0
5391
Газета Печатная версия

06.12.2018 00:01:00

По двум-трем костям

Борис Кутенков о поэтических раскопках периода заката советской империи и «археологической» реконструкции личности

Тэги: поэзия, стихи, антология, мурманск, хельсинки, тарту, коктебель, авангард, геннадий шпаликов, красная площадь, арсений тарковский, мандельштам, белоруссия, литературный институт, смерть

Борис Олегович Кутенков (р. 1989) – поэт, литературный обозреватель, редактор отдела критики и эссеистики портала Textura. Рецензент проекта «Книжная экспертиза» Creative Writing School. Работает редактором, репетитором по русскому языку, преподавателем литературного мастерства. Ведущий рубрики обзоров литературной периодики на сайте «Год литературы», ведущий рубрики «Книжная полка» в журнале Homo Legens. Член редколлегии альманаха «Среда» и портала «Сетевая словесность». Автор идеи литературных чтений «Они ушли. Они остались», посвященных рано ушедшим поэтам второй половины XX и начала XXI века, проходящих с 2012 года, редактор-составитель созданной по их итогам антологии «Уйти. Остаться. Жить» (2016).

45-10-1.jpg
Многие авторы второго тома антологии были не
только поэтами, но и художниками. Александр
Немировский. Без названия. Первая половина
1980-х. ллюстрация из второго тома антологии
«Уйти. Остаться. Жить»

В 2019 году выходит из печати второй том антологии «Уйти. Остаться. Жить» в двух частях, посвященный поэтам, которые ушли из жизни молодыми в 1970–1980-х годах. Книга еще до своего выхода стала заметным событием в литературном мире: фрагменты публикуют эстетически полярные издания – от «Волги» и «Интерпоэзии» до «Прочтения» и «Литературной России». О восстановлении облика малоизвестного поэта и о том, почему было важно представить в антологии «нового» Николая Рубцова, с Борисом КУТЕНКОВЫМ беседовал Глеб КОТОВ.

– Борис Олегович, предыдущий том антологии «Уйти. Остаться. Жить» был посвящен поэтам, умершим в конце XX – начале XXI века. Обращение к предыдущим десятилетиям выглядит логично, но все же были ли у вас дополнительные соображения относительно выбора именно этого периода?

– Летом 2012 года, обсуждая идею пкрвых литературных чтений «Они ушли. Они остались», мы с соорганизатором чтений, журналистом, культуртрегером Ириной Медведевой решили затронуть именно постсоветский период. К тому моменту я активно занимался проведением литературных мероприятий с участием ныне здравствующих поэтов, и подумалось, что очень мало внимания уделяется тем, кто ушел из жизни на рубеже веков. А ведь большинство из них просто не могли получить широкую известность в «новой» стране с ее развитием технологий и информационной перенасыщенностью. Кроме того, мне была интересна тема раннего ухода из жизни многих и многих поэтов в этот период (обозначенный поэтом и критиком Виктором Куллэ в выступлении на вторых литературных чтениях «Они ушли. Они остались» как «миллениарное обострение»), хотелось исследовать ее причины. Среди последних – неуслышанность в условиях культурного переизбытка, ощущение потери аудитории, невозможность вписаться в новую иерархию ценностей. Занимает меня эта тема до сих пор, но крен в новой антологии сделан в сторону литературоведческого анализа в рамках очень разных поэтик; главная задача – показать, как именно поэтов нужно читать, и попытаться определить их место в литературной иерархии, а многих и ввести в культурный контекст. Этот контекст постсоветского времени осмыслялся нами на протяжении шести лет, что прошли с момента первых чтений «Они ушли. Они остались»; за это время мы рассказывали о поэтах первого тома в разных городах и весях – от Мурманска до Хельсинки, от Тарту до Коктебеля, и почувствовали некий предел усилий. Поэтому обращение «вспять» действительно было логичным. И оказалось, что поэтов, заслуживающих внимания и не успевших получить признания, в последний период существования советской империи было не меньше, но «проявиться» им было сложнее по другим причинам, главная из которых – канон соцреализма, жестко ограничивавший пространство «разрешенного».

– Всего в двухтомнике будут показаны судьба и творчество 36 поэтов. Есть ли некая черта, обусловленная, быть может, временем, эпохой, которая их объединяет?

