Елена Семенова
Алексей Остудин: «Но черт дернул все-таки поступить в Литературный институт». Фото Германа Власова
Недавно у Алексея Остудина вышла книга «Вишневый сайт», рецензию на которую читайте в «НГ-EL» от 19.01.17. О жизни, отношениях с поэтическим словом и литературных фестивалях с Алексеем ОСТУДИНЫМ поговорила Елена СЕМЕНОВА.
– Алексей Игоревич, не могли бы вы вспомнить детско-юношеское впечатление, связанное с началом знакомства с поэзией, с началом писания стихов?
– Играть в шахматы и сносно рифмовать я начал одновременно в школьной группе продленного дня. Как ходят фигуры, показал мне со скуки какой-то старшеклассник, а стихами нас зачитывала до умопомрачения пожилая училка. И наказания у нее все сводились к поэзии: типа, не вытер ноги после прогулки – учи наизусть «Я вас любил», не доел ужин – зубри «Товарищ, верь…». Вот так, через не хочу, и поселилась в моей голове привычка сочинять на ходу обидные обзывалки для одноклассников, а позднее первые стишки о любви.
– Кто ваши литературные учителя? Какие книги произвели сильное впечатление в жизни, сформировали мировоззрение?
– В средних классах нас гоняли на макулатуру. Я не был активным сборщиком, зато любил сидеть в сарае, куда рабочие муравьи стаскивали пачки и кипы всякой бумаги, взвешивать все это и записывать в тетрадку, чтобы не прохлопать пионерский рекорд. Мне нравилось рыться в горе из старых журналов и книжек, выискивая что-то интересное. Там и стихи попадались, откроешь «Юность», бах – подборка Кушнера, листаешь дальше – Чухонцев, Евтушенко, Ахмадулина, Ваншенкин и т.п. Я тогда для экономии места в портфеле просто вырывал страницы со стихами и укладывал подряд в своеобразную антологию современной лирики. Поэтому в голове моей воцарился поэтический хаос, который существует там, наверное, до сих пор. Те же поэты, которых я считаю своими учителями, появились в моей жизни много позже, когда начались походы по редакциям и литературным объединениям. Перво-наперво это постреволюционные романтики Павел Васильев, Иосиф Уткин, Эдуард Багрицкий и Николай Заболоцкий. Очень надеюсь, что я сумел чему-то у них научиться.
– Какие у вас отношения с поэтическим словом? Это игра, откровение, достраивание мира? Вы делаете стихи или стихи делают вас?
– Когда мне было лет 17, я уже публиковался во многих казанских печатных изданиях: часто случалось так, что хотелось попить пива, а денег не было. Тогда мы с моим закадычным товарищем Александром Агафоновым, который больше специализировался на смешных стишках и пародиях, ехали в газетно-журнальное издательство, где в ту пору были сосредоточены все печатные органы Республики Татарстан. Сначала заглядывали на 9-й этаж, в редакцию юмористического журнала «Чаян», и, если необходимый сотрудник оказывался на месте, Саша тут же из головы переписывал какую-нибудь свою недавнюю пародию на известного поэта, такую, например: «Небо цвета ультрамарина! Утро… Марина…», отдавал ему, а взамен мы получали бумагу в бухгалтерию с требованием выдать авторские пять рублей. Но если в «Чаяне» не оказывалось нужного нам человека, приходилось спускаться этажом ниже в редакцию газеты «Комсомолец Татарии», например, к доброму Володе Герасимову, заведующему отделом литературы и искусства. Там уже я буквально на коленке набрасывал стишок про 1 сентября или что-нибудь к 8 Марта, и Володя со вздохом подписывал мне бумажку в бухгалтерию, только на три рубля – в газете платили меньше. На четвертом этаже находилась редакция газеты «Вечерняя Казань», но это уже другая история. Получается, что молодым человеком я был крайне несерьезным и легкомысленным и менял стихи на пиво.
Но черт дернул все-таки поступить в Литературный институт, где мне быстро и доходчиво объяснили, что поэты – аристократы духа и к художественному слову необходимо относиться трепетно и бережно. С этих пор, кажется, я начал писать что-то всерьез о любви, о смерти, о Вселенной. И как ни странно, мне понравилось сочинять обо всем этом.
– Никита Васильев в предисловии к вашей книге «Эффект красных глаз» написал: «Телесность образов находит воплощение в звуковой плотности стиховой ткани: семантика и фонетика идут рука об руку». А что все-таки для вас первично при сочинении стихов – образ, звук, парадоксальный каламбур?
