Юлия Горячева  |
| Ольга Матич выступает
на презентации книги «Записки русской американки». Фото Алексея Аксенова |
Семейные корни и жизнь Ольги Матич неординарны. Родной дед Александр Билимович – участник Белого движения, руководитель Управления земледелия и землеустройства в составе «Особого совещания» – правительства Юга России генерала Деникина, двоюродный дед Василий Шульгин – депутат II–IV Государственной думы, вместе с Гучковым принявший отречение Николая II. В 1978 году Матич помогла Василию Аксенову переправить из СССР рукопись альманаха «Метрополь», стала прототипом героини романа Аксенова «Круглые сутки нон-стоп» и рассказа Эдуарда Лимонова «Контрольный выстрел», в 1981 году провела в Калифорнии конференцию «Третья волна: русская литература в эмиграции», где собрала ведущих литераторов-эмигрантов – Владимира Войновича, Андрея Синявского, Эдуарда Лимонова, Сашу Соколова, Наума Коржавина, Виктора Некрасова, Юза Алешковского, Василия Аксенова, Сергея Довлатова и др. В конце 2016 года вышла ее книга «Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи» – о семейной истории, об эмиграции и ее литературе, отношениях с поэтами и писателями. С Ольгой МАТИЧ побеседовала Юлия ГОРЯЧЕВА.
– Ольга Борисовна, если говорить не про научную сторону, что из эмигрантской литературы оказало на вас наибольшее влияние?
– Мне сложно ответить на этот вопрос. Было три большие эмиграции – старая; новая, то есть послевоенная эмиграция (или вторая волна) и третья. Для меня в каждой есть значимые авторы. Из третьей волны – Аксенов, и не только потому, что я знакома с ним с 1973 года. Я и до нашей случайной ленинградской встречи с удовольствием его читала. В 1960-e он воспринимался как новый голос.
– Судя по вашим публикациям, знакомство с Аксеновым переросло в дружбу. Именно вам он отправил рукопись «Ожог», благодаря вам в 1975 году получил первый контракт в американском университете, вы послужили прототипом «милейшей калифорнийки» в его повести «Круглые сутки нон-стоп». А какие личные качества Василия Павловича вам импонировали?
– Я бы отметила его добродушие, щедрость. Он нравился открытостью: был во многом более искренен, высказывался менее авторитарно. Вы знаете, что российский интеллигент часто любит самоуверенно выражать свое мнение. У Аксенова тогда этого не было. У него был ироничный стиль, но в меру. Я считаю, что ирония – своего рода дендизм. Этакое отмежевание себя от общества. А мне нравится, когда люди говорят о важном просто. Без подковырки. Этого мне иногда не хватало в среде эмигрантов третьей волны.
– В книге «Записки русской американки…» говорится об истории вашего отца Бориса Арсеньевича – «сына полка», Георгиевского кавалера Белого движения, прототипа героя «Острова Крым».
– Да, это так… В первый приезд в Америку в 1975 году Вася прочел его книгу «Первые 14 лет» – об участии подростком в Белой армии. Больше всего соратников Врангеля эвакуировалось именно из Крыма, в их числе был и мой отец.
– А вам самой какое из произведений Аксенова больше нравится?
– Скорее всего «Остров Крым»! Это самая оригинальная книга Аксенова, блестяще задуманная, пусть в оформлении местами не дотягивающая.
– В вашей статье о литературе третьей волны эмиграции, опубликованной в 2014 году, приведено высказывание поэта Дмитрия Бобышева о различиях в ментальности у представителей разных волн эмиграции. Помните? «У первой волны Россия буколически-усадебная, у второй – страшная сталинская, а у третьей – брежневская, скучно-постылая». А как вы охарактеризовали бы эти волны? И как к ним относились в вашей семье?
– Первая и вторая волны изначально сильно различались. Первая – это досоветская эмиграция, люди уехали в результате революции и победы большевиков в Гражданской войне. Вторая волна – уже из советского общества. В старой эмиграции многие говорили на законсервированном языке, относились к последующим потокам эмиграции как к чужим, хранили дореволюционные воспоминания о России и монархические иллюзии. У нас дома вечно об этом говорили. При этом родители монархистами не были, состояли в Народно-трудовом союзе (НТС), он не был монархическим. У нас часто проходили собрания филиала союза. Мы жили в Монтерее, где имелась русская колония, потому что там была Военная школа языков. В русском отделе преподавали представители первых двух волн. Например, русский язык преподавал племянник Николая II. Американские солдаты его любили за то, что только он учил мату. Как моя мать объясняла, аристократия позволяла себе ругаться матом, а интеллигенция нет. В 70–80-е годы начался наплыв третьей волны. Школа предоставляла обширный материал для социологического анализа всех трех волн. В самый разгар изучения русского языка – пиковые годы холодной войны – там было около 300 русских преподавателей: и они, и их семьи общались между собой. В отличие от многих «первых», мои родители хорошо относились ко второй эмиграции. Среди близких друзей был Николай Моршен (Марченко), пожалуй, лучший поэт второй волны.
