а Алданов эпоху».

Возможно, здесь тоже имело место привычное стремление «перетончить», как иронически характеризовал критику автора «Одиночества и свободы» историк литературы Глеб Струве, но фактически получился пассаж, достойный научного исследования.

Да, чаще Адамович оставался пристрастен. Хотя и субъективные оценки современных критику писателей не менее важны. Вот, например, его слова о «позднем» Андрее Белом времен мемуарной трилогии: «За десять лет Белый не ослабел как художник, но обрюзг и отяжелел духовно». Конечно, в таких суждениях (и не только о Белом) он был не одинок. Можно вспомнить, что писал об авторе все того же «Серебряного голубя» Иван Шмелев, правда, в частном послании: «Никогда не терпел Андрея Белогорячечного… Бормотун-шаман и искренний до слез пакостничек, «всего-искатель», чистейший выродок-выкидыш… – словом, – «цветок», который только могла дать наша вырождающаяся интеллигенция… выкидыш с цыплячьим пухом на кочерыжке». Несправедливо? Зло? Вот только без таких филиппик (и столь любимых автором парадоксов) сложно до конца разобраться в литературных процессах минувшей эпохи.

Настоящий том рецензий, напечатанных в парижских «Последних новостях», завершает собрание сочинений. Такой вот получается «Конец главы». Почти по Голсуорси, если использовать парадоксы самого Адамовича.