– Поводом для стихотворения может послужить что угодно: рыбья кость, вдруг застрявшая в горле, дурацкий смех соседки за стеной, щемящее и ускользающее ощущение далекого детства от запаха отработанного бензина во время дружной оттепели. Вот Андрей Вознесенский говорил: «Я пишу стихи ногами» или «Стихи не пишутся – случаются, как чувства или же закат». Кстати, у слова «случаются» два значения. Интересно, что его кумир Пастернак работал над стихами таким образом: он не зачеркивал слово в черновике, а заклеивал новым, напечатав его на машинке: таких правок было очень много, и рукопись в итоге приобретала ощутимый рельеф. «Мои кордильеры», – вздыхал Борис Леонидович, грустно глядя на свежие стихи. Одно время мне категорически не нравились свои же юношеские тексты: какое-то бодрячество, импульсивность, поверхностность. Не исключено, что стихи, написанные мной сегодня, я буду критиковать за подобное на своем 80-летии.
– Несмотря на сложные состояния, которые вы описываете в стихах, всегда ощущаешь элемент некоторой ироничной отстраненности – нахождение не «в схватке», а над, рядом, вокруг. Не бывает ли ощущения, что прием, блеск довлеют над чувством?
– Мне в жизни сильно повезло: куда бы ни зашвыривала судьба, я оказывался в компании веселых и ехидных людей. В такой среде самый большой грех это серьезное отношение к собственной персоне. Не драматизировать – основное кредо моих друзей. Как бы ни было тяжело в жизни и в какой бы чудовищно сложной ситуации я бы ни оказывался, главное не оцепенеть от ужаса и усталости. А кризисных и пиковых ситуаций, поверьте, хватало с избытком. Наверное, поэтому складывается ощущение моей позиции: над схваткой родовой («Застенчиво стоишь над схваткой родовой», цитата из стихов Алексея Остудина. – «НГ-EL»). Как там: «Но ни один мускул не дрогнул на его лице». Глубину переживания вообще не стоит измерять высотой визга по сложившемуся поводу. Ведь во время войны тоже растут цветы и поют птицы.
– Вы много занимались и занимаетесь организацией поэтических фестивалей, всегда в гуще поэтической жизни. Расскажите немного о вашем видении российского литпроцесса начала XXI века.
– Любой поэтический фестиваль, где бы он ни проходил и кто бы на него ни ехал, на мой взгляд, есть феномен, сложившийся в конце 90-х и начале нулевых, вопреки дикой буржуизации страны. Когда объявили капитализм, оказалось, что не все люди хотят туда, но даже если и хотят, не все там могут. Большинство творческих людей обнищали и перестали писать, остальные попытались приспособиться к новым условиям выживания. И первым делом поэты решили объединиться. В какой-то степени в этом им помог набирающий силу Интернет – первые литературные сайты, первые социальные сети. Сумев устоять духовно, народ потянулся к живому общению. И те немногие капиталисты из творческой среды, что сразу не скурвились, успели-таки вложить в фестивальное движение какие-то деньги. Первая половина нулевых была очень урожайная на фестивали и другие похожие мероприятия: пишущая братия съезжалась в хлебосольные города, выступала сама перед собой, дразнила скучающих обывателей и заводила знакомства. Мне тогда казалось, что все это до первого глобального кризиса. Но грянул 2008 год – и ничего. Слава богу, что литтусовок по-прежнему становится все больше. Теперь, знаю, у многих организаторов проблема не пересечься по дате проведения с коллегами: дней в году уже не хватает! Когда-то у меня было свое маленькое издательство, и я раздухарился настолько, что успел в тучные годы организовать и провести в Казани несколько международных фестивалей поэзии. Перечислять всех понаехавших тогда не буду по этическим причинам, назову только несколько фамилий, не успевших появиться у нас, это Лев Лосев, Алексей Парщиков и Милорад Павич.
– Безусловно, фестивали и нынешние средства связи способствуют всяческому общению между поэтами, близкими по духу. Вы этим с успехом пользуетесь, как я знаю.
– Да, удивительно, как быстро и бесследно пропало ощущение дистанции между городами и странами. Если вдруг приспичило увидеть и услышать милого сердцу моему Михаила Гофайзена из Таллина, замечательного редактора журнала «Шо», и удивительного поэта Александра Кабанова из Киева – на тебе скайп или фейстайм. Захотелось посмотреть, как сию минуту в Париже в Тюильри – включаю на смартфоне программку «Телескоп», нахожу на карте нужную трансляцию и гуляю себе под французским дождиком. Поэтому еще лет пять, и совершенно неважно будет, как далеко ты находишься от своего собеседника, в столице ты живешь или в чуме на Камчатке: разлили у монитора каждый в свой стакан и выпили с удовольствием за великое чудо поэзии без границ!