– Об этих чертах так или иначе говорят многие статьи в антологии, советую обратить внимание, например, на мемуар Ольги Постниковой об Илье Рубине (1941–1977) или статью Юлии Подлубновой об Алексее Еранцеве (1936–1972). Таким образом, вырисовывается одна из главных задач – попытка объединить в рамках одной книги конфликтующие поэтики: с одной стороны – авангардистов, чья невозможность вписаться в соцреалистический тренд была обусловлена вполне внятными эстетическими причинами, с другой – тех авторов, которые делали что-то интересное и живое, отталкиваясь от «канонической» поэтики (пожалуй, в каждой из двух частей второго тома можно с большой условностью выделить эти группы). Кроме того, много биографических перекличек и совпадений среди представленных в антологии поэтов: «авангардист» Николай Данелия (1959–1985) – сын режиссера Георгия Данелии, снимавшего фильмы по сценариям Геннадия Шпаликова (1937–1974); отдельная линия – поэты-правозащитники: вышедший в 1968-м на Красную площадь Вадим Делоне (1947–1983), Илья Габай (1935–1973), Юрий Галансков (1939–1972). Сергей Морозов (1946–1985) перекликается еще с двумя авторами антологии: как и Марк Рихтерман (1942–1980), учился в семинаре Тарковского и унаследовал черты его поэтики, а в юношеские годы публиковался в альманахе Дворца пионеров под одной обложкой с Леонидом Губановым (при жизни эта публикация стала одним из двух журнальных выходов поэта к читателю). Намжил Нимбуев (1948–1971) переводил с бурятского стихи своего земляка Дондока Улзытуева (1936–1972)…

– Расскажите, пожалуйста, немного о значимых лично для вас авторах антологии.

– Каждое имя дорого – и чем больше погружаешься в мир каждого поэта, слушая рассказы о нем на «Они ушли. Они остались» и вновь вычитывая верстку антологии, тем дороже оно становится. Понимая всю субъективность выбора, отмечу в первую очередь поэта из Белоруссии Игоря Поглазова (1966–1980). В свои неполные 14 лет это был акселерат, создававший не по возрасту зрелые стихи, менявшийся, по свидетельству Дмитрия Губина (который работал тогда в питерском журнале «Аврора» и первым опубликовал стихи Игоря после его смерти – спустя восемь лет хождения их в самиздате), «не по дням, а по месяцам». Москвич Владимир Полетаев (1951–1970) профессионально занимался стихотворными переводами, учился в семинаре Льва Озерова в Литинституте. Поражает строгость этого юноши к себе – его стихотворение с заветами, данными собрату-переводчику, призывает судить автора (то бишь себя) по гамбургскому счету, разделяя понятия «суд» и «осуждение». Были сомнения по поводу включения в антологию Николая Рубцова (1936–1971), любимого мной с детства, одного из первых поэтов, которых я прочитал в своей жизни. Его сборник, когда мне было 10 лет, принес домой друг бабушки, внешне поразительно похожий на Рубцова, и эта книжица надолго стала «настольным» чтением. По понятным ностальгическим причинам подборку я составлял с особой любовью – и попытался представить Рубцова неожиданного, не имеющего ничего общего с «певцом дубов и березок», которым его пытались сделать в рамках патриотического проекта. Подборка убедила моих коллег. Еще один значимый для меня герой антологии – автор ошеломительной духовной лирики Владимир Гоголев (1948–1989) учился в Литинституте и был отчислен из-за несовместимости его мировоззрения с официальным советским. Усилием воли остановлю себя в перечислении: к «нынешним» поэтам я еще привыкаю. Каждое утро, бросаясь к литературным делам, ощущаю свой долг перед многими требующими моей заботы и поддержки – сейчас это целая «орава» талантливых поэтов двух томов антологии. Почти физически чувствую исходящий от них завет и стимул к посмертному продолжению жизни.

– Я знаю, что в числе авторов статей о поэтах немало солидных имен. Скажите, пожалуйста, пару слов о них.

– Внятная культуртрегерская задача состоит в попытке объединить разнородные пространства – и представить те точки зрения, которые далеки от замкнутости на групповых интересах. Именно поэтому особое удовольствие для меня как для редактора – предложить стихи для анализа критику, который, может быть, при других обстоятельствах не узнал бы даже имени этого поэта, и затем самому прочитать их его независимым или же пристрастным взглядом. А в случае если их «знакомство» перерастает в дружбу и влечет за собой новые культуртрегерские инициативы, чувствую особого рода «теневую» радость. Конечно, сегодняшняя ситуация раздробленности (о которой поэт и критик Марина Кудимова, автор предисловия к антологии, скептически сказала в одном интервью как о преобладании «лицензионного сознания»: легитимность получают те, у кого есть «удостоверение» принадлежности к «своим») не располагает к такой независимой позиции. Но сам я читаю всю литературную периодику – от «Знамени» до «Нашего современника», и мне интересны (причем в личностном аспекте) разные критики, оказывающиеся в нашей книге под одной обложкой, может быть, впервые: от Ольги Баллы и Валерия Шубинского до Данилы Давыдова и Юрия Орлицкого, от покойных Натальи Горбаневской и Вениамина Каверина (чьи очерки о поэтах републикуются в книге) до ныне здравствующих Евгения Абдуллаева и Олега Демидова, от Михаила Айзенберга до Дмитрия Быкова. Культуртрегерская позиция предполагает, что свой литературный проект я должен по возможности доносить до публики с максимальной активностью, так как сегодня всего и всех очень много и книга почти наверняка не дойдет до громадной части читателей, которым она может быть важна. Историко-литературный подход предполагает некоторую дистанцированность от личного отношения – именно поэтому характер антологии «Уйти. Остаться. Жить» не вкусовой или отражающий эстетические приоритеты определенного сегмента, но максимально полно представляющий срез поэтик и аналитическую картину выбранного периода.

