Но слушайте: усы вы не топырьте так-то

Мечты о морских путешествиях появились у Верна еще в юношеские годы. Иллюстрация Александра Медведева

До сих пор словосочетание «Жюль Верн – поэт» могло восприниматься исключительно в переносном значении: фантастико-приключенческий мир его романов, безусловно, романтический, и его создатель не мог не быть поэтом или, на худой конец, человеком, не чуждым поэзии. Но в огромном творческом наследии классика беллетристики поэзия в исконном своем значении хоть и стоит на первом (по хронологии) месте, все же остается малоизученной и забытой. Кстати, корпус его лирики включает в себя более 180 произведений, от мелких набросков и стихов «на случай» до крупных баллад и поэм. В 1989 году в Париже были впервые опубликованы две тетради юношеских стихов Верна, своеобразный поэтический дневник 1847–1849 годов. В наши дни благодаря стараниям небольшого коллектива переводчиков, подготовивших к печати собрание стихотворений Жюля Верна, его поэзия станет доступной и русским читателям, которых в нашей стране всегда было немало. Выход книги ожидается к концу текущего года. Пока же читателю предлагаем оценить поэзию Жюля Верна по ее образцам. Но прежде обратимся к биографии нашего автора.

Будущий писатель, при рождении получивший имя Жюль-Габриель, родился 8 февраля 1828 года в городе Нанте, в доме, принадлежавшем его бабушке по материнской линии, на живописном островке Фейдо в русле Луары, где и ныне можно видеть причал парусных судов. Его отец, Пьер Верн, был преуспевающим адвокатом во втором поколении. Мать, чье полное имя Софи Мари Аделаида Жюльенн Аллотт де ла Фуэ, бретонка с шотландскими корнями, из рода, получившего дворянство еще в конце XV века. Со стороны отца также были кельтские корни, однако его предки исконно жили на французской земле. Жюль был первенцем, после него, через год, на свет появился брат Поль, а затем еще три сестры, Анна, Матильда и Мари. Детство мальчика проходило в атмосфере родительской любви и ласки в процветающем городе на реке, в какой-нибудь полусотне километров от Атлантического океана. Мечты о морских путешествиях появились у него еще в ранние годы, чему способствовали рассказы жившей по соседству капитанской вдовы, уроки у которой он брал с шести лет. Затем последовала учеба в семинарии Сен-Донатьен с неизбежной зубрежкой теологических трактатов и латыни, отношение к которым у Жюля Верна сложилось ироническое, если не насмешливое. Воспоминания об этом периоде жизни отражены им, правда, еще в довольно мягких тонах в незаконченном юношеском романе «Священник». К духовным занятиям душа мальчика не лежала, зато приключенческие рассказы и авантюрные романы вызывали у него восхищение, и он запоем читал в доме отца произведения романтиков и записки путешественников. В 1839 году 11-летний Верн совершил поистине романтический поступок: тайком от отца определился юнгой на парусное судно «Корали», отплывавшее в Индию. Но карьера моряка оборвалась в самом начале: сев на следующий пироскаф (первоначальное название парохода. – «НГ-EL»), отец нагнал судно уже в устье Луары. Сын якобы объяснил, что в путешествие отправился по обещанию, данному Каролине Тронсон, девушке, которую любил. Жюлю пришлось также пообещать отцу, что больше такое не повторится и отныне он будет путешествовать только в мечтах. Надо полагать, что это лишь красивая легенда, потому что сам писатель в своих воспоминаниях много лет спустя указал только на то, что он в отсутствие воспитателя зашел на этот корабль, чтобы исследовать его и даже подержаться за штурвал, пока не видит капитан. Первое свидание с морем состоялось чуть позже, когда родители позволили Жюлю и Полю отправиться к океану в то место, где в него впадает Луара. Первая проба воды на соленость разочаровала мальчиков – они ее зачерпнули из впадины в горе во время отлива, и оказалось, что это была речная вода.

