Отчего умер Андрей Белый

На севере солнце еще пойди найди. А женщину – пожалуйста. Поль Гоген. Карибская женщина с подсолнухами.  1889. Частная коллекция

Более известен Белый-прозаик, чья экспериментально-экспрессивная манера изложения повлияла на стиль многих младших его собратьев по перу. Однако в наши дни я не встречал никого вне стен Литературного института, кто бы честно осилил лучший роман Белого «Петербург», не говоря уже о «Котике Летаеве» или «Москве под ударом».

Характерно, что мемуаристы очень скупо его цитировали. Упомянутое выше исключение – первые четыре строки из стихотворения «Друзьям», ими проиллюстрированы чуть ли не все посмертные очерки о Белом:

Золотому блеску верил,

А умер от солнечных стрел.

Думой века измерил,

А жизнь прожить не сумел.

Написанное в январе 1907 года в Париже стихотворение было впервые опубликовано в символистском журнале «Золотое руно», а затем вошло в авторский сборник «Пепел» (1909) как часть цикла «Эпитафия».

Дело, как вы уже, наверное, догадались, не в эстетической ценности этого немудреного верлибра, а в содержащемся здесь недвусмысленном указании на довольно экзотическую для наших северных широт причину смерти – тепловой солнечный удар. Оно было сделано 27-летним поэтом за 27 лет до своей кончины.

Впрочем, пророчеств тут два, второе – о прожитой жизни. С нее и начнем.

Борис Бугаев, взявший впоследствии литературный псевдоним Андрей Белый, родился 14 октября 1880 года в Москве в семье декана физико-математического факультета Московского университета Николая Бугаева и до 26 лет проживал в доме на Старом Арбате, где сейчас функционирует его мемориальная квартира. Среднее образование получил неподалеку, на Пречистенке, в знаменитой частной гимназии Поливанова, этой поэтической кузне Москвы. Выпускником Поливановской гимназии был, например, старший товарищ и литературный кумир молодого Бори Бугаева – Валерий Брюсов. Из ее стен вышел небезынтересный поэт, переводчик и теоретик символизма Эллис (Лев Кобылинский). А Николай Поздняков, Сергей Ширвинский, идеолог имажинизма Вадим Шершеневич и Сергей Эфрон, вскоре после выпуска женившийся на юной поэтессе Марине Цветаевой, вообще были однокашниками. Некоторое время учился там и Максимилиан Волошин.

На первых порах дружба связала Бориса с другим поливановцем, Сергеем Соловьевым, прототипом главного героя дебютного романа Белого «Серебряный голубь» (1909). Сергей был племянником знаменитого философа и поэта Владимира Соловьева, оказавшего сильнейшее влияние не только на Белого, но и на молодого Александра Блока. Вот уж действительно «как причудливо тасуется колода»! Блок приходился Сергею троюродным братом, так что личное знакомство двух будущих корифеев русского символизма, важное и для них, и для истории литературы, было заранее предопределено.

С детства увлекавшийся музыкой, чему потакала мать, Борис все же уступил настоянию отца, поступив на естественное отделение физико-математического факультета. Однако в 1899 году он, по собственному выражению, «всецело отдается фразе, слогу». В 1901 году Бугаев-младший знакомится с Брюсовым, Мережковским и Гиппиус, выходит первая книга Андрея Белого – «Симфония (2-я, драматическая)», написанная музыкальной, слегка ритмизованной прозой. Непривычную для читателя манеру письма автор «Симфонии» объяснил в предисловии потребностью «в выражении ряда настроений, связанных друг с другом основным настроением (настроенностью, ладом)», откуда «вытекает необходимость разделения ее на части, частей на отрывки и отрывков на стихи (музыкальные фразы)». Эта импрессионистическая фрагментация текста наряду с музыкальной перекомпоновкой фразы стала излюбленным литературным приемом, фирменным стилем Белого, по которому его влияние легко узнается в произведениях многих позднейших отечественных модернистов и авангардистов (в «карнавальных» романах Вагинова, например), а от них, значительно обогащенное, простирается в XXI век.

