Из стакана в стакан

Осип Эмильевич у каждого – свой. Фото 1923 года

Мандельштамоведы, как правило, делятся на склоняющихся к изучению биографии или поэтики. В этой рецензии сошлись две книги обоих типов. Костяк первой – беллетризованные версии статей, вошедших в «Мандельштамовскую энциклопедию», костяк второй – статьи, в нее не вошедшие (так уж случилось).

Леонид Видгоф пришел в мандельштамоведение на стыке 1980-х и 1990-х годов из экскурсионного дела. Точнее, оно и было его мандельштамоведением тогда. Он стал первым разработчиком и ведущим маршрутов по мандельштамовской Москве. 

Изучение мандельштамовской Москвы, установление и разработка найденных адресов неотвратимо вели его к знакомству и общению с теми, кто по этим адресам жил или работал. По себе знаю, насколько непрост, например, самый первый этап – установление знакомства и простого человеческого контакта, преодоление отчужденности и даже подозрительности с их стороны.

Видгоф проявил себя отличным находчиком и открывателем новых имен – в книге их целая галерея! Вот Ксаверий Пусловский, польский аристократ и поэт – человек, возможно, обязанный Мандельштаму своим спасением. А вот Рахмиэль Герцберг – загадочный персонаж из «Путешествия в Армению». Вот Николаус Бассехес, Георг Себастиан и др.

Леонид Видгоф. Мандельштам и… Архивные материалы. Статьи для энциклопедии. Работы о стихах и прозе Мандельштама. – М.: Новый хронограф, 2018. – 312 с.

Книга состоит из трех разделов. Первый – и самый большой (около две трети общего объема) – это «Материалы к биографии. Статьи для Мандельштамовской энциклопедии». Портреты Яхонтова, Поповой, Льва Бруни, Осмеркина, Петровых – прямо из энциклопедии или заготовок к ней, хоть и не новичков в окружении поэта, составили как бы небольшую галерею. Но крупнейшие в разделе – два исследования иного типа. «Квартирный вопрос…» рассказывает о Доме Герцена и о мандельштамовском окружении в нем, и здесь автор ныряет в мельчайшие детали. Зато в статье «Москва Мандельштама» поднимается до общестоличных обобщений. Второй раздел – три статьи о стихах и прозе: слова полемики или солидарности с коллегами-предшественниками, комментаторами произведений Мандельштама. При этом аргументация Видгофа-поэтолога часто лежит в сфере компетенции Видгофа-биографа. И, наконец, третий раздел – «Мандельштам и современная поэзия» – вклад автора в один из круглых столов на юбилейной, к 125-летию со дня рождения Мандельштама, конференции в Москве.

Книга Веры Калмыковой – совершенно другого типа. Ее эмпирика и ее конек – не биография, а поэтика (или, шире, эстетика) Мандельштама. Все главки-статьи названы в книге однотипно: заглавие – строчка из стихов, подзаголовок – конкретизация предмета. В статье-прологе «И снова скальд чужую песню сложит…»: предисловие» она пишет: «После Маяковского и Блока Мандельштам оказался третьим автором, чье творчество, востребованное массово, стало знаком эпохи, реализацией ее глобальной потребности в свободном художественном слове». За этим автор справедливо видит «…желание восстановить справедливость, продолжить жизнь поэта, прерванную насильственно. Осип Мандельштам погиб в ГУЛАГе. Состав его преступления – антисталинские стихи. Слова, направленные против диктатора и террора. В середине XX в., когда вошло в жизнь новое поколение людей, не желавших мириться с тоталитаризмом, вернуть погибшему поэту долг жизни – вернуть славой, публикациями, исследованиями, разного рода научными собраниями – стало делом совести. Гражданской и личной».

Вера Калмыкова. «Я буквой был, был виноградной строчкой...». Статьи о поэтике Осипа Мандельштама. – М.: Совпадение, 2017. – 240 с.

В случае Мандельштама возник следующий, не присущий исследованиям Блока и Маяковского, феномен: многие мандельштамоведы второй половины XX века не были профессиональными филологами или литературоведами. «…Мандельштамоведение как область научного филологического знания родилось среди читателей». Среди тех, кто проявил себя на этой ниве, оказались врачи, математики, физики, географы, экскурсовод. И все же первейшим авторитетом оказался филолог по профессии и, безусловно, по призванию, но только не по образу жизни – Александр Анатольевич Морозов.