С 1844 года Жюль Верн проходит обучение в Королевском лицее Нанта, изучает риторику и философию. 29 июля 1846 года он тестируется на степень бакалавра с оценкой «довольно хорошо». Отец готовил сына к юридической карьере и с этой целью в 1847-м отправил его в Париж для подготовки к экзаменам по юриспруденции. Родной город Жюль покидал с удовольствием, на то была веская причина: его первая любовь, упомянутая нами Каролина (1826– 1902), должна была выйти замуж за 40-летнего буржуа из Безансона, что вскоре и свершилось. По иронии судьбы он встретил ее в Париже с мужем, уже беременной. Молодой человек сильно переживал любовное разочарование, чувствуя себя отвергнутым. Неудача постигла его и в кратковременных отношениях с Розой Эрмини Арно Гроссетье, его ровесницей, к которой Жюль, по его признаниям, пылал тогда любовной страстью. Сдав успешно экзамены за первый год обучения, он не задержался в Париже, но любовная идиллия в Нанте длилась недолго: родители Гроссетье не одобрили выбор дочери, очевидно, сомневаясь в будущности студента-романтика, и когда на горизонте замаячил зажиточный землевладелец Арман Терье де ла Гайе, на 10 лет ее старше, Жюлю было отказано в пользу него. Именно в период ухаживания Верн стал активно сочинять стихи, которые после аккуратно записал в две тетради в хронологическом порядке под нумерацией. Итого выходило 80 стихотворений, создававшихся с весны 1847-го до начала 1848 года. Этот свод и представляет собой основную часть лирического наследия Жюля Верна.

Хотя политические воззрения юного Верна были еще довольно смутны, ему очень хотелось в стихах играть роль трибуна, подражая в этом своему кумиру, Виктору Гюго. Исторические события, казалось, как нельзя лучше к тому располагали: в феврале 1848 года во Франции грянула буржуазно-демократическая революция. Своеобразным отчетом о творческих устремлениях Жюля в этот период служат вошедшие в нашу подборку «Поздравления», стихотворение, обращенное к французскому народу и проникнутое неподдельной горечью разочарования в революции.

Как типичный выходец из буржуазной среды, Жюль Верн насмехался над аристократией, как мы это увидим в его остроумной песне «Старый добрый фрак», написанной в лучших традициях Пьер-Жана де Беранже. А там, где он говорит об изъянах политики государства, о чудовищной коррупции кабинета министров периода Июльской монархии, он резок, по-юношески прям и даже груб.

3 августа 1848 года Жюль в Париже сдал второй экзамен по правоведению, на котором присутствовал Гюго. Столичная жизнь вскоре захлестнула молодого человека, он соприкоснулся с артистической и художественной богемой и в итоге фактически забросил занятия юриспруденцией, чем вызвал гнев отца. Грезя о сцене, он стал завсегдатаем парижских театров, был вхож в закулисье. С 1850 года Жюль посещал отца и сына Дюма, причем с последним у него завязалась крепкая дружба. Благодаря содействию младшего Дюма в его театре была поставлена пьеса 22-летнего Жюля Верна «Сломанные соломинки», а раньше, еще в Нанте, он создал стихотворные драмы в модном тогда романтическом ключе – «Александр VI» и «Пороховой заговор», но они так и остались в рукописи. Постановка «Соломинок» имела некоторый успех в столице, пьеса была опубликована, и окрыленный Жюль с жаром отдался драматургии, сочиняя пьесы и либретто опер, при этом ради хлеба насущного он работал в издательстве и давал частные уроки. Впоследствии он сотрудничал с Лирическим театром, возглавляемым Дюма-сыном. Близким другом Жюля Верна был также композитор Аристид Иньяр, положивший на музыку несколько его стихотворений, в основном написанных уже в Париже.

Живя в Париже, Жюль Верн постепенно отошел от поэтического творчества. То, что он не делал попыток опубликовать опусы юных лет или хотя бы заявить о них в среде профессиональных литераторов, говорит о его разочаровании в поэзии как в уже пройденном этапе. В 1851 году напечатан его первый остросюжетный рассказ «Драма в Мексике», затем последовало еще множество рассказов, но настоящий успех пришел к автору не сразу, только через 10 лет, когда Жюль, так и не добившись признания как драматург, перешел к созданию авантюрных романов и его заметил чрезвычайно предприимчивый издатель Пьер-Жюль Этцель. Так состоялся выдающийся французский писатель и на долгие годы забылся юноша-поэт из провинциального Нанта.

