«Лилия» или «еуы»?

Сергей Бирюков и каменный Айги. Николай Дронников. 2008. Иллюстрация из книги Сергея Бирюкова «Встречи на авеню Айги»

Сергей Бирюков успешно развивает традиции русского литературного футуризма, работает с такими способами поэтического выражения, как заумь, стих, мотивированный аллитерацией, визуальная, сонорная поэзия. Поэт известен мастерской декламацией футуристической поэзии: чтение его всегда превращается в артистичное шоу, перформанс. С Сергеем БИРЮКОВЫМ беседовала Елена СЕМЕНОВА.

– Сергей Евгеньевич, вас не раз спрашивали, что такое поэзия и как отличить ее от обычного текста, а также что такое авангардная поэзия. И все равно, пользуясь тем, что взгляды меняются и что-то может варьироваться в зависимости от ситуации, задаю вам этот вопрос вновь.

– В моей книжке «Поэзис» есть «Каталог поэзии», где я даю потенциально бесконечный ряд определений. Разумеется, поэзия – это не только и даже не столько стихи. Что касается поэтического творчества, то французский поэт и теоретик Анри Мешонник дал такое радикальное определение: «Есть только один тип поэзии. Поэзия, которая трансформирует поэзию. Все остальное – подражание. Китч для богатых». Это определение больше подходит как раз для авангарда, который занимается трансформацией поэзии. При этом серьезность подхода включает в себя высокую иронию. Авангардный подход, на мой взгляд, дает возможность схватывать тончайшие оттенки бытия, благодаря активной работе с формой.

– Каким было в вашей жизни первое переживание, связанное с поэзией? Кто из поэтов первым поразил воображение? Можете процитировать одно из ваших первых стихотворений?

– Самое первое – это, наверно, все-таки колыбельные песни, которые пели бабушка и мать. Они обе – певуньи. Ну а моя мать, учительница русского языка и литературы, прекрасно читала стихи. В том числе Маяковского. Одной из первых книжек у меня был «Конь огонь», лет в пять. Тогда же я кое-что «сочинял». Например, помню такую «развернутую композицию», в которой повторялись строки: «Еуыууу еуаааа». Позднее я обнаружил, что Крученых предложил переназвать «лилию» в «еуы»!

– Вы живете в Европе, много общаетесь с поэтами из других стран, наведываетесь в Россию, поэтому перед вами широкая картина поэтического процесса. Вы можете сравнивать, какими путями идет поэзия в России, а какими – за рубежом? Есть ли схожие тенденции? В чем кардинальное различие?

– Если говорить в общем, то различия просодические. Это связано с языковыми особенностями, с мелодикой, интонацией, акцентуацией. Например, немецкий верлибр и русский свободный стих – это две большие разницы. Тем не менее множество близких по духу поисков. Например, в области комбинаторики – анаграмматическая поэзия в Германии, Франции и России. Некоторые совпадения в современной немецкой и русской поэзии мы постарались показать еще 10 лет назад в двуязычной антологии «Диапазон». Близкие мне авангардные поиски обнаружились у фламандских поэтов, которых мы тоже представили в России, в журналах «Футурум-арт», «Другое полушарие». Вы абсолютно правильно сформулировали вопрос. Нам нужно больше интересоваться тем, что происходит в поэтическом мире.

– Как возникла Международная академия зауми? Кто в ней состоит, как туда попадают, какие проблемы сейчас в ней решают?

– Академия зауми возникла естественным образом из моих занятий историческим и современным авангардом, который я называю внеисторическим. Сложилась картина, из которой следовало, что авангард не исчерпан, что это длительный проект, направленный в будущее. Ну, у меня были замечательные собеседники, на которых я оттачивал свое понимание ситуации: Виктор Петрович Григорьев, Геннадий Николаевич Айги, Рудольф Валентинович Дуганов... Я успел поговорить с Виктором Борисовичем Шкловским. Затем эту идею поддержали Ры Никонова, Сергей Сигей и другие практики и исследователи авангарда. В 1990 году было объявлено о создании академии. Входят туда многие деятели современного авангарда, теоретики, исследователи, переводчики, издатели, создатели авангардной атмосферы – российские и зарубежные. В ближайших планах проведение в Москве конференции, посвященной 100-летию ДАДА, совместно с Музеем Маяковского и Институтом мировой литературы.