В 1903–1904 годах происходит несколько узловых событий в жизни Белого. Он оканчивает с отличием университет и возвращается туда снова, но уже на историко-филологический; вступает в переписку с Блоком; в Денежном переулке, рядом с Арбатом, начинаются регулярные собрания его приятелей – «аргонавтов», из которых пять лет спустя составится костяк издательства «Мусагет» (под этой маркой будут изданы сборники классических литературно-критических статей Белого, несколько томов поэзии и драматургии Блока, стихи Бодлера в переводе Эллиса и многое другое, а в 1929 году в Швейцарии возобновленный Метнером «Мусагет» выпустит впервые на русском языке труды Юнга). Также Белый начал сотрудничать в только что (январь 1904 года) основанном журнале «Весы», сразу сделавшимся главным печатным органом московских символистов. А в издательстве «Скорпион», которому принадлежал журнал, вышел первый чисто поэтический сборник Белого «Золото в лазури» – заметное явление на весьма ярком литературном небосклоне середины 1910-х годов.

В то же время Белый всецело погрузился в богемную жизнь со всеми ее «прелестями», адекватно воспринять которые его рассудок, вероятно, не был в состоянии изначально. Владислав Ходасевич много позднее так описал суть любовных игрищ декадентов: «Любовь открывала для символиста или декадента прямой и кратчайший доступ к неиссякаемому кладезю эмоций. Достаточно было быть влюбленным – и человек становился обеспечен всеми предметами первой лирической необходимости: Страстью, Отчаянием, Ликованием, Безумием, Пороком, Грехом, Ненавистью и т.д. Поэтому все и всегда были влюблены: если не в самом деле, то хоть уверяли себя, будто влюблены; малейшую искорку чего-то похожего на любовь раздували изо всех сил».

За этот «кратчайший путь», обставленный разного рода излишествами, Белый едва не заплатил жизнью: весной 1905-го на лекции в Политехническом музее его пыталась застрелить из револьвера доведенная до отчаяния их отношениями морфинистка и любовница Брюсова Нина Петровская. Оружие дало осечку. А вскоре уже в Петербурге «осечка» вышла у Белого с Любовью Менделеевой, женой Блока, причем не совсем понятно, с чьей стороны. Так или иначе, москвич не выдержал накала декадентских страстей и, расставшись окончательно с университетом, в 1906 году удрал за границу.

Дальнейшая его судьба напоминает раскачивающийся маятник: он то путешествует с женой Асей Тургеневой (племянницей великого писателя) по Северной Африке и Ближнему Востоку, то читает в России лекции о просодии, полагая тем начало существованию русского стиховедения как научной отрасли, то, до фанатизма увлекшись модной антропософией Рудольфа Штейнера, принимает непосредственное участие в строительстве первого штейнеровского Гетеанума в швейцарском Дорнахе. В военном 1916-м, вернувшись домой один, кружным путем, февральский и октябрьский перевороты 1917 года он встретил в Москве, работал в большевистском Пролеткульте. В 1921-м, разочаровавшись в Ленине, как до того в Штейнере, снова очутился за рубежом, в Берлине. Видевшие его здесь Ходасевич и Цветаева оставили красноречивые свидетельства невменяемости, в которую писатель впадал теперь все чаще. Он мог ни с того ни с сего огреть палкой пробегавшего мимо здоровенного пса и часами отплясывал в берлинских барах странные, эпатажные танцы, напоминавшие тем, кто их видел, о хлыстовских радениях. Удивительно, что осенью 1923-го ему позволили вернуться на родину.

Удивительно и другое: до начала 1930-х в СССР регулярно выходили из печати произведения Андрея Белого, наиболее ценную часть которых составляет беллетризованная мемуарная трилогия «На рубеже двух столетий» (1930), «Начало века» (1933), «Между двух революций» (1934). Видимо, пролетарская власть считала его безвредным стареющим чудаком, тихим сумасшедшим, эдаким живым пугалом, оставшимся от былой интеллигенции. Поселившись в подмосковном Кучине, Борис Бугаев стал вести жизнь типичного советского литератора тех лет: переживал из-за квартиры в строящемся кооперативном писательском доме, проводил лето с новой женой в Крыму. Здесь, в Коктебеле, в жарком июле 1933 года он перегрелся на солнце и упал в обморок – микроинсульт. Помните?

Золотому блеску верил,

А умер от солнечных стрел.

Думой века измерил,

А жизнь прожить не сумел.

Так и не оправившись от последствий солнечного удара, 54-летний писатель умер 8 января 1934 года. Сбылось ли с той же точностью и его второе предсказание? Думается, все-таки нет.