Голос из камеры хранения

Виктор Ремизов. Искушение. – М.: ArsisBooks, 2016. – 368 с.

После почти эпического романа «Воля вольная», побывавшего в финалах «Большой книги» и «Букера», Виктор Ремизов сделал резкий поворот – к не менее социально острому и перченому, но более локальному сюжету (в феврале книга попала в лонг-лист «Национального бестселлера»). Провинциалки в Москве, Москве очень богатых и очень гастарбайтеров, Москве, где богатство схлопнется в кризисе и очередном разделе имущества, где бедные, возможно, будут чуточку счастливее, хотя кто знает, кто знает…

Катя и Настя покидают благословенные берега родной Ангары, где плескались еще стерляди и осетры, и едут в Москву. Вынужденно – работы в родном поселке городского типа нет в принципе, народ – скот, а «деньги дороже людей». И это действительно какой-то феномен новой деревенской, провинциальной прозы. Начатая Романом Сенчиным и Денисом Гуцко, в этом году она мощно ударила в новых книгах Петра Алешковского и Александра Григоренко.

Но вот поворот – в Москве отнюдь не лучше, беспросветнее, может быть, даже. Москва все еще слезам не верит. И распутевая (из «Крейцеровой сонаты» слово) Настя накручивает спирали Дантова ада с удовольствием – на рынке, с кавказцами творит чуть ли не семью, но точно разврат. Катя же «не умеет делать плохо», и ей «всех жалко», она даже не отказывается, просто не может пить и грешить – ее зерно в жирной почве Москвы восходит из-под асфальта чуть ли не под знаком праведности. «Чистота – это способ созерцать грязь», как у Симоны Вейль.

Праведны же оказываются те, о ком сказано «kindness of strangers», незнакомцы, чужаки. Те, кто философией новейшего времени поименованы Другими, оказываются ближе. Таджики из привокзальной чайной, тоскующие по родному Тбилиси грузины из ресторана. В книге – как и в нашем городе? – вообще разворачивается локальный бывший Советский Союз: украинки, молдаване, кто только не. Изгнанные нуждой из своих стран, искушенные огнями большого города. Жалость вдруг там, где по ГОСТу полагается быть равнодушию, и – предательство, нежданное, как оно и бывает. Настя, подруга детства и даже дальняя родня, решает продать Катю своему начальству с рынка, право первой ночи.

Вот они, непросыхающие герои современной прозы... Адриан Брауэр. Пьяный крестьянин в таверне. 1624. Музей Бойменса – ван Бёнингена, Роттердам

И начинается – почти Достоевский. Настя, как о ней сказано, «ненавидит красоту», хочет «сломать» ее (да, в «Братьях Карамазовых»: «Красота – это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая»). Достоевский – и в отношениях Кати. В нее влюблен бедный и тоже потерянный в этой новой жизни Леша, она – с богатым и ярким Андреем. Князь Мышкин приехал из Швейцарии – Леша, почти повторяя его поездку наоборот, бежит в Англию. Андрей обращается к Кате, как к Настасье Филипповне, – «к чистоте твоей хочу прислониться». Катя же, после Андрея–Рогожина, обращается к Леше: готов ли он все еще взять ее после всего, что было, не противна ли она ему такая? Он – готов, спрашивая в ответ ее: «Что, идиот я? Полный?» Неправдоподобно? Так убежден же был Витгенштейн, что в Европе было только два религиозных мыслителя – Достоевский и Толстой. Они до сих пор все и определяют, видимо.

Ценнее же, мне кажется, то, что в полной мере неопределимо. На вечере, посвященном выходу этой книги, Ремизов охарактеризовал современную эпоху как «сложную и безъязыкую». Дать голос улице, по Маяковскому, да. И он дает голос тем, кто говорить не привык или даже не очень-то и умеет – тем же таджикам из камеры хранения Ярославского вокзала. Услышим ли?