0
2779
Газета Печатная версия

20.09.2018 00:01:00

Любила красного, любила белого

Римма Казакова, лирический поэт с обостренным гражданским чувством

Александр Сенкевич

Об авторе: Александр Николаевич Сенкевич – поэт, писатель, переводчик, индолог.

Тэги: поэзия, римма казакова, вознесенский, ахмадулина, евтушенко, ссср, союз писателей, история, слуцкий, религия, париж, цветаева, диссиденты


поэзия, римма казакова, вознесенский, ахмадулина, евтушенко, ссср, союз писателей, история, слуцкий, религия, париж, цветаева, диссиденты Римма Казакова. 2004 год. Иллюстрация из книги

Римма Казакова стоит в современной русской поэзии особняком. Она далека от поэтов-почвенников: Юрия Кузнецова, Станислава Куняева, Владимира Фирсова с их тягой к православным идеалам. Эти одаренные люди находились с ней в напряженных, а иногда и в неприязненных отношениях. Также нельзя сказать, что она была «своей в доску» в кругу не менее талантливых сверстников – Андрея Вознесенского, Беллы Ахмадулиной, Евгения Евтушенко, Роберта Рождественского.

Причина такой обособленности, я думаю, в ее «советскости», то есть в том, как она понимала свою писательскую миссию в советском обществе и свою роль на посту рабочего секретаря Союза писателей СССР. Она верила в советскую власть, а Ленин для нее долгое время был чем-то вроде иконы. Не случайно ведь ее отец, большевик с 1918 года, дал ей при рождении в 1932 году в Севастополе необычное имя-аббревиатуру – РЭМО: Революция, Электрификация, Мировой Октябрь.

У Бориса Слуцкого (1919–1986) в его небольшой статье 1965 года к подборке стихотворений рано ушедшего из жизни моего друга Владимира Смолдырева я нашел недвусмысленный ответ, что ценится больше всего в советской поэзии: «Каждый молодой поэт, если он действительно заслуживает этого имени, тащит на Парнас свое пережитое, доселе никогда на Парнасе не бывавшее: кто геологию, кто армию, кто родимый колхоз, кто архитектуру».

В последнем случае, я думаю, Слуцкий имел в виду Андрея Вознесенского, закончившего Московский архитектурный институт. Володе Смолдыреву Борис Слуцкий пророчил, что с его появлением в литературе «в поэзию войдут цехи современного большого завода, столь непохожего на завод времен Куприна и даже на завод времен Гладкова». Писателя Федора Гладкова с его романом «Цемент» сейчас мало кто помнит.

Как только Владимир Смолдырев обратился к Библии и заглянул в самого себя, лишь сменилась тематика его стихотворений на общечеловеческую, Борис Слуцкий от него резко отошел. Единственным крупным поэтом, кто его в то время поддержал, был поэт-фронтовик Александр Михайлович Ревич (1921–2012), истинно верующий христианин.

Как в таких идеологических обстоятельствах и при жестких эстетических установках социалистического реализма выживала в русской поэзии Римма Казакова, лирический поэт с обостренным гражданским чувством, – об этом остросюжетная книга Таисии Вечериной и Лолы Звонаревой. Эта книга совсем не похожа на обычные литературоведческие исследования и читается с неослабным интересом, как в свое время изданные за кордоном воспоминания Хрущева. Читать откровенное повествование о событиях дней недавно минувших – все равно что окунаться в хладные воды Стикса и обрести неуязвимость от врагов.

34-15-12_a.jpg
Таисия Вечерина, Лола Звонарева.
Труды и дни Риммы Казаковой:
«Отечество, работа и любовь…» –
М.: Academia, Вест-Консалтинг, 2018. – 344 с.

Таисия Вечерина и Лола Звонарева честно и непредвзято рассказывают жизнь Риммы Казаковой. Они не закругляют острые углы ее биографии, не замалчивают ее партийную ангажированность, не наводят на свою героиню хрестоматийного глянца. Да и бессмысленно скрывать тот самоочевидный факт, что их героиня уверенно чувствовала себя в официальной литературной среде. Однажды в нее вписавшись, она оставалась в ней до самой своей смерти в 2008 году. Вместе с тем ее не радовала чиновничья жизнь. Литературные функционеры, составляющие ее ядро, постоянно мешали ей и другим поэтам-шестидесятникам восстанавливать в советском обществе нормы законности и возвращать многим людям чувство самоуважения. Их последователи и по сей день все еще суетятся и мельтешат перед глазами орущими рожами. Она понимала: «Поэзия несла функцию очищения от сталинизма. Мы впервые начали говорить новые слова о свободе, а СМИ еще молчали».

Римма Казакова, однако, оказалась с достаточно крепкой волей, чтобы в собственном творчестве оставаться более или менее суверенной. Ее не поглотили бюрократические дрязги и интриги. Об этом свидетельствуют многие факты, присутствующие в тексте книги Таисии Вечериной и Лолы Звонаревой. Она всегда помогала людям и дождалась своего звездного часа, когда эта помощь стала более осязаемой и весомой.

Авторы книги о Казаковой не случайные комментаторы ее жизни и творчества. Таисия Вечерина дружила с ней с незапамятных времен. У нее находился ее архив. Лола Звонарева основательно изучила ее творчество, а последние десятилетия работала вместе с ней в секретариате Союза писателей Москвы.

