0
1565
Газета Интернет-версия

15.06.2017 00:01:00

Зачвиньчвинькала Сутора

Тэги: поэзия, проза, свободный стих, юнна мориц, цдл, польша, булат окуджава, евгений евтушенко, вознесенский, баба яга, ирония, париж, улица герцена, заболоцкий, сказ


поэзия, проза, свободный стих, юнна мориц, цдл, польша, булат окуджава, евгений евтушенко, вознесенский, баба яга, ирония, париж, улица герцена, заболоцкий, сказ Под таким забором можно найти такой сказ, что – ой-ой-ой... Фото Андрея Щербака-Жукова

Перед нами книга стихов с жанровым заголовком. Большинство текстов имеют тоже оригинальные жанровые заголовки или подзаголовки. Такое их количество встречалось нам, пожалуй, еще только у Пастернака. Недостаток один – лженаучное «стихопроза» – подзаголовок всей книги. Однако отчасти появление этого кентавра можно оправдать, заглянув внутрь, в тексты, и найдя там уже вполне оправданные и уместные разбитые (или составленные из двух половинок?) «авто-мобиль, ино-марки, пред-ставительные», «звуко-образ»… и даже «гоно-рары».

Начинаются «Песни» с текста «Ксения» – о реальной встрече с состарившейся дочерью Куприна. Романтического и невинно-эротичного. Так остро может чувствовать только молодой человек! На самом деле предположить, сколько автору книги лет, мы можем только и именно по внелитературным вешкам, то тут, то там разбросанным подсказкам. «Трава нашего лета» – Вадим Рабинович, Петр Вегин, Анатолий Жигулин, Юрий Кузнецов, Булат Окуджава… – давно и недавно ушедшие, забытые и незабываемые имена. «Новая песня (воспоминание об Александре Дулове)», «Весенний день» (это уже о встрече с Арсением Тарковским) – это не история литературы, это тоже мемуарные зарисовки: нежные добрые дружеские воспоминания… Светлая печаль…

«Я смотрю на них издалека./ Все они живы, живы…/ И, Господи, – они улыбаются».

20-14-11.jpg
Владимир Попов. Плебейские песни. Стихопроза.
– Тула: ИП Пряхин, 2016. – 88 c. (Книжная серия альманаха «Среда»)

А есть и саркастические, едкие и меткие, например «ЦДЛ и два француза»: «У Дома Литераторов/ Можно увидеть тех,/ О которых мы думаем,/ Что они давно умерли./ <…> Вечно юная Юнна Мориц,/ Похожая на молодую/ Бабу Ягу./ <…> Дают «День поэзии»./ Стою в очереди за/ Широкой спиной Вознесенского./ <…> Вместе с «Поэзией»/ Спускаюсь в туалет./ Опорожненный, стою курю./ <…> выходит Евгений Евтушенко/ И умывает руки,/ Словно прокуратор./ <…> Между почвенниками и западниками/ «болтались/ Великие критики, –/ И туда и сюда, –/ Например: Лев/ Анненский,/ Похожий одновременно на/ Владимира Ильича Ленина/ И на билетершу в трамвае».

Со стилизациями, побасенками, сатирическими сюжетными (балладными) текстами и жанровыми картинками чередуется тонкая звеняще-щемящая лирика. Наугад: «Сарина (цыганская сказка)», «Сон-Париж», «Перформанс», «Переводчик, литератор, поэт. Триптих»: «В саду заросшем каждый день/ На фоне старого сарая,/ Среди крапивы и репьев,/ Среди полыни и малины,/ Среди цикория и чистотела,/ За деревянным струганным столом,/ За старой пишущей машинкой/ Сидел счастливый человек/ Посередине солнечного лета <…>/ Вот постепенно начало смеркаться:/ В лучах заходящего солнца/ Живым столбом толкались комары…»

Или «У подножия старой сосны»: «Я сижу, прислонившись спиною к стволу,/ У подножия старой сосны./ В осенних сумерках тревожных,/ На ворохе палой листвы./ Воздух пахнет осенним вином./ Лохматый пес положил голову мне на колени/ И дремлет…»

Наверное, читатель уже заметил, что поэт одинаково хорошо владеет и верлибром, и классическим силлабо-тоническим стихом, перебирая регистры, перебивая чуть зародившуюся в стихе ритмическую инерцию как истый профессионал…

«Посещение (сказ, найденный под забором)» – стилизация, однако весьма ироническая – на вполне современном материале: «Выходил генарал пред-ставительный <…>/ – вы пошто, – орет, – не пущаете/ Сына руськага православного, –/ Земляка маво деревеньскова/ <…> Секретите ли испужалися,/ Заместители обмаралися,/ Гостевате ли опустилися <…>/ И повел во внутрь рая тесного,/ Во сады свои мороканские. / Мрамора кругом блещут матово,/ В зеркалах дымных дамы скалятся <…>/ Во одной руке рюмки-чарочки,/ Во другой руце – по цигарочке».