Центральной в книге Калмыковой представляется статья «Два Мандельштама. В отражении Сергея Аверинцева и Михаила Гаспарова». Она начинается с констатации расцвета в России такого литературоведческого жанра: «Мой Пушкин», «Мой Чехов», «Мой Мандельштам» и т.д. Естественно, что «Мой Пушкин» у разных ценителей и будет разный. Статья посвящена двум мандельштамоцентричным кредо двух великих филологов – Сергея Аверинцева и Михаила Гаспарова. Оба взгляда запечатлелись в их фундаментальных статьях – «Судьба и весть Осипа Мандельштама» Аверинцева открывала двухтомное собрание сочинений Мандельштама 1990 года, а «Поэт и культура: Три поэтики Осипа Мандельштама» Гаспарова впервые вышла в 1993 году в журнале Devisu. «Уже в названиях обозначено различие исследовательских подходов. Аверинцев стремился очертить фигуру Мандельштама как некоторый знак эпохи, Гаспаров показывал, как складывалась его поэтика, точнее, как складывались поэтики, через которые сказывалась его личность. На самом деле это два разных филологических подхода: первый – от судьбы к стихам, второй – от стихов к судьбе, причем личность поэта, как человеческую, так и литературную, читатель в этом случае достраивает, как правило, сам».

Разумеется, оба Мандельштама – и Аверинцева, и Гаспарова – далеко не единственные «Мандельштамы», живущие в нашей культуре и вполне гармонично в ней сосуществующие. Есть свой и у Лидии Гинзбург (поэт ассоциаций), и у Александра Морозова (историко-эсхатологический подход), и у Евгения Тоддеса, и у Надежды Мандельштам.

Статья «Я книгой был, которая вам снится..: Автор и его герой» посвящена искусству как феномену общения. По мнению автора, именно «…коммуникативной природой искусства объясняется и ассоциативная, диалогическая природа творчества Мандельштама». Интересно и, кажется, перспективно сделанное Калмыковой сопряжение мандельштамовской «практики прозы» и «теории прозы» Бориса Грифцова, автора книги «Теория романа» (1928).

Очень интересна предпринятая в статье «Когда фонетика – служанка серафима»: Феномен поэтического языка» попытка «…снять одно из противоречий поэтической феноменологии Мандельштама, кажущееся коренным. С одной стороны, он говорил о «бессмысленности» слова как необходимости... Но с другой стороны, Мандельштам причислял себя к «смысловикам». И вот к чему Калмыкова пришла: «Противоречие снимается, поскольку объект действует в разных понятийных полях (обыденная речь – поэтическая речь), каждое из которых устроено по своим законам».

В статье «Не отвязать неприкрепленной лодки..: Символист против символизма» говорится о символистских корнях и символистской составляющей творчества акмеиста Мандельштама, начинавшего в эпоху самого расцвета русского символизма. Его «дань» символизму – около 80 ранних стихотворений: «Лишь после этого он стал в ряды тех, кто шел на смену символизму, однако это ученичество, равно как и неприятие его творчества в среде старших современников, стало хорошей школой самостоятельности и творческой независимости».

Так или иначе, театр сопровождал Мандельштама всегда и всюду: «Театральные мотивы возникают во всем корпусе произведений Мандельштама: в стихах, художественной и критической прозе. Они связаны как с биографическими обстоятельствами, в которых поэт являлся то зрителем, то сотрудником театра, так и с его размышлениями о театральной культуре современности и прошлого. В результате взаимодействия разнообразных жизненных впечатлений формировались отдельные слагаемые мандельштамовской концепции театра... Именно голос актера, при всей мгновенности и неповторимости этой составляющей спектакля, являлся для Мандельштама залогом жизнеспособности театра как искусства» («Бал-маскарад», «Век-волкодав», «Театральные мотивы»). Именно «идея главенства слова в театре» и является мандельштамовской концепцией театра. Максимальную степень воплощения она нашла в театре Владимира Яхонтова, «…впоследствии считавшего поэта своим учителем. Актер сумел воспринять от поэта понимание того, что художественное произведение, текст, слово – основа театрального действа, и вследствие этого создать на сцене идеальный, с точки зрения Мандельштама, «театр слова», где любая интонация и движение были продиктованы текстом…»

В заключение Калмыкова пишет: «На том же самом симпозиуме осенью 2016 г., с упоминания о котором началась эта книга, прозвучало соображение, что, кажется, все тексты Осипа Мандельштама, которые можно было найти, – найдены. Первая и вторая задачи филологии – собирание и идентификация текстов, таким образом, выполнены. Остается третья – интерпретация. Задача эта невыполнима».

И слава богу!

Иные времена – иные песни, даже если они старые!

Вечные сны, как образчики крови

Переливай из стакана в стакан…