На Кремль наступил 17-й год

Ирина Пармузина. Кремль после артиллерийского обстрела 1917 года. Фотографии. – М.: ФГБУК «Государственный историко-культурный музей-заповедник «Московский Кремль», 2017. – 92 с.

К истории взятия Зимнего Музеи Московского Кремля добавили менее известную сегодня историю – о борьбе за Кремль. Вождь мирового пролетариата, – напоминает Ирина Пармузина, – «еще в конце сентября рассматривал Москву как возможное место начала восстания и указывал, что успешным оно будет только при одновременном захвате власти в обеих столицах». Хотя в итоге переворот начался в Петрограде. Альбом – это собранные Пармузиной снимки с комментариями и большая вступительная статья, где через воспоминания современников она реконструирует кремлевские события конца октября – начала ноября 1917-го. Их называют Кровавой неделей. Сделанные по горячим следам фотографии с повреждениями кремлевских памятников и святынь, снятые в основном фотоателье Петра Павлова, выпускали в виде открыток...

Кроме того, в Музеях Кремля хранятся стеклянные негативы, предположительно созданные Дмитрием Гусевым, который прежде фотографировал для книги Сергея Бартенева «Московский Кремль в старину и теперь». Сам Бартенев, музыкант, историк, служил в Московском дворцовом управлении и в 1917-м был среди живших в Кремле очевидцев. И еще в музее есть подборка более поздних снимков разного авторства, часть которых появилась уже во время реставрационных работ.

На черно-белых фотографиях – гулкая пустота и тишина: все уже случилось, от снарядов остались «оспины» и пробоины в Спасской башне, в Благовещенском и в Архангельском соборах, в соборе Двенадцати Апостолов, в Чудовом монастыре, в патриаршей ризнице, в соборе Св. Николая Гостунского, в Малом Николаевском дворце... Для избрания патриарха Успенский собор, издавна служивший местом венчания на царство монархов и избрания церковных глав, теперь не годился – на снимке видно, что в центральном барабане над фресками зияет дыра. В итоге выбрали храм Христа Спасителя, куда по такому случаю было решено даже перевезти из Успенского собора икону Владимирской Богоматери. В планах Военно-революционного комитета была даже бомбардировка Кремля с аэропланов, к счастью, не состоявшаяся. Документация повреждений разными комиссиями прошла, естественно, позднее. После захвата власти Советами с информацией вообще было очень скудно – «неправильные» газеты и даже беспартийные издания были закрыты, они снова стали выходить постфактум, 8 ноября. «Часть документов, – пишет Пармузина, – была сознательно уничтожена, подобно протоколам МВРК за 25–28 октября».

Разрушения отводной стрельницы Никольской башни после обстрела. Фото Д.М. Гусева из рецензируемой книги

Обстрелы Кремля пробольшевистскими силами – это с одной стороны. Нарком просвещения Луначарский, порицавший обстрел, но признававший собственное бессилие, подал в отставку. Она, правда, не была принята, и Луначарский остался в должности. С другой стороны – например, рассказ о том, как после капитуляции Комитета общественной безопасности юнкера покинули Кремль, не сообщив ничего остававшимся внутри его обитателям, и, как вспоминал Бартенев, «побросав всюду... оружие и оставив ворота открытыми». Большевики могли войти туда в любой момент, их «ждали» всю ночь. Солдаты вошли утром, начали грабить и чинить самосуд.

В некотором смысле книгу, которую в Музеях Кремля представят в топе своих книжных новинок на ярмарке Non/fiction, можно поставить в ряд с вышедшим два года назад двухтомником «Судьба дворцовых ценностей Российского Императорского дома. Журналы работы Комиссии 1922 года в Московском Кремле» (читайте «НГ-EL» от 28.04.16). Он был посвящен произведениям (в том числе эвакуированным в Москву из Зимнего, Царского села, Петергофа) начиная с 1914 года и дальше, когда прошла национализация и созданный большевиками Гохран начал их распродажу.

Эти книги – звенья одной цепи не только оттого, что Ирина Пармузина, конечно, упоминает о тех самых «колоссальных богатствах», что сосредоточились в Кремле к 1917-му, не только по хронологическому отрезку, но и по дистанцированной авторской интонации. Сейчас так много и так... по-разному «отмечают» 100-летие революции, и как раз дистанцированная – основанная на работе с фактами – интонация нужна. В альбоме об обстреле Кремля среди свидетельств современников встречаются коротко процитированные страшные фразы: «лужа свежей крови и плавающие в ней мозги. Здесь был убит снарядом юнкер». Или такая: когда артиллеристы заняли Швивую горку (Таганский холм), то «были восхищены выбором позиции. Действительно, Кремль был виден как на ладони...» Автор не стремится что-то нагнетать, отмечая, что, да, «повреждения Кремля не были самыми страшными в Москве» – и постоянно возвращая к тому, что это свои боролись со своими и что шокировал, по словам Мстислава Добужинского, «моральный символ факта». В общем, это не «отмечание», как часто теперь говорят, 100-летия революции, а возвращение исторической памяти.