Почему я не зяблик...

Евгения Миронова и Владимира Машкова в этой картине трудно узнать. Кадр из фильма «Лимита». 1995

1990-е годы, к которым намертво привязался эпитет «лихие», были на самом деле очень интересным временем. Ярким, обнаженным, жестоким, смешным, абсурдным одновременно. Когда на подземной базе подводных лодок в Балаклаве могли выращивать шампиньоны, когда вся страна собиралась перед телевизором на сеансы Кашпировского, прижимала к экрану больные места, внимала лидеру секты «Аум Синрикё», которая ныне отнесена к числу террористических организаций.

Как писал в статьях Василий Аксенов, это был период опьянения деньгами. Это было время, когда в условиях ворвавшегося вихря свободы люди проверялись на прочность. Время жестоко ломало, выдвигались новые брутальные типы, выживающие в условиях «дикого капитализма». Наряду с этим остро вставали философские вопросы. Верно ли противостоять злу насилием? Кто будет героем времени – «дурак, герой, интеллигент» или новые Штольцы? Как рассказать о переломном времени в момент его разгара, когда еще не «отстоялось», не произошло осмысления событий?

Петр Луцык, Алексей Саморядов. Собрание сочинений. – Оренбург: Оренбургская книга, 2016. – 648 с.: ил.

Искусство тоже трясло от «ломок». И кино, которое в плане сценарных работ питается сюжетами литературы, тоже «трясло» не только от «переоценки ценностей» и дилеммы – фабриковать ли ширпотреб либо удалиться в «башню из слоновой кости», но и от банального недостатка бюджета. Писателям проще – взял лист бумаги, ручку, а тут целая история: актеры, художники, композиторы, каскадеры, пленка, выезд на натуру. И вот в этих сложнейших условиях выдвинулся тандем сценаристов Петра Луцыка (1960–2000) и Алексея Саморядова (1962–1994), которые подружились на сценарном факультете ВГИКа в мастерской Одельши Агишева и Веры Туляковой и стали соавторами.

Кроме всего прочего, 90-е вошли в историю кинематографа под названием «период малокартинья». В «перестроечные» 80-е, когда снимать кино было разрешено даже кооперативам, в год выходило по несколько сотен картин. А в начале 90-х – как отрезало. Инфляция сделала кинематограф с его почти двухгодичным циклом практически нерентабельным. Кое-как выходило по несколько фильмов в год – или скороспелые дешевые комедии, или картины, на которые режиссеры находили деньги у друзей-банкиров «без отдачи». Последние могли себе позволить творческий поиск, но их были единицы. И такое впечатление, что чуть ли не все знаковые картины этого смутного для российского кино времени были сняты по сценариям Луцыка и Саморядова. По крайней мере большинство.

Евгений Сидихин в роли богатыря из альтернативного будущего России. Кадр из фильма «Дети чугунных богов». 1993

Их сценарные работы послужили основой фильмов «Дети чугунных богов» Томаша Тота, «Лимита» Дениса Евстигнеева, «Гонгофер» Бахыта Килибаева, «Дюба-дюба» Александра Хвана, а также «Окраины», снятой самим Петром Луцыком уже после трагической смерти друга и соавтора. В них снималась «старая гвардия» – Александр Калягин, Юрий Яковлев, Владимир Головин, Римма Маркова, Виктор Степанов, но также выдвинулись молодые актеры, которые сейчас стали мастерами – Олег Меньшиков, Владимир Машков, Евгений Миронов, Евгений Сидихин. Небывалый урожай премий, которых не перечислить – «Золотой Овен», «Кинотавр», «Киношок», «Ника», международные кинофестивали в Карловых Варах, Чикаго, Венеции; «Дюба-дюба» попал в основную программу Каннского кинофестиваля 1993 года. Фильм «Дикое поле», снятый Михаилом Калатозишвили в 2008 году, получил пять премий.

Герой Олега Меньшикова спасает свою девушку. Кадр из фильма «Дюба-дюба». 1992

Картины по сюжетам Луцыка и Саморядова, по общему признанию, наиболее ярко выразили поколение 90-х, а сами авторы, по грустному распоряжению судьбы, умерли молодыми, как будто они и были настоящими героями этих лет, пришедшими, чтобы исполнить свою миссию, и ушедшими, когда она была выполнена. Саморядов упал с 10-го этажа ялтинской гостиницы, когда перелезал с балкона на балкон, чтобы сделать сюрприз соавтору, а Луцык – от сердечного приступа во сне. По воспоминаниям друга Александра Чеботаева, Луцык считал себя пусть невольно, но все же виноватым в смерти Саморядова и после этого как бы сломался – тосковал и много пил.

Так почему же картины этих двух сценаристов попали в тон времени и стали яркими знаковыми работами? Похоже, потому что соединили в себе реалистичную эстетику и скрытые «цитаты» из советского кино со сказовой, притчевой канвой, в которой не только есть место мистике, гротеску и абсурду, но иногда даже путаешься, пугаешься – а это всерьез все или в шутку? Как точно написала кинокритик Зара Абдуллаева в рецензии на фильм «Окраина», «Луцык стилизовал стереотипы обобщенной исторической образности… в киногенических традициях самой этой образности, которая у Луцыка не исчерпывается ни законами соцреализма, ни соцарта. Лубочный монументализм и эпическая жестокость «Окраины» нивелируются гротесковой абсурдностью».

Вот так проснешься после попойки, а твои глаза подменила ведьма. Кадр из фильма «Гонгофер». 1992

Герои Луцыка и Саморядова – Андрей Плетнев в «Дюба-дюба», который совершает преступление, чтобы вызволить из тюрьмы любимую девушку; молодой рабочий на сталепрокатном заводе Игнат Морозов в «Детях чугунных богов»; Колька Смагин в мистическом триллере «Гонгофер», который отправляется возвращать глаза, «подмененные» ведьмой Ганной, – с одной стороны, воплощают русский архетип богатыря, сильного, смелого, непреклонного, который бывает дик, пьян, подчиняется низменным желаниям, может крушить направо и налево, становиться «хозяином жизни», а с другой стороны, ему не чужды мучения, страхи, сомнения, поиск. В произведениях довлеет маскулинное начало, попытка разобраться в порой парадоксальном менталитете русского героя.

В те годы еще не установился в кинематографе американский сценарный стандарт – реплики и ремарки; сценарии еще писали в виде киноповестей. Вот и произведения, из которых составлено «Собрание сочинений», – это на самом деле крепкая сюжетная, скрупулезно точная в деталях, но при этом и поэтичная проза, которой можно наслаждаться даже и без кино. Именно благодаря деталям – то мерзким, жестоким и натуралистичным до тошноты, то бархатно прекрасным благодаря динамике и смене планов – происходит почти органическое вживление в ткань произведения, как будто ты сам влезаешь в кожу персонажа. В предисловии к книге Дмитрий Быков искренне восхищается работами Луцыка и Саморядова, сетуя, правда, на то, что киношное воплощение сильно разнится с оригиналом: любимая его повесть – «Дюба-дюба», он обнаружил ее в 90-е в альманахе и с нетерпением ожидал выхода второй части.

Эпиграфом к эпилогу повести «Дюба-дюба» служат строки Алексея Саморядова:

«Ах, мне бы скипетр 

и державу,

я бы таких дров наломал.

Ах, Боже мой, Боже мой,

почему я не зяблик…»

К трем извечным проклятым русским вопросам «Что делать?» и «Кто виноват?» этот тандем сценаристов добавил третий – «Почему я не зяблик?»