Однажды приходит вечность

Михаил Квадратов. Тени брошенных вещей: серия «Мантры нефритового кролика». – (б.м.): Издательские решения, 2016. – 194 с.

Сам заголовок третьей книги московского поэта Михаила Квадратова обозначает характер его поэтики. Это мир потусторонний, иной, странный, населенный странными мифологическими героями – «гномы», «заяц солнцебрюхий», «ангел парамон», «Паша Ангелина», «фавн», «карлики Тимур и Федор», «нежные нетопыри». Это причудливые герои не общей, но собственной индивидуально выработанной мифологии, когда поэт сам творит свои мифы. Собственно, не только герои, но и логика в стихах Михаила Квадратова, скажем так, нетрадиционна, абсурдна. Точнее, это, может быть, просто иная логика, построенная на внутренней взрывной энергии и семантике слова, это нечто спонтанное, метафизическое, алхимическое, когда в тигель кидают шлак, щебень, мел и стружку, а получается золото: «ночью лопнет реторта/ надо ж порезал палец/ толстый неловкий братец/ братка бартоломеус/ жарко зажжется сердце/ сердце теперь из серы/ руки налиты ртутью/ ноги набиты солью/ вот ведь теперь на четверть/ ты философский камень/ сам себе строгий отец/ сам себе жизнь и смерть/ приблизительно так/ однажды приходит/ вечность».

Стихи Квадратова похожи на магические шифры или заклинания, которыми он общается со своим таинственным миром: «О, Господи, уйми подземный зоосад,/ Где ледяные пузыри застряли и висят./ Еще животное Мицелий усмири,/ Что белое снаружи, черное внутри…/ Прислушайся: скрипит его хитин/ Тебя затянет вглубь, когда в лесу один». В другом стихотворении можно найти уже прямую философскую установку поэта, интуитивно слагающего рисунок из своих рун ли, иероглифов ли, других знаков и вообще подвергающего сомнению существование зримого мира: «действительности не было и нет/ следи число пророчеств и примет/ когда отыщутся тринадцать с половиной/ придет повестка почтой муравьиной/ заставят сторожить секретный сад/ где яблоки латиницей горчат».

Вместо действительности – закоулки спонтанно-наивного детского, а местами, наоборот, интеллектуально изощренного сознания, переключающего мир в режим мистики, сюрреальности, как на картинах, скажем, Яцека Йерки, Владимира Любарова или Васи Ложкина, и в этом режиме добивающегося образного, подкожно ощутимого ощущения, например, смерти: «дурачок болеет старенький/ умолкает, опять напевает, тихо тает/ пчелы, бабочки слетаются/ старый путает цвета, опять называет/ (помнишь были его пальцы стальные/ близко горло твое – потом еще ближе)/ стали пальчики теперь карамельные/ смерть оближет». Однако в мире, где «рядовой водопьянов попал в чей-то каменный сон и спит», где «отчего-то земная ось подгнивает –/ За теплотрассой у брошенного сарая» интересно и уютно, оттого что мир этот целокупен и свеж.