Уходя, гасите всех

Александр Щуплов и кот.

Странное дело, но кажется, что у поэта и журналиста Александра Николаевича Щуплова (1949–2006) ни одной посмертной книжки так и не вышло. Вечера памяти – были. Была публикация в журнале «Арион». Щуплов прислал туда стихи сам, но журнал, как известно, дело долгое. Вот что написано в небольшой аннотации: «Это произведение Александр Щуплов (1949-2006) прислал в «Арион» незадолго до своей смерти. Оно не было включено в его последнюю книгу – вероятно, из-за своей «странности». А нас именно этим привлекло.

В тот день, когда мы пытались дозвониться поэту, чтобы сказать, что стихи идут в номер, его увезли в больницу. Откуда он уже не вернулся».

Замечательно. Но где посмертное хотя бы избранное, где том воспоминаний о нем? Полное собрание сочинений, подозреваю, Щуплову не грозит. И, видимо, не нужно. Он – журналист, работал в разных газетах (в том числе и в «НГ», увы, недолго). Журналисты-газетчики пишут каждый день, и не каждый из них – Пушкин. Щуплов – не Пушкин. Щуплов – из другого века.

Александр Щуплов и Римма Казакова.

Уверен, поклонников Щуплова больше. Но все равно мало. И, что самое главное, какие-то они не очень деятельные. Товарищи, граждане и господа издатели поэзии, да ведь даже стихи Щуплова до сих пор не изданы одной книгой. Я понимаю, что все статьи и заметки его печатать смысла никакого нет. Многие из них и в самом деле – на один день. Или на одну неделю. Но – и тут я уверен абсолютно – надо напечатать все стихотворения поэта Щуплова. Всю его прозу. И избранные статьи. Он – блестящий литературный критик. Просто он так много писал, что, конечно, какие-то важные и глубокие вещи терялись.

Но все его стихи (а в замечательную, последнюю прижизненную книжку избранного Щуплова вошло далеко не все им сочиненное), я уверен, должны быть напечатаны. В красивой хорошей книге. Поэзия Щуплова – поэзия профессионала, мастера, специалиста, резчика по слову:

В небе средь голубых планет

ходят станции орбитальные.

А поэты с зеленых лет

носят галстуки погребальные.

Или:

Гривну выручить за лубок.

Грина выучить назубок.

Я очень люблю поэтессу Татьяну Бек (1949–2005). Она была близкой подругой Щуплова. Она меня с ним и познакомила. И у нее скоро тоже юбилей. И я, если буду жив, про нее тоже напишу. В стихах Щуплова я замечаю много мотивов из поэзии Бек. Ну вот: «Мечтатели, сони, гулены…» Татьяна Александровна так и писала.

Щуплов еще не стал моим ровесником, но уже скоро станет.

В мире гоев и изгоев

нужно помнить –

хоть с трудом:

подыскали цвет обоев,

начинайте строить дом!

Возвращаясь в жизнь

из транса,

верьте в будущий успех.

Все, что между ног, –

не транспорт.

Уходя, гасите всех!

Надо бы, конечно, больше цитировать. Уж слишком хороши стихи. И слишком мало их сейчас знают.

Умираем как назло к обеду.

Ненасытна смерти колея.

Скоро, может быть,

и я отъеду

в эти недалекие края.

С вытянутой шеей,

словно утка…

Отъехали вы, Александр Николаевич, будь оно все проклято. И что теперь? Ну вот, например, в Википедии, дай бог ей здоровья во веки веков, читаем: «В конце 90-х годов совместно с Т. Макловски и М. Кляйн издал сборники современного сленга: «Жаргон-энциклопедия московской тусовки»,«Жаргон-энциклопедия современной тусовки»  и другие» (в википедии, признаться, дважды написано «московская тусовка», я уж исправил и здесь-то написал правильно, хотя была еще у Щуплова энциклопедия сексуальной тусовки, музыкальной и пр.). Ну какие такие Томас, извините, Макловски и, еще более извините, Мэри Кляйн? Когда Щуплов выпускал одну за другой свои «энциклопедии», у него в отделе художественной литературы газеты «Книжное обозрение» работали Евгения Ульченко и я. Можно и нас считать упомянутыми Томасом и Мэри. Ясное дело, перед нами очередная игра, мистификация, скоморошина. Вот что пишет о Щуплове критик Владимир Бондаренко:

Александр Щуплов и Никита Богословский. Фото из архива Игоря Пергаменщика

Многие и запомнили его этаким дурашливым, юморным, насмешливым весельчаком, никогда не вчитываясь в его поэзию. А в поэзии сквозь дурашливость и анекдотичность веселого рыжего клоуна Саши Щуплова пробивалась еще и совсем другая судьба грустного и одинокого, в чем-то и трагичного человека».

В поэзию Щуплова вчитываться обязательно. Мало таких поэтов. Мой товарищ и коллега Андрей Щербак-Жуков почему-то говорит, что Щуплов для него ассоциируется с джинсами. Джинсы, мол, символ свободы, цвет индиго. Почему-то Андрею Щуплов запомнился в приталенном джинсовом костюме. А я вот помню улицу Сущевский вал. Щупловский вал, как ее называли некоторые наши авторы. Так вот, Сущевский вал, самый разгар 90-х, Щуплов в шортах и чуть ли не в малиновом пиджаке. Останавливается какая-то зверски шикарная машина, и оттуда хриплый голос: пацаны, куда везти? Какие деньги? Денег не надо! Ну, если дадите – возьму с уважением. И так далее. Куда мы ехали тогда и зачем – я, конечно, не помню. Да и какая разница? Было нас где-то четверо, но главным был Щуплов.

У меня было много учителей, в том числе очень хороших. Но главным был Щуплов.