0
4295
Газета Интернет-версия

02.03.2017 00:01:00

Mea culpa

Владимир Соловьев

Об авторе: Владимир Исаакович Соловьев – писатель, политолог

Тэги: юбилей, драматургия, театр, золушка, радзинский, сергей герасимов, никита михалков, элем климов, михаил ромм, булат окуджава, юрий нагибин, жанжак руссо, фазиль искандер, валерий золотухин, алла демидова


юбилей, драматургия, театр, золушка, радзинский, сергей герасимов, никита михалков, элем климов, михаил ромм, булат окуджава, юрий нагибин, жан-жак руссо, фазиль искандер, валерий золотухин, алла демидова Володин считал себя жителем другой планеты. Фото РИА Новости

Володин несколькими своими пьесами определил целую эпоху в истории русского театра. Нет, не Розов, не Радзинский, не Рощин, а именно Александр Володин с его «Фабричной девчонкой», «Пятью вечерами», «Старшей сестрой» и «Назначением» заполнил тот вакуум, который образовался со смертью Евгения Шварца, а после Володина, хоть и при его еще в жизни, в театр пришли Александр Вампилов и Людмила Петрушевская.

Уж коли сорвалось с языка определение, то рискну его расширить: Володин – целая эпоха не только в нашем театре, но и в нашей культуре. Пусть не только сам по себе, но совместно с родственными явлениями. С тем же «Современником», где шли его главные пьесы, в том числе «Назначение», запрещенное во всех остальных городах и весях России, включая Ленинград, а там пьесу ставили сразу в двух театрах: Акимов в своем Театре комедии и сам Володин в Александринке – так и не состоявшийся его режиссерский дебют. Либо с кинематографом – его пьесы не только театральны, но и кинематографичны, недаром их ставили такие режиссеры, как Сергей Герасимов, Никита Михалков и Элем Климов (в мастерской Михаила Ромма). Или с Булатом Окуджавой, первые питерские вечера которого Володин сам же и организовывал – в Доме кино, куда собралось, помню, полторы дюжины человек, а репертуар Булата состоял тогда всего из восьми песен, которые он, чтобы заполнить время, спел дважды, и во Дворце искусств, куда Володин собирал народ по телефону:

– А что, хороший голос? – спрашивали.

– Не в этом дело! – отвечал Володин.

– А что, хорошие стихи?

– Не в этом дело!

– Хорошо играет на гитаре?

– Не в этом дело!

Собственно, с того вечера и пошла всесоюзная слава Булата – благодаря негативной раскрутке, которую ему устроила официальная пропаганда: погромный фельетон-заказуха Игоря Лисочкина в ленинградской молодежной газете «Смена» был тут же перепечатан в «Комсомольской правде». Роль негативного паблисити в этом случае переоценить невозможно.

Сошлюсь на себя, так как был в те годы активно действующим литературным критиком. За год до переезда в Москву, еще питерцем, я опубликовал в «Новом мире» статью, которой редакция дала не очень оригинальное название «Сопричастность веку», а оригинальное, то есть мое, вывела в подзаголовок: «Литературная эволюция и проблемы жанра». Я позволю себе привести несколько выдержек из этой (или все-таки той?) статьи – не потому, что моя, но потому, что это единственное, насколько я знаю, упоминание имени Володина в критике тех лет.

«Пьесы Володина – это пьесы о несоответствиях… Герои не принимают созданной без них ситуации, они хотят ее создать сами – по образу своему и подобию.

Старшая сестра ведет младшую на экзамен в театральный институт, не подозревая в себе таланта.

Лямин боится, что не сможет руководить людьми («Назначение»).

<...>

Человек несет ответственность за собственный талант. Он отстаивает свой талант быть похожим на самого себя.

Герой кажется неестественным по сравнению с ситуацией. На самом деле, неестественна ситуация. Хотя и привычна.

Приход непривычного героя в привычную ситуацию. Это видимость.