Как признавалась Римма Казакова, она не принимала участие в защите инакомыслящих, или, как их еще называют, диссидентов, как это делали Александр Солженицын, Василий Аксенов, Владимир Войнович. Но, как она позднее заявила, «ни в одной подлости тоже не принимала участия». Она поверила Валентину Катаеву, выступившему 19 октября 1977 года в Большом Кремлевском дворце с обвинениями в адрес диссидентов. Он инкриминировал им подрыв основ Советского государства и его институтов.

Как известно, жизнь любит крутые повороты, и в августе 1993 года Римма Казакова вместе с некоторыми другими писателями сама оказалась «подписанткой», поставив подпись под обращением к президенту России Ельцину, в котором содержалось требование запретить националистические и радикальные организации и СМИ, а также сурово наказать путчистов. В то же время, не поддерживая красно-коричневых, она была убеждена, как пишут авторы книги, что «реформы начали проводиться без подготовленной программы социальной защиты людей, которых попросту ограбили».

Но вернемся к симпатичной девушке, вошедшей в жизнь с именем Рэмо. С таким именем ей пришлось бы неминуемо стать объектом насмешек. Понятно, что вскоре это несуразное имя само собой превратилось в обычное и распространенное имя Римма, что с латинского переводится как «римлянка», с древнегреческого – «брошенная», а с древнееврейского – «яблочко».

Пересилило ли это ее новое имя старое – на этот вопрос, как мне представляется, нет ответа. Я думаю, что эти два имени повлияли на характер Риммы Казаковой и определили ее жизнь и судьбу.

После августа 1991 года ее мировоззрение окончательно изменилось. Авторы книги обильно цитируют стихотворения, публицистические эссе, журнальные публикации, дневниковые записи Риммы Казаковой. Приводят они полностью из ее «Дневника» и статью «Возлюби». Вот небольшой из нее отрывок: «Я, такая крутая комсомолка в прошлом, такая законопослушная, готовая с радостью сжечь свою молодую жизнь в любой дыре, куда партия пошлет, существо с руками по швам, – вдруг ощутила, что этого во мне не осталось совсем».

Как ни судите, но есть что-то инфернальное в имени каждого из нас. Вот и в связи с именем Римма, содержащим на трех языках разные смыслы, вспоминается песня «Эх, яблочко»: «Эх, яблочко, да цвета зрелого./ Любила красного, любила белого…»

В критике часто встречается противопоставление Риммы Казаковой Белле Ахмадулиной. В книге Вечериной и Звонаревой поэзия Беллы Ахмадулиной называется «поэтическим украшением изысканного салона», что представляется мне несправедливым. Так и всю нашу поэтическую классику можно одним махом поместить в салон.

Известно, что на вкус и цвет товарищей нет. Один мой приятель, пишущий стихи и выпустивший уже более двух десятков поэтических сборников, постоянно шокирует меня своей оценкой поэзии Ахмадулиной. Он ее творчество напрочь отвергает, словно это вовсе не поэзия, а невесть что. Своим отношением к гению этот эрудит напоминает мне знакомую девушку по имени Юлия из подмосковного города Подольска, которая, прилетев в Париж и взглянув на город с Эйфелевой башни, иронично пропела: «Я-то д-у-у-м-а-а-л-а-а, П-а-а-р-и-и-ж, Па-а-р-и-и-ж…» И уже обычным голосом безапелляционно заявила: «Наш Подольск куда лучше!»

Я не согласен с Юлией, но, не разделяя эту оценку Парижа, могу понять чувства, ее охватившие. Недаром говорят: «Своя земля и в горсти мила».

В защиту девушки Юлии, но не моего приятеля-стихотворца, я процитирую строфу из стихотворения Беллы Ахмадулиной «Биографическая справка», посвященное Марине Цветаевой: «Не обессудь, божественный Париж,/ с надменностью ты целовал ей руки,/ но все же был лишь захолустьем крыш,/ провинцией ее державной муки».

Вот таким изящным образом поставить Париж на надлежащее место, не обижая великий город, по силам только гениальным русским поэтам. Ведь перед человеческим страданием красота в ее любом обличии мгновенно лишается своей магнетической притягательности.

Римма Казакова осознавала различие между собой и Беллой Ахмадулиной, о чем она и написала в посвященном ей стихотворении: «Голосок сиреневый, смертельный./ Песня лебединая сквозная./ Как ты ухитряешься, не знаю,/ Быть во всем, что за стеной и ватою,/ Быть со всем, что невпопад – впопад,/ И мою дудчонку хрипловатую/ Перестроить на скрипичный лад».

А все-таки несправедливо, что на камне памятника поэтам-шестидесятникам, открытого в июле 2016 года в Твери к юбилею родившегося в этом городе Андрея Дементьева, среди семи имен: Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Владимир Высоцкий, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Булат Окуджава и Андрей Дементьев – отсутствует имя Риммы Казаковой.


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


Об участии и неучастии россиян в Олимпиаде

Об участии и неучастии россиян в Олимпиаде

Придется ли спортсменам оправдываться за поездку на Игры в Париж?

0
526
Павел Бажов сочинил в одиночку целую мифологию

Павел Бажов сочинил в одиночку целую мифологию

Юрий Юдин

85 лет тому назад отдельным сборником вышла книга «Малахитовая шкатулка»

0
1411
Стихотворец и статс-секретарь

Стихотворец и статс-секретарь

Виктор Леонидов

Сергей Некрасов не только воссоздал образ и труды Гавриила Державина, но и реконструировал сам дух литературы того времени

0
491
Хочу истлеть в земле родимой…

Хочу истлеть в земле родимой…

Виктор Леонидов

Русский поэт, павший в 1944 году недалеко от Белграда, герой Сербии Алексей Дураков

0
679

Другие новости