Стойте прежде меня

Белла Ахмадулина и Борис Мессерер. Не будучи диссидентами, они были на стороне людей, борющихся за правду. Фото РИА Новости

Недавно вышла книга Бориса Мессерера «Промельк Беллы. Романтическая хроника» – более 800 страниц воспоминаний, где есть и прямая речь Беллы Ахмадулиной – рассказ о детстве и юности (супруг записал несколько разговоров с ней на диктофон), и, конечно, рассказ самого автора о жизни и творчестве в художественно-литературной среде второй половины XX века. О Белле Ахмадулиной и о неоднозначных отношениях в кругу литераторов с Борисом МЕССЕРЕРОМ поговорила Елена СЕМЕНОВА.

– Борис Асафович, имя Беллы Ахмадулиной привыкли воспринимать в компании поэтов-шестидесятников. Но ее поэзия отличалась – она не была социальной, эстрадной. Тем не менее поэтессу вписывают в эту обойму.

– Ее вписывают в эту обойму в основном по инерции, потому что и читатель, и публика связывают ее появление на литературной арене 60-х годов в компании с известными поэтами, и зачастую она выступала в Политехническом музее. Хотя, конечно, выступления проходили и на стадионах. Имеется в виду крытый зал «Лужников» и помещения в этом роде. Это, как вы знаете, был поэтический бум 60-х годов, и Евтушенко, Окуджава, Вознесенский часто выступали вместе. Хотя потом, когда Беллу спрашивали об этом времени, она неизменно отвечала, что следует помнить: пока мы выступали на сцене «Лужников» или Политехнического музея, Иосиф Бродский находился в архангельской ссылке. Поэтому она всегда дистанцировалась от тех, кто не хотел этого знать или не замечал. Белла настолько всегда восхищалась поэзией Бродского, что считала правильным подчеркивать то, что история советской поэзии делалась не на подмостках стадионов, а более сложным путем, и судьбы были различные.

– Да, ведь есть и другая сторона Луны. Как известно, Белла Ахатовна подвергалась гонениям после публикации в альманахе «Метрополь», как и другие его участники.

– Это было очень напряженное время в политическом отношении. Последовали гонения на литераторов – участников альманаха, в значительно большей мере присутствовала цензура, которая уродовала сочинения либо просто не допускала стихи Беллы к публикации. Ее не печатали довольно долго, что сказалось и в материальном плане. Журнал «Метрополь», который затеяли Василий Аксенов и Виктор Ерофеев, являл собой протест против цензуры. При этом в нем не было ничего политического. Там не было никаких произведений, связанных с протестом против советской власти. В альманахе была показана чернота жизни, тогда мы называли это «чернухой», то есть сама жизнь, без прикрас. А литература социалистического реализма должна была показывать некую идеальную жизнь, которая совершенно не соответствовала реальной. Те, кто мыслил прогрессивно, свободно, здраво, понимали, что такая литература является ущербной. В 70-е годы все наши дружбы получили другую акцентировку – мы стали дружить как раз с литераторами-диссидентами, которые выступали против цензуры и порядков в нашей стране. Это Лев Копелев, Георгий Владимов, Владимир Войнович, Леонид Бородин и другие. С этими людьми мы тесно дружили. Не будучи прямыми диссидентами, мы были, будем так говорить, на стороне людей, борющихся за правду. И Белла была особенно чувствительна к их положению, поведению. Конечно, сразу следует вспомнить имя Андрея Дмитриевича Сахарова, многие страстные призывы Беллы касались позиции Сахарова и того, что он проповедовал. Этот период времени был достаточно сложным, мучительным. В нем не было атмосферы «карнавальной дружбы», которая, например, показана в сериале «Таинственная страсть». Это был не карнавал, а глубокое раздумье о судьбах России, раздумье о судьбах этих литераторов, полное с ними идейное совпадение. В талант Беллы не входила политическая нота в прямом смысле этого слова. Она писала о страданиях народа, о российской природе, о судьбах трагических поэтов тогда недавнего прошлого – имеются в виду Борис Леонидович Пастернак, Анна Андреевна Ахматова, Марина Ивановна Цветаева, Осип Эмильевич Мандельштам.

– Кстати, мы плавно подошли к следующему вопросу. Каким образом, несмотря на ту хрупкость и незащищенность, о которых вы пишете в книге, Белле Ахатовне удавалось быть в оппозиции? Ведь она отказалась травить Пастернака, подписывала письма в защиту диссидентов. Как это в ней сочеталось?

– Вопрос сформулирован правильно. Да, хрупкость и незащищенность, а с другой стороны – сила страсти и желание защитить этих людей, которые были для нее буквально святыми. Она всегда писала о них с огромным пиететом, и это, наверно, и есть ее самые великие стихи – посвящения литераторам недалекого прошлого. А советскую власть Белла в упор не видела, но это грубое выражение. Она ее не замечала, не хотела знать, что она есть, потому что все уродливые порождения советской власти были ей чужды, и она не хотела обращать на них свое внимание. Ее волновали реальная жизнь и судьбы простых людей.

– Теперь ясно, что Ахмадулина стала символом эпохи. Какие качества поэтессы, по-вашему, побудили современников дать ей такое определение?

– Так и было. Она была совестью нации. Она выступала и говорила о трагедийных судьбах, призывала помнить людей пострадавших, невинно убиенных, жертв сталинского террора и всех современников, страдавших от тоталитарного режима. Она все это переживала, выступала с особой интонацией. У нее была замечательная манера чтения – в голосе всегда звучала трагедия. У других поэтов не было такого внутреннего напряжения и подобного отношения к событиям.

– Безусловно, вы видели поэтессу в разных состояниях. Были ли эпизоды, когда было наиболее очевидно противостояние поэта и толпы, которое поэта терзает и одновременно возвышает?

– Я бы по-другому это сформулировал. Дело не в толпе, а в официальной власти. Белла была членом этой толпы, она не возвышалась, не запиралась в замке из слоновой кости. Она шла в арбатский гастроном и стояла в очереди за продуктами, перед ней бесились люди, обезумевшие от долгого стояния. Кто-то отходил в другую очередь, потом возвращался и неизменно слышал ответ Беллы: «Стойте прежде меня». Она никуда не спешила. Поэтому она была частью народа:

Плоть от плоти сограждан

усталых,

хорошо, что в их длинном

строю

в магазинах, в кино,

на вокзалах

я последнею в кассу стою –

позади паренька удалого

и старухи в пуховом платке,

слившись с ними, как слово

и слово

на моем и на их языке.

Белла презирала власть, ее цензуру и те кошмарные коммунистические догмы, которые проповедовались. Белла чувствовала себя независимой от руководства Союза писателей СССР. В этом смысле она отделялась от основной массы писателей и была самой собой. Взять хотя бы ее обращение в защиту Сахарова в New-York Times – короткое, но очень выразительное.

– Вы упомянули сериал «Таинственная страсть» по роману Василия Аксенова. Не могу не спросить: как вам кажется, верно ли передана в фильме атмосфера того времени?

– Это гламурное изображение действительности, идеалистическое. Показанное в фильме поведение кучки поэтов, движущихся в «карнавальном» ритме, совершенно не совпадает с образом мысли Беллы. Это все придумано и не вызывает у меня никакого восторга. Но я не буду вдаваться в подробности. Просто это фальшивая и слащавая интерпретация тогдашних отношений.

Читайте репортаж о вечере памяти Беллы Ахмадулиной с участием Бориса Мессерера в рубрике «События».