Птица Сирин и крест с бантиком

Александр Волков. Тайный код столичных кладбищ. – М.: Вече, 2016. – 360 с.

Кладбища всегда привлекали внимание исследователей разного профиля: историков, искусствоведов, специалистов по генеалогии. Есть в этой теме и краеведческая составляющая. Ведь каждый некрополь – это часть местности (городской или сельской), имеющая свою историю и «биографию», свои обычаи, культурные черты. Рассказы об иных старых кладбищах не менее интересны, чем, например, повествование о дворянских усадьбах тех же времен.

Александр Волков давно занимается изучением кладбищ. Его специализация – символика надгробных символов. Здесь существует своя эволюция, свои законы и исключения из них. Этот ракурс некрополистики, по словам автора, пока мало разработан. Да и вообще, пишет он, «литература о кладбищах – слаборазвитый в нашей стране жанр». Конечно, были дореволюционные работы Саитова и Саладина, исследования советского периода (крайне немногочисленные) и серьезные книги последних десятилетий – в частности, труды Кипниса и Лапы. У каждого из этих авторов был свой подход (искусствоведческий анализ скульптур, «перепись» мертвецов и т.д.), но «в смысл надгробий они не вдаются», констатирует Александр Волков. Его исследование основано на личном изучении надгробий на 30 кладбищах Москвы и Петербурга.

В первой части книги он представляет своего рода отчет об этих экспедициях с огромным количеством фотографий. Рассказы эти печальны вдвойне – ведь многие некрополи пережили в советский период настоящие разорения, опустошительные перепланировки, закрытия, переносы праха и могил. Множество дореволюционных захоронений навсегда исчезло с лица земли, а могильными плитами замощены улицы и тротуары. Впрочем, отмечает Волков, и в ХVIII–ХIХ веках власти разных российских городов нередко ликвидировали погосты. Екатерина II распорядилась закрыть в чумном 1771 году в Москве ряд кладбищ, так как боялась, что они станут источником распространения заразы. Еще раньше было заброшено немецкое кладбище в Марьиной Роще, и его территория превратилась в место для народных гуляний. «Надгробные камни служили гуляющим столами и стульями», – сообщает исследователь; буйные забавы, пьянство и цыганские песни здесь были не редкостью.

Автор посетил в Москве Донское, Новодевичье, Введенское, Кунцевское, Ваганьковское, Преображенское и ряд других кладбищ. В Петербурге наведался в некрополь Александро-Невской лавры, на Волковское, Смоленское кладбища… На каждом подмечал особенности планировки, общее состояние, сохранность и ухоженность могил. У каждого кладбища – свое лицо. Некоторые из них напоминают музей скульптуры под открытым небом, другие – парк с запутанными дорожками, третьи дышат официозом. Есть в обеих столицах кладбища, где на самых заметных местах упокоились криминальные авторитеты, погибшие в разборках лихих 90-х.

Литераторские мостки, напоминает Александр Волков, возникли на месте кочковатой поляны, когда-то покрытой болотцами и канавами. Потом здесь провели дренажные работы и проложили плиточные мостки. Но и они не спасали: гроб с телом Белинского в 1848 году опустили «в наполовину заполненную водой яму». Здесь похоронены многие классики русской литературы, в основном демократического направления. «Волковское кладбище приобрело славу пантеона прогрессивных критиков с надгробной трибуной, откуда провожающие произносили обличительные речи и грозили кулаком небу… Самые прогрессивные норовили извлечь покойника из гроба для участия в борьбе». Вообще петербургский климат породил особый жанр кладбищенского макабра. Достаточно вспомнить, как в ноябре 1824 года по улицам столицы, по выражению Пушкина, плыли «гробы с размытого кладбища». Часть гробов, если верить легендам, причаливали к дверям родных домов, где у вдов еще не успели высохнуть слезы. В Москве природа щадила покой усопших, но на могилы то и дело покушались власти: так, из 2800 захоронений некрополя Новодевичьего монастыря до наших дней сохранилось лишь 95. А перенос праха Гоголя с водружением над ним советского бюста и вовсе стал притчей во языцех.

Во второй части Волков рассматривает символику надгробий (предметную, антропо- и зооморфную). Помимо традиционных ангелов, крестов, саркофагов и урн здесь тоже попадаются раритеты. Например, композиция с черепом, песочными часами, серпом, снопом колосьев и бантом на могиле купеческой жены (конец ХVIII века). Или мифическая птица Сирин, под которой покоится писатель Михаил Пришвин. Могилу одного современного питерского актера увенчала композиция из трех камней «а-ля Стоунхендж»… Острый интерес автор проявляет также к масонской символике на могильных сооружениях.

При изучении могил нужна особая деликатность. Александр Волков демонстрирует такт и чувство меры в обращении с «надгробными» фактами. Биографические подробности, в частности причины и обстоятельства смерти, он упоминает нечасто. Но и совсем обойти эту тему в такой книге нельзя. Например, на могиле одного предпринимателя, убитого оторвавшимся от вертолета куском пропеллера, изображен стилизованный воздушный винт. Но все-таки обычно при выборе оформления родственники обращаются к устоявшейся системе траурных символов и аллегорий. Правда, в последние четверть века эти традиции трансформировались – и на могилах появляются памятники во весь рост, образы животных, бытовые детали, абстрактные скульптурные композиции. Это отражение перемен в обществе, в культуре. Эволюция символов ярко проявляет себя именно на кладбищах.