– В «Записках русской американки» вы тепло пишете о Саше Соколове, назвав его одним из самых талантливых. Почему в таком случае на Западе он обойден успехом?
– Во-первых, его трудно переводить. Например, роман «Между собакой и волком» (1980), который некоторые российские писатели и критики считают лучшей книгой Соколова, только сейчас вышел на английском. Его перевел живущий в США Андрей Богуславский. Я думаю, что выход перевода «Между собакой и волком» опять пройдет незаметно. Его романы не для широкого, а для изощренного российского читателя и для тех, кто изучает русскую литературу. Чтобы их оценить, важно понимать контекст, в особенности языковой – сложную игру с языком – и сложную интертекстуальность. Возможно, я была первой написавшей о том, что «Палисандрия» является пародией на диссидентскую и эмигрантскую литературу о советской и в особенности сталинской эпохе. Ее перевел на английский прекрасный переводчик Майкл Хайм, но она тоже прошла незамеченной. Не надо забывать, что первая книга Соколова «Школа для дураков» была замечена западными критиками из-за благосклонного отзыва Набокова.
– Вы писали о том, что родители сознательно не встали на путь ассимиляции. А как они относились к вашему стилю жизни?
– Это не было проблемой. Главное, чтобы мы с братом оставались русскими, то есть были русскими и американцами одновременно. Все детство я ходила дополнительно в русскую школу. Я тогда себя американкой вообще не чувствовала, почувствовала лишь в университете, и что любопытно – под влиянием левых американских студентов-марксистов. В подростковом возрасте ездила в летние лагеря Организации российских юных разведчиков (ОРЮР), где мы по утрам сначала поднимали русский флаг, а следом американский. Затем пели скаутский гимн «Будь готов, разведчик, к делу честному…», кончавшийся словами «За Россию будь всегда готов!». Именно в русской школе я начала учиться у Владимира Маркова (будущего руководителя моей докторской диссертации о Зинаиде Гиппиус). Тогда он преподавал в Военной языковой школе в Монтерее, а детям – русский язык и литературу. Он также руководил интеллектуальным кружком, куда из старой эмиграции входили наш ближайший семейный друг Константин Григорович-Барский и моя мать. А потом Марков поступил в Калифорнийский университет в Беркли к Глебу Струве (сыну Петра Бернгардовича, кстати, другу моего деда Билимовича) и написал диссертацию о Хлебникове. Его книга о Хлебникове до сих пор считается одной из лучших. Затем написал первую и до сих пор лучшую историю русского футуризма.
– У вас много резонансных междисциплинарных проектов, в их числе конференции: «Дисней и Эйзенштейн», по творчеству третьей эмиграции, по русскому авангарду… Что для вас в профессиональном развитии было наиболее интересно?
– Все в свое время было интересно. Меня интересует то, чем я занимаюсь в данный момент. Сожалею, что не стала искусствоведом. Живопись – это моя любимая форма искусства, о которой я иногда пишу.
Люблю объединять людей и придумывать что-то интересное. К примеру, в последние годы занимаюсь Андреем Белым. Не только его литературной деятельностью, но и контекстом, в котором он созидал. И, наверное, самый интересный мой проект в этой сфере – это цифровой проект Mapping Petersburg (http: // stpetersburg. berkeley. edu/). В создании сайта участвовали мои берклийские аспиранты. Это большой сайт по Петербургу начала ХХ века: 13 интерактивных маршрутов, по которым можно долго блуждать. Проект связан с книгой «Petersburg: Noveland City», вышедшей в США в 2010 году. И что необычно: сначала был создан сайт, а потом из сайта родилась книга. Другой сайт, созданный под моим руководством – Russian Writersat Berkeley (Булат Окуджава, Дмитрий Пригов, Саша Соколов, Мария Степанова) (http: //russianwriters. berkeley. edu/).