В 1872 году после смерти отца Жюль Верн, будучи уже очень состоятельным человеком, поселился с семьей в Амьене, откуда родом была его жена Онорина. Знаменитый к тому времени писатель, он стал членом Амьенской академии наук и искусств, активно принимал участие в культурной жизни города, совершал морские путешествия на личной яхте. Здесь в преклонном возрасте он вспомнил свое юношеское пристрастие к сатирическим стихам. Итогом работы стал цикл из 52 триолетов-эпиграмм, не предназначавшийся для печати. Цикл представляет собой зарисовки провинциального общества, как правило, с довольно резкими выпадами против конкретных лиц, названных в открытую. Старинную форму салонной поэзии он удачно применил для эпиграмм, что было новаторством. Триолеты читались в узком кругу друзей и не имели какого-либо распространения. Последний свой сонет «К Морфию» Жюль Верн написал в тяжелый период жизни, в 1886 году, когда в него выстрелил из пистолета душевнобольной племянник. Пуля попала ему в лодыжку, причинив такую сильную боль, что приходилось прибегать к морфию, до конца жизни писатель оставался хромым.

Юношеские стихотворения никогда не издавались при жизни Верна и даже не были известны вплоть до 1989 года. На русский язык они переведены впервые. 

Ростов-на-Дону

Жюль Верн писал не только фантастику, но и стихи. Фото 1853 года

Жюль Верн

Шестой город Франции

О времена, о нравы!

Цицерон

Среди лачуг и молотилен

Встал фешенебельный район,

Глупцами, коим счет обилен,

Был на песке он возведен.

В науке неуч здесь всесилен,

Повсюду грязь в любой сезон,

И тех найдем здесь легион,

В ком полый мозг и без извилин;

Всё рис да сахар на торгу;

Считают день и ночь деньгу,

Забыв о сне и провианте;

Весьма дурён здесь женский пол,

Чиновник нуль, префект осел,

И это где? Конечно, в Нанте!

* * *

Эрминия! Ты так нежна и совершенна!

На суетной земле, где сна и мира нет,

Покойно жил бы я, с тобой не зная бед,

Под взором пылких глаз я млел бы упоенно.

Любовь твоя сладка, разумен твой совет,

Ты б добрым ангелом мне стала непременно,

Лишь захоти того, а я бы, несомненно,

Был счастлив, словно птах, что солнцем 

обогрет.

Хранитель-ангел, нам благим Всевышним данный,

Ведет по жизни нас чрез рифы, ураганы;

Внизу наш вечный ад! На небесах наш рай!

Лишь ты, подруга, мне от грома дашь укрытье,

С тобою на земле в Эдеме стал бы жить я…

Но нет, в блаженный миг взлечу на небо, знай.

Талант

Как чистый сталактит, природой сотворенный,

Непризнанный талант является глазам

Там, где взрастить его угодно Небесам,

Он крепнет и растет в тиши уединенной.

Не человеческим дерзающим рукам

Обязан жизнью он, ничем не замутненный;

Что Богом создано, вовек непревзойденно,

Под силу ли сие несчастным смертным, нам?

Не высечен он был из дивного алмаза,

Не выкрашен в лазурь, приятную для глаза,

Останется, как есть, сей вечный монолит.

Коль светлый сталактит подправить 

захотите,

Его в булыжник вы нелепый превратите,

Он света горних звезд уже не отразит.

Дружеские советы

О вы, кто чересчур влюблен в свою фигуру,

Что Небом скроена, пристрастным кутюрье,

Назло художникам земным и, как кюре,

Вы носите притом роскошную тонзуру!

О вы, кто, чересчур любя свою натуру,

Мозгами дорожит, что Небо, как крупье,

Метнуло вам, смешав их тонкую структуру,

Как смешаны гроши у торгаша в ларе!

Не бойтесь же, вперед, и скатертью дорога;

Безоблачно вверху, всё гладко и полого,

Средь угрызений, слез весь путь ваш налицо!

Но слушайте: усы вы не топырьте так-то,

Не то какой добряк от этакого акта

Вам тыльной стороной ладони даст в лицо!

Девушка

Из тех ночных светил, что на небесной 

пашне

Посеял сам Господь, каких не сосчитать,

Взошла одна звезда и на порог домашний

Свой проливает свет, тепло и благодать.

То дева скромная, ни с кем не водит шашни

И не стремится нас красой очаровать,

Вдали от суеты живет и любит мать,

Хозяйство – плод забот, удел ее всегдашний.