– Труднее ли оказалось собирать материалы для второго тома с учетом того, что в случае с первым была большая вероятность найти современников, а тут пришлось копнуть прошлое, архивы?

– Здесь особенно отмечу работу одного из редакторов антологии, поэта и культуртрегера Николая Милешкина, благодаря которому два позднесоветских десятилетия представлены максимально полно. Именно он проводил часы и дни в Ленинской библиотеке, сканируя сборники, перерывая антологии и предлагая «новонайденных» поэтов. Вы верно заметили, что сложность поиска материалов обусловлена временной дистанцией, об этом в антологии написала Ольга Аникина, попытавшаяся разыскать сведения о герое своей статьи Михаиле Фельдмане и убедившаяся, что никто из ее респондентов не имеет о поэте ни малейшего представления, кроме информации, полученной из справочных источников. Аникина сравнила эти поиски с реконструкцией личности и жизни античных поэтов, возможной только благодаря их стихам, и археологическими раскопками, благодаря которым удавалось воссоздать облик доисторического животного по двум-трем костям. В других случаях родственники и хранители архивов охотно шли навстречу; так, Ремма Арштейн, которой родители Владимира Полетаева перед смертью завещали его архив, внесла в подборку важные изменения, позволила ознакомиться с рукописями, автографами. Иван Ахметьев принял участие в публикации ушедшего друга Сергея Трофимова (1953–1979). Дотошен был Герман Лукомников, представительная подборка отца которого, Геннадия Лукомникова (1939–1977), впервые выходящая в таком объеме, – предмет нашей особой гордости. Продолжает хранить память о Николае Данелии, сыне известного режиссера Георгия Данелии и актрисы Любови Соколовой, литературный секретарь отца поэта Елена Машкова…

– Насколько второй том отличается от первого в плане разнообразия экспериментальных поэтик?

– И в той и в другой антологии были очень разные авторы: в готовящейся книге Евгений Харитонов (1941–1981), эстет и провокатор, мысливший опущенными звеньями нарратива, соседствует с уже упомянутым Марком Рихтерманом, писавшим в достаточно прозрачной, но индивидуальной манере; громокипящий Николай Данелия – с медитативным, знающим о своем смертельном диагнозе Валдисом Крумгольдом (1958–1985); исследующий скрытые возможности слова Михаил Соковнин (1938–1975) – с настроенным на волну публицистического высказывания Вадимом Делоне (1947–1983). В споре с коллегами о включении или невключении поэта, пишущего в экспериментальной манере, я скорее отвечаю положительно, понимая, насколько сложно было выделиться, будучи «другим», в условиях советского времени и насколько такие типологические черты поэтики не имели шанса на публикационный успех. Но случаи имитации, как и подлинности, заметны на всех полюсах. В своей недавней статье, опубликованной в журнале «Интерпоэзия», я предложил разграничение имитационной поэтики «узнавания» и имитационной «филологической» поэзии. Но не забудем: подлинный шедевр удивляет именно тем, что не укладывается в стройные парадигмы, переворачивает представление об иерархиях и канонах.      


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


Белоруссия вступила в санкционную войну с Литвой

Белоруссия вступила в санкционную войну с Литвой

Дмитрий Тараторин

Минск наложил запрет на импорт ряда товаров из недружественной страны

0
1065
Евросоюз вводит санкции из-за смерти Навального*

Евросоюз вводит санкции из-за смерти Навального*

Геннадий Петров

На встрече глав МИД ЕС обсудят пополнение черного списка за счет россиян, палестинцев и израильтян

0
1636
Авангардом по традиции. В Еврейском музее идет выставка о Культур-Лиге

Авангардом по традиции. В Еврейском музее идет выставка о Культур-Лиге

Дарья Курдюкова

0
1222
Украина распечатала границу с Приднестровьем...

Украина распечатала границу с Приднестровьем...

Светлана Гамова

Молдавия предложила наказать Россию за выборы в Тирасполе

0
1836

Другие новости