А суть в том, что естественный герой приходит в неестественную ситуацию» («Новый мир», 1974, № 8).

Как много, кстати, можно было сказать на эзоповой фене в подцензурной советской печати!

Последняя, предсмертная книга Александра Володина «Записки нетрезвого человека» никакого отношения к театру либо к кино не имела. Это прощальная книга. Восьмидесятилетний шестидесятник прощается с читателями и зрителями, с друзьями и женщинами, с жизнью. Странноватое такое сочетание дневниковых записей с дневниковыми же стихами, один из которых я поставил бы к ней внутренним эпиграфом:

Мы поздно начинали жить,

мы долго были дураками.

Поэтому, чтоб кратким быть,

отныне я пишу стихами.

Мне только к делу бы подшить

анкету медленной разлуки

с одной-единственною

жизнью…

Если читатель попытается извлечь что-нибудь о творчестве самого Володина из этого его прощального послания в стихах и прозе, его ждет разочарование. Володин относится к своим театральным повестям, сами названия которых стали классическими и хрестоматийными, резко отрицательно.

Искажение исторической перспективы? Аберрация памяти?

Скромность паче гордости?

«За многое, что мной было написано прежде, стало стыдно. Если кто-нибудь извещал меня о намерении поставить «Фабричную девчонку» или «Старшую сестру», я уговаривал не реанимировать устаревшее. Никиту Михалкова, который решил снимать «Пять вечеров», я молил: «Не позорьте себя, не позорьте меня!»

Однако эта негативная самооценка – не только ретро и постфактум, а всегдашняя. «Фабричную девчонку», с которой началась его драматургическая судьба, Володин называл «обруганной и захваленной». Обруганной официально и захваленной приватно.

«И друзья и враги одинаково ждут, чтобы Володин шел на Голгофу», – не просто остроумно, а очень точно определил Николай Павлович Акимов, когда таким неожиданным и парадоксальным образом совпали настроения властей и интеллигенции в связи с «Фабричной девчонкой».

А вот на премьере «Пяти вечеров» в БДТ автор раздает контрамарки знакомым перед входом, приговаривая: «Не стоит смотреть, это случайная, маленькая пьеса, не получилось…»

Михаил Ромм предлагает ему сочинить совместно сценарий.

«…Мысль о том, чтобы стать соавтором Ромма, была для меня кощунственной. Зачем я ему нужен? Что могу дать? Чем могу помочь?.. Я сказал ему об этом, как мог, и, терзаясь, уехал в Ленинград».

Литературное самоотрицание – только часть самоуничижения автора-героя этой небольшой книжки. Здесь, конечно, возникает множество религиозно-культурных аналогий – от католического mea culpa до «Исповеди» Жан-Жака Руссо, который не останавливался в своем самоедстве перед самонаговором. Вплоть до увесистого «Дневника» Юрия Нагибина, где самокритика нет-нет да и переходит в маньеризм. А мне как автору горячечной исповеди «Три еврея» подобная литература особенно близка, хотя собственное покаянное чувство я бы скорее определил как Jewish guilt.

Есть у Фазиля Искандера повесть с замечательным названием «Школьный вальс, или Энергия стыда». Так вот, именно эта энергия стыда и является моральным и творческим импульсом Володина, а не только этой его дневниковой книжки, которую я сейчас перечитываю.

Конечно, в ней много литературных и театральных баек, забавных наблюдений, отточенных характеристик випов русской культуры. Типа рассказа про то, как Любимов репетировал «Бориса Годунова»:

«Золотухин на репетиции был жалок перед надменной полячкой. Любимов спрашивает:

– А что бы ты сделал, если бы над тобой издевалась русская баба?

– Я бы ей съездил.

– Ну вот и давай.

И Золотухин «съездил» Демидовой. И сразу поставил ее на место. «Царевич ты!»