И вывод приходит сам: ничто принципиально не меняется с ходом времени в нашем обществе человеческом. Герой вскоре изгнан из «рая тесного», но это не повод отчаиваться,  скажет поэт. На то ведь он и поэт. «Полетел я с крыльца, как воробышек,/ Позабыл до конца всех зазнобушек <…>/ Я побрел опять в севера свои/ Хорошо еще, что теплынь стоит./ <…> Далеко видать, – красота кругом…/ Облака плывут по-над речкою/ И церква стоят белой свечкою».

В обстоятельном рассказе «Влияние польской поэзии на деревню Жабино» – скучный быт оборачивается фантасмагорией. Или фантасмагория бытом? Когда, например, лирический герой ищет в новой Москве улицу Герцена – а ее нет. Но, встретив Коровьева («Пенсне Коровьева»), получает подробнейшую краеведческую консультацию: «– Мы находимся на улице/ Люси Петрушевской <…>/ Пройдя мимо/ Литературного Института/ Имени Евгения Рейна/ <…> Вы увидите/ <…> Медную скульптуру/ Будущего лауреата/ Нобелевской премии/ Кости Кедрова/ <…> Там же, недалеко,/ В Аллее Верлибра,/ Одна скульптура/ На троих:/ Куприятнов, Метс, Бурич...»

Есть в книге просто бытовые зарисовки («Платформа», «Удивление», «Южная ночь») и такие, в которых через быт просвечивает бытие («Плачут сирени»). Впрочем, он всегда так или иначе «просвечивает». Вот незнакомый «случайный» ветеран-инвалид врывается в обычную для двора с его местными уродцами танцевальную гулянку со своей песней: «Мелодия была незнакомой,/ Но всем показалось,/ Что они ее где-то слышали/… А когда «Ваня» запел,/ Все притихли./ Голос был негромкий,/ Но такой чистый и задушевный,/ Что хотелось подойти ближе./ «я не забуду/ Эти мгновенья,/ То ли на счастье,/ То ль на беду./ Плачут сирени, / Плачут сирени,/ Плачут сирени/ В нашем саду…»

И все стали подпевать.

«Первой заплакала Шура-дура./ Потом заревели близнецы./… «Серя» заскрипел зубами…»

А там уж недалеко и до читателя…

Финальный текст «Васенька и птицы (первая часть неоконченной поэмы «Ярмарка)» – логическое завершение всей книги и своего рода развитие известного текста Заболоцкого «Меркнут знаки Зодиака…»: «Зачвиньчвинькала Сутора./ И ушла звезда на дно./ Опускает вечер штору/ На всемирное окно./ Резко треснул сук сосновый…/ Шевельнулся сом в реке/… Поздний путник звук ужасный/ В страхе ловит не дыша…/ Ворон струны контрабаса/ Клювом дернул не спеша/…Ниже, ниже сети-пяльцы/ Совершают круговерть,/ И торчит на заднем пальце/ Коготь-ужас, коготь-смерть/… Светел, звонок, вдохновенен/ Птичий посвист, птичий крик…/ Жаль, что так несовершенен/ Человеческий язык».

Для финала книги – красиво, многозначительно, хотя и скромно. Но неверно. Язык человеческий бывает совершенен. И книга – тому подтверждение. К такому выводу придет, пожалуй, любой внимательный читатель.


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


В Совете Федерации остается 30 свободных мест

В Совете Федерации остается 30 свободных мест

Дарья Гармоненко

Иван Родин

Сенаторами РФ могли бы стать или отставники, или представители СВО-элиты

0
864
Россияне хотят мгновенного трудоустройства

Россияне хотят мгновенного трудоустройства

Анастасия Башкатова

Несмотря на дефицит кадров, в стране до сих пор есть застойная безработица

0
1013
Перед Россией маячит перспектива топливного дефицита

Перед Россией маячит перспектива топливного дефицита

Ольга Соловьева

Производство бензина в стране сократилось на 7–14%

0
1409
Обвиняемых в атаке на "Крокус" защищают несмотря на угрозы

Обвиняемых в атаке на "Крокус" защищают несмотря на угрозы

Екатерина Трифонова

Назначенные государством адвокаты попали под пропагандистскую раздачу

0
1136

Другие новости