Спасибо за букву «Ё»!

Николай Карамзин освободил русский язык от церковнославянской громоздкости. Иван Аргунов. Портрет Николая Карамзина (копия с оригинала Дамона Ортолани). Начало XIX века. Всероссийский музей А.С. Пушкина

Но личность человека, а в особенности талантливого и тонкого интеллектуала, многомерна, подобно меняющемуся отражению или ракурсам на фотоснимках. Будучи близким государю и пользуясь авторитетом, Карамзин «под шумок» еще до Пушкина реформировал русский литературный язык, уведя его от церковнославянской громоздкости, помпезности, приблизив к простой обиходной речи. Пример – его прогремевшая «Бедная Лиза», которая, как принято считать, наряду с «Письмами русского путешественника» ознаменовала в русской литературе начало сентиментализма (обе вещи вызвали волну подражаний). Конечно, Карамзин наделил простую крестьянку Лизу слишком тонкими манерами и языком, и вообще сентиментализм с его «розовыми туманами» был далек от изображения реальной жизни, но тем не менее стиль Каразмина столь легок, плавен и изящен, что можно и не поверить, что речь идет о XVIII веке: «Вдруг Лиза услышала шум весел – взглянула на реку и увидела лодку, а в лодке – Эраста. Все жилки в ней забились, и, конечно, не от страха. Она встала, хотела идти, но не могла. Эраст выскочил на берег, подошел к Лизе и – мечта ее отчасти исполнилась, ибо он взглянул на нее с видом ласковым, взял ее за руку... А Лиза, Лиза стояла с потупленным взором, с огненными щеками, с трепещущим сердцем – не могла отнять у него руки, не могла отворотиться, когда он приближался к ней с розовыми губами своими... Ах! Он поцеловал ее, поцеловал с таким жаром, что вся вселенная показалась ей в огне горящею! «Милая Лиза! – сказал Эраст. – Милая Лиза! Я люблю тебя!», и сии слова отозвались во глубине души ее, как небесная, восхитительная, музыка; она едва смела верить ушам своим и... Нo я бросаю кисть. Скажу только, что в сию минуту восторга исчезла Лизина робость – Эраст узнал, что он любим, любим страстно новым, чистым, открытым сердцем».

Это реформаторство, конечно, не было бы возможно без обогащения европейской и античной литературами, и тут надо вспомнить еще два рода деятельности Карамзина – как издателя и соответственно просветителя. И в этих сферах в отличие от исторических трудов Карамзину отчасти пришлось «пободаться» с царской цензурой: ведь в иностранной литературе всегда усматривали опасное свободомыслие. Так, в 1787 году Карамзин опубликовал свой перевод трагедии Шекспира «Юлий Цезарь», и это издание, одно из первых произведений Шекспира на русском языке, было включено цензурой в число книг для изъятия и сожжения. Карамзин выпускал сборники и альманахи. Например, «Мои безделки», «Аглая», в котором публиковались Иван Дмитриев, Михаил Херасков и Алексей Мерзляков; «Аониды», где также печатались Гавриил Державин, Василий Капнист, князь Иван Долгоруков, князь Дмитрий Горчаков, Василий Пушкин. А вот альманах «Пантеон иностранной словесности», где Карамзин напечатал свои переводы античных, восточных, немецких, французских и английских авторов, с трудом прошел цензуру, запрещавшую Демосфена, Цицерона, Саллюстия, кои были республиканцами.

Итак, перед нами крупнейший историк, писатель, реформатор языка, зачинатель стиля, издатель, просветитель, переводчик и поэт. К слову, еще и отец десятерых детей от двух жен (первая, Елизавета Протасова, умерла в 1802 году от предродовой горячки, родив дочь Софью – в будущем знакомую Пушкина и Лермонтова). Но нам, живо интересующимся языком в его историческом развитии, очень интересен один важный подраздел деятельности Карамзина. Слово в его фонетическом составе в значительной степени формирует сознание, менталитет, и мало кому из авторов удавалось ввести в обиход новые слова, которые мы сегодня воспринимаем привычными. А Николай Карамзин, как известно, стал «отцом» множества слов. Трудно поверить, что когда-то в русском языке не было слов «благотворительность», «влюбленность», «ответственность», «вольнодумство», «достопримечательность», «подозрительность», «промышленность». Многие из них были введены Карамзиным методом калькирования. «Ответственность» – от немецкого Verantvortlichkeit; «влюбленность» – от немецкого Verliebtheit; «впечатление», «влияние», «трогательный», «занимательный», «сосредоточить» от французских слов impression, influence, touchant, interessant, cоnсеntrеr  соответственно.

Несомненно, языковеды здесь поспорят, потому что, скажем, в «Этимологическом словаре русского языка» Макса Фасмера подтверждается «первенство» употребления у Карамзина «благотворительности» и «вольнодумства» (тут даже год указан – 1803), а вот насчет «промышленности» указано, что это слово впервые появилось в первой русскоязычной книге по экономике – труде Ивана Посошкова «Книга о скудости и богатстве» (1724), и насчет «будущности», что она появилась в статье Николая Новикова «О торговле вообще». Однако в случае с Карамзиным это исключения, которые подтверждают тенденцию: ведь в итоге нововведения Карамзина вызвали полемику в 1810-х годах, и общество «Беседа русского слова» устроило целую пропаганду «старого» языка (вспомним «Хорошилище идет по гульбищу в мокроступах на позорище»). А общество «Арзамас», куда входили Константин Батюшков, Петр Вяземский, Денис Давыдов, Василий Жуковский и Александр Пушкин, пародировало «Беседу» и в итоге способствовало «вживлению» в язык карамзинских новшеств. Так что помимо калькированных слов (кому сегодня не нравятся слова «трогательный» и «влюбленность»?) мы также имеем прекрасные слова «эпоха» (заимствование через немецкий и латынь из греческого), «катастрофа» (через немецкий из греческого), «гармония» (через польский и латынь из греческого), «сцена» (через немецкий из греческого). Впрочем, если бы даже Николай Карамзин не имел всех перечисленных заслуг, его бы все равно следовало вписать в анналы истории – как человека, который одним из первых начал использовать букву «ё» – один из символов нашей азбучной идентичности, которая ныне подвергается унификации и на письме лишь «подразумевается», что логично для носителя языка, но неясно для иностранца.

Николай Михайлович Карамзин скончался в 1826 году в Санкт-Петербурге вследствие простуды, по легенде, полученной 14 декабря 1825 года во время событий на Сенатской площади. Но мы, невзирая на политические воззрения, возблагодарим писателя, историка и просветителя за его «Историю государства Российского», за торжество сентиментализма, за языковое богатство и букву «ё».