Однако как ни забавны разбросанные по книге такого рода истории, сквозное ее действие, ее лейтмотив – mea culpa, чувство вины, энергия стыда. Стыд на пляже, где надо раздеваться при знакомых, стыд в ресторане, где гордые официанты и безудержное веселье. Ноев стыд перед сыновьями – Володин даже, супротив грамматики, измышляет множественное число для этого стыда:

«Стыды. Не ходил на Красную площадь с теми, семерыми, против наших танков в Чехословакии. Это например. А сколько лихорадочных, глупейших поступков, они же, как правило, и плохие?.. Ладно у Соловьева: «Я стыжусь, следовательно, существую». Или: «Спокойная совесть – изобретение дьявола». Для утешенья на полторы минуты. А как с этим жить по утрам? Ведь стыды-то не выдуманные, настоящие!

…С годами меняется многое. Обиды превращаются в вины. Говорят, это естественно, известно даже медицине. Но вины-то настоящие!..».

Пусть моя аналогия самопроизвольная и субъективная – из Бродского: «Отчизне мы не судьи. Меч стыда погрязнет в нашем собственном позоре…»

Легче всего списать покаянные признания Володина за счет его суперсовестливости. Такой возможности автор, однако, не оставляет, ибо приводит конкретные примеры своих «вин».

Это книга вопросов, сомнений и многоточий. Когда-то, почти полвека назад, в качестве эпилога к своему избранному Володин напечатал «Оптимистические заметки». Его предсмертный постскриптум – глубоко пессимистичное сочинение в стихах и прозе, в конце туннеля то самое черное, которое, согласно Льву Выготскому, есть провал в потустороннее, уход за грань жизни. Вся эта завещательная книжка – полуздесь-полутам. Если есть выход из лабиринта жизни, то, увы, он один.

Но – самого себя осколок –

Живу, бреду, скудея по пути.

Именно этот смертный опыт смертного существа интересен. Особенно когда им делится умный, талантливый, наблюдательный и самонаблюдающий одной ногой в могиле человек. «Как хорошо однажды понять, что ты – человек прошлого. Знакомые думают, что они знают тебя, а на самом деле они помнят тебя…» И как обычно, еще лучше в стихе:

Как будто мы жители разных

планет.

На вашей планете я не

проживаю.

Я вас уважаю, я вас уважаю!

Но я на другой проживаю.

Привет!

К счастью, в прощальном слове дряхлого до мозга костей писателя, который сам на себя смотрит как на сколок утраченного времени, столько жизни, столько муки и трепета, мыслей и наблюдений, что хочется цитировать и цитировать, никакого удержу!

«Никогда не толпился в толпе. Там толпа – тут я сам по себе. В одиночестве поседев, по отдельной иду тропе. Боковая моя тропа! Индивидуализма топь! Где ж толпа моя? А толпа заблудилась средь прочих толп».

Стоп! А почему, собственно, «Записки нетрезвого человека»? Увы, достаточно даже бегло полистать книжку, чтобы ответить на этот вопрос. Вряд ли здесь требуется моралите. Без разницы, кто где черпает вдохновение.

Проснулся – и выпил немного.

Теперь просыпаться и пить.

Дорога простерлась полого.

Недолго осталось иттить.

Нью-Йорк 


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


Павел Бажов сочинил в одиночку целую мифологию

Павел Бажов сочинил в одиночку целую мифологию

Юрий Юдин

85 лет тому назад отдельным сборником вышла книга «Малахитовая шкатулка»

0
948
Нелюбовь к букве «р»

Нелюбовь к букве «р»

Александр Хорт

Пародия на произведения Евгения Водолазкина и Леонида Юзефовича

0
680
Стихотворец и статс-секретарь

Стихотворец и статс-секретарь

Виктор Леонидов

Сергей Некрасов не только воссоздал образ и труды Гавриила Державина, но и реконструировал сам дух литературы того времени

0
331
Хочу истлеть в земле родимой…

Хочу истлеть в земле родимой…

Виктор Леонидов

Русский поэт, павший в 1944 году недалеко от Белграда, герой Сербии Алексей Дураков

0
456

Другие новости