Она утешит, взяв на сердце нашу боль,

Добра и ласкова и не глупа нисколь,

При ней потоки слез не льются у несчастных;

С приветливым лицом отрада всех сердец,

Любима, ангелов подобие прекрасных,

Но Ангелом семьи создал ее Творец.

Домашнее счастье

Он из таких людей, что счастливы на свете,

Доволен, весел, сыт за счет чужих обид!

Он любит, как и я, соперницу харит,

Девицу гордую, что в юных сил расцвете.

Солидный жантильом лишь только поманит,

Та от моей любви уйдет к его монете!

Он будет счастлив с ней! Есть положенье 

в «свете»,

Собаки, лошади, служанки – тихий быт!

Но часто, сока лоз употребив не в меру,

Вдруг забывает он галантную манеру,

С любимою женой тогда он сущий хам!

Ласкает милых чад (его ли это дети?)

И с дружбою любовь он делит пополам!..

Он из таких людей, что счастливы на свете.

Старый добрый фрак. Песня

Друзья мои, какое огорченье,

Меня мой фрак безмерно тяготит!

Кто знатен, придает всему значенье,

Гляжу я на себя – нелепый вид!

Увы, ношу я экземпляр последний,

Таких нигде не встретишь, вот беда.

Портной еще пошьет? Нет, это бредни,

Секрет сукна утрачен навсегда.

Смотрите, как потерт, засален лацкан,

Я так хожу в салон на вечера!

До нитки фрак изношен и затаскан,

И здесь и там всё на дыре дыра.

Взгляните на подкладку, на рванину,

Куда бы провалиться со стыда!

Мне грустную придется скорчить мину –

Секрет сукна утрачен навсегда.

К тому же старый фрак разорван сзади,

И спереди, и сбоку, вот те на:

Зовет сестренку фалда, но, к досаде,

Жестоко с ней навек разлучена!

Я слышал крик ее безмерной боли,

Я слышу и сейчас его, о, да,

Без умолку вопит, но мудрено ли?

Секрет сукна утрачен навсегда.

Конечно, перепутаю я что-то,

Пустившись в рассужденья или в спор;

Лишился я карманного блокнота,

Через карман открыт глазам простор!

Удобный был, в него я по порядку

Вносил благие мысли иногда.

Теперь портной мне не поставит латку,

Секрет сукна утрачен навсегда.

Скажите, не пускаясь в сантименты,

Как повязать мне на дырявый фрак

Все крестики мои, честные ленты,

Когда мой стыд он кроет кое-как?

Честь тяжка не для моего сознанья –

Для фрака, что подобье решета.

Не для меня в поклонах изгибанье –

Секрет сукна утрачен навсегда.

Мой старый фрак слезами весь забрызган,

И пятен столько – сосчитать невмочь,

В помете и навозе он замызган,

Изношен так, что щеткой не помочь.

Стереть бы стыд сей, и на том спасибо,

Пусть и ценой великого труда,

Зачищу я все недостатки, ибо

Секрет сукна утрачен навсегда.

Нередко из неправых побуждений

Его другим я тайно доверял,

Хоть был он прочен, мягок, тем не мене

Красу и лоск пиджак мой потерял.

И был бы я хозяином что надо,

Когда б не торговал им, господа,

И груз вины влачу я, вот досада –

Секрет сукна утрачен навсегда!

Отменит век все правила приличья,

Возвысит он ничтожных буржуа,

Не будет больше у дворян отличья

Помимо фрака, ткань чья не нова.

Нет, недостойна высшего сословья

Такая буржуазная среда!

Закон приличья – только пустословье;

Секрет сукна утрачен навсегда.

Узрев любимца голым и без маски,

Толпа смеяться будет надо мной,

Неистова, изменчива, в острастке

Воскликнет: «Знатный, а урод какой!

Неряха, Боже! А еще туда же!

Знать, натерпелся от собак вреда.

Чтоб не кичился золотом в кураже,

Секрет сукна утрачен навсегда!»

Рыдайте, графы, герцоги, маркизы,

Вы на своих увидите костях

Провинциальных подмастерьев ризы,

Что спину жгут как будто на углях.

Лишь фрак всегда пристал аристократу,

В толпе вы растворитесь без следа!

Портной не шьет ни за какую плату –

Секрет сукна утрачен навсегда!

Переводы Александра Триандафилиди