В поисках крестьянского Наполеона

Пророчества, что большевиков одолеет новый Пугачев, не сбылись. Василий Перов. Суд Пугачева. 1873. Эскиз одноименной картины (1875, ГИМ). ГТГ

Всеволод Никанорович Иванов (1888–1971) в основном знаком отечественному читателю как советский писатель («Путь к алмазной горе», «Императрица Фике») и историк культуры («Мы на Западе и на Востоке», работы о творчестве Николая Рериха). Менее известно его белогвардейское прошлое и затянувшаяся на десятилетия эмиграция (он вернулся в СССР лишь в середине 40-х годов), которые, впрочем, тоже постепенно возвращаются («Красный лик», «Исход»).

Настоящее издание раскрывает именно эту малоизученную грань Иванова. В годы Гражданской войны он сначала служил в колчаковской газете «Сибирские стрелки», а затем в Русском бюро печати, издававшем различную периодику и агитационные материалы. Отметим, что там же служил и другой будущий советский писатель-романист, лауреат Сталинской премии Василий Ян. В эмиграции в Харбине, в 1921 году, Иванов по горячим следам издает свои воспоминания об отступлении колчаковцев, получившем в мемуарной и исторической литературе название Великого сибирского ледяного похода (по аналогии с Первым кубанским (ледяным) походом корниловцев).

Всеволод Иванов. В Гражданской войне. Из записок омского журналиста. – М.: Гос. публ. ист. б-ка, 2017. – 206 с.

Тогда он искренне симпатизировал проигравшим белогвардейцам и, в частности, адмиралу Александру Колчаку: «Колчака винят только те, которые единственно принудительную диктатуру считают единственным средством от всяческих бед; если покойный адмирал и мыслил диктатуру, то единственно в форме не насилования чужой воли, а в виде ее зажигания, увлечения с собой». Вместе с тем Иванов не отделял трагедию белых от трагедии всего населения России: «Эти бедствия переносил весь народ, демос, без различия классов и национальности. Явления беженства, Гражданской войны, поголовного мора, случайной смерти и т.д. слишком массивны, слишком касаются самих масс, чтобы к ним можно было подойти с точки зрения классов, партий, национальностей».

Книга содержит очень интересные детали исхода Белой армии. Так, автор писал о легионах чехов, которые при эвакуации взяли под контроль значительную часть инфраструктуры, а зачастую договаривались и с красными партизанами. «Грустную картину являли станции. Чехи не позволяли нам показываться на них вооруженными. Чешский флаг трепетал на флагштоке, везде сидели телеграфисты и коменданты-чехи, и было непонятно, почему по ж.д. движутся с таким комфортом эти сытые, здоровые, чужие люди, а мы, хозяева, должны ухабиться где-то в снегах, изредка вылезая на станцию, чтобы посмотреть, послушать, купить уже втридорога свои же казенные товары, захваченные более удачливыми союзниками». Но ситуация меняется радикально, правда, увы, на короткое время: когда возник слух, что Иркутск освобожден каппелевцами и Колчак, которого чехи предали, передав так называемому Политцентру (местной социалистической организации, ставившей своей целю свержение власти адмирала). Поверив в этот слух, чехи приглашали белогвардейцев в вагон, снабжали сигаретами…

В книге Иванов стремился как-то обобщить опыт Гражданской войны, сделать выводы. Не все его прогнозы оказались верными. По мнению мемуариста, большевики должны были быть сметены крестьянским восстанием и вышедшими из-под контроля центра полевыми командирами (красными партизанами), которые приведут к власти какого-нибудь «наполеонистого Емельяна, либо емельянистого Наполеона». Объективности ради следует сказать, что в эти годы и врангелевцы, эвакуированные на Галлиполи, верили, что тамбовские повстанцы возьмут Москву.

Такая вот книга. И такие вот прогнозы. Несбыточные. Впрочем, если учитывать, что крестьянские повстанцы по жестокости мало чем отличались от своих противников большевиков, может быть, и не стоит жалеть, что прогноз Всеволода Иванова не осуществился.