Любовь оказалась короче

Судить о человеческой сути поэта по его стихам, пытаться выстроить из них траекторию судьбы невозможно – да и незачем. Маяковский говорил: «Я поэт. Этим и интересен». Читайте стихи, граждане, в них все сказано. Конечно, праздное любопытство толкает настырных читателей совать нос в личную жизнь сочинителя: с кем водил дружбу, с кем враждовал, каков «донжуанский список» и пр. Вероятно, для удовлетворения подобных обывательских запросов маститый Лев Аннинский наряду с анализом стихов Анны Гедымин пунктиром обозначает биографию поэтессы, протягивая из нее нити в содержательные глубины стихов. 

Не станем гадать, насколько автобиографична лирика Анны Гедымин. Счастье ее (или везение?) скорее в другом – стихи не ложатся в ящик письменного стола, подборки появляются в периодике (иногда – в Сети), издаются сборники, следуют литературные премии. Творческая судьба сложилась удачно, критика поэтессу ласкает, читатели любят. 

О Белле Ахмадулиной (с которой, между прочим, у Анны Гедымин ничего общего) когда-то говорили: красивая женщина, пишущая очень красивые стихи. Анна Гедымин – красивая женщина, а вот ее стихи красотами не блещут. В том смысле, что отсутствуют «красивости»: лексическая изысканность, возвышенность интонаций, «гладкопись» и пр. – все то, что обычно наличествует в дамской поэзии средней руки и выглядит «ревплаксиво».

«Никто не позавидует женщине, пишущей стихи в России в этом столетии, потому что есть две гигантские фигуры, являющиеся каждой, взявшей перо в руки, – Марина Цветаева и Анна Ахматова», – писал когда-то Бродский.

Действительно, трудно избежать – нет, даже не подражания, это слишком примитивно и, по существу, невозможно, – а некоего, невидимого на первый взгляд воздействия, эманации этих двух совершенно разных, непохожих поэтических миров. Анна Гедымин поет, говорит, ворожит негромким, но вполне узнаваемым поэтическим голосом. Без цветаевской надрывной самодраматизации и уж точно – без ахматовской величественной умудренности.  Открытия и находки – свои, как свои и некоторые изъяны, к коим можно отнести небогатую образность и встречающиеся порой банальности. Впрочем, словесные неточности и штампы найдешь и у самых именитых. А склонность к повествовательности (фабульности) не сочетается с метафоричностью.

В некоторых (ранних) стихотворениях Анны Гедымин – не слишком явно – «переночевал» Пастернак. Ну да кто в своей поэтической юности обошелся без влияний?

Думала – какие там сюрпризы!

Сходен с прошлым новый год

Земли.

А под утро крыши и карнизы

Струйками сосулек поросли...

С годами отзвуки «высокой болезни» исчезли, поэтесса нашла собственные выразительные средства. Она определенно эстет, ее нацеленность замечать в мире по преимуществу прекрасное очевидна. Это и птичьи спевки, и звенящий в траве кузнечик, и червонный лист клена, и даже скелет горящей избушки, ставший в мгновенье тучей. Многие стихотворения – не что иное, как акварельные пейзажные зарисовки, содержащие иногда незамысловатый сюжетец, в которых автор обходится практически без метафор, звучных эпитетов, аллитераций. Стихи Анны Гедымин просты, как просто и светло восприятие ребенка, широко открытыми глазами взирающего на мир. Ее словно бы не касаются бури и катаклизмы последних десятилетий, не волнует «вино для дураков» – политика. Ленты новостей и телевизионный сумбур не для нее. Единственное – и естественное! – что тревожит, печалит и радует поэтессу (и ее лирическую героиню) – пожар сердца...

Насмешки такой бессердечной

Мы явно не ждали с тобой:

Любовь оказалась конечной –

Как жизнь и как боль.

Роняет июль с небосвода

Светил перезрелую гроздь…

Ну что с возвращенной 

свободой

Нам делать, теперь уже врозь?

А полночь в ответ мне хохочет

Всем сонмом нарядных огней:

Любовь оказалась короче!

А жизнь – оказалась длинней!

Все проходит, остаются лишь дотлевающие угли воспоминаний, терзания о невозвратном. Счастливая любовь – с взаимностью чувств, верностью до гроба – нечто идеальное, исключительное. Куда как чаще – ревность, неравенство, измены...

Да и возлюбленные не всегда оказываются на высоте:

Балагур, выпускник способный

бессчетных спален,

Вдруг меня приручать 

задумавший терпеливо, –

Я любила тебя.

И спасибо, что ты оставил

Мне возможность любить 

другого

После разрыва...

Или такая претензия:

...Почему так глуп

Самый умный и самый 

необходимый?

Анна Гедымин разрабатывает, скажем так, тему в духе давних традиций интимной лирики, а именно: любовь-нежность, любовь-жалость, попытки разобраться в водовороте чувств, понять причины разлуки-разброда. Но и лексически, и интонационно по-своему. Никаких объятий, поцелуев, рискованных ласк...

Давай сядем, как в детстве, 

в трамвай,

Чтобы лужи и брюки-клеш!

Давай

Ты никогда не умрешь,

Лучше уж я...

Здесь все чудесно: чисто, целомудренно, трогательно. Но в соответствии с ахматовской формулой: «Это недостаточно бесстыдно, чтобы быть поэзией».

В одном из ранних стихотворений поэтесса выясняет отношения... с Господом. В первой же строке заявив о своем неверии, далее она исповедуется в великих сомнениях, терзающих душу.

Я не верую в Бога.

Это, в общем, удача –

Трезвый миг на пиру.

Только жаль, что не будет

Колокольного плача

Надо мной, как помру.

Звук великий и скорбный

Тишину не охватит,

Не прорвет забытье...

Справедливейший купол

Мне молчаньем отплатит

За неверье мое...

Похоже, что колокольный-то звон все же нужен, нужна и вера. И в более поздних стихах это отчетливо обозначено:

Душноватые, буйные, 

дальние дни,

Ты прости меня, Господи, 

и сохрани!

Снова и снова обращается поэтесса к Господу:

Дни бегут, как мороз по коже,

Все чувствительней и короче.

Я пойму, намекни мне, Боже,

Ну чего же Ты хочешь?

Ну, слава богу, все встало на свои места, и убежденность, что все закончится лопухом на могиле, согласно тургеневскому Базарову, миновала, сгинула...

...Стихи Анны Гедымин, ее подробный отчет о странствиях души или лирический дневник заставляют думать, спорить, восхищаться или не принимать их, но определенно не оставляют равнодушным читателя.