– Как возникла идея присуждения Международной отметины имени отца русского футуризма Давида Бурлюка? Вы лично ее присуждаете? Какие у вас критерии оценки?

– Об Отметине мы объявили параллельно с созданием АЗ. Дело в том, что Давид Бурлюк пару лет учился в Тамбовской гимназии и до конца жизни вспоминал Тамбов, переписывался из Америки с тамбовчанами, а одного из них, фантастического коллекционера и знатока искусств Николая Никифорова, даже футуристически усыновил! Первым лауреатом у нас стал Геннадий Айги. Он, кстати, встречался в свое время с Бурлюком, когда тот приезжал в Москву. В смысле присуждения я действую от имени Верховного синклита АЗ. Критерии авангардно корректируются!

– А существовали ли опыты авангардной поэзии в ранний период – где-нибудь в начале XVIII века? Как это выглядело?

– Дело в том, что авангард как художественное направление – это порождение ХХ века. До этого в мировом искусстве было множество опытов, которые можно отнести к авангардным, такие примеры на русском материале есть в моих книгах «Зевгма», «Року укор». Часто сопоставляют барокко и авангард. Много интересных примеров из разных языков есть в книге нашего академика Татьяны Бонч-Осмоловской «Введение в литературу формальных ограничений».

– В этом году отмечают 100-летие дадаизма. Расскажите, пожалуйста, о вашем участии в этом событии. Продолжается ли движение ДАДА сегодня?

– Дадаистское движение действительно продолжается, продолжаются исследования. Я уже говорил о подготовке конференции в Москве. Мне приходится выступать в нескольких ипостасях – автора, исследователя, организатора, режиссера (впрочем, это обычная дадаистская доля!). В университете в Галле поставил летом со студентами представление на русском, немецком, польском, сербском, французском и, конечно, дадаистском. Был перформанс в одной галерее в Берлине во время Берлинской биеннале современного искусства. В мае на поэтическом фестивале в Румынии мы вместе с поэтом Лео Бутнару представили специальную программу. В июле я выступал с докладом в Токио на симпозиуме «Рецепции авангарда». Как вы понимаете, включиться в это ни с того ни с сего невозможно. Еще в 2005 году на известном поэтическом фестивале в городе Струга в Македонии мы вместе с английским поэтом Питером Во и фламандским поэтом Филипом Меерсманом образовали группу ДАстругистенДА. Позднее к нам присоединились фламандец Ливен Веркаутерен и эстонец Яаан Малин. За эти годы было много дадаистских приключений: 48-часовые непрерывные чтения в Брюсселе, поэтический ринг в голландском городе Бреда, контр-слэм-чтения на I Европейском фестивале слэма в Берлине, словесная хирургия поэтических тел в Старом анатомическом театре в Тарту, соревнование с певчими птицами в Коктебеле и многое другое.

– Поэт и литературовед Юрий Орлицкий отметил мировую тенденцию к саунд-поэзии. Вы тоже, основываясь на традициях русских футуристов, часто превращаете выступления в шоу. Значит ли это (если еще учитывать, что на международных фестивалях слушатели часто не знают языка поэзии), что поэзия – это скорее восприятие образа и звука и лишь через них смысла?

– Зачинателями саунд-поэзии, или, по-русски звучарной поэзии, были как раз русские футуристы, от них эстафету приняли дадаисты в Швейцарии и Германии. После Второй мировой войны снова начались эксперименты со звучанием. В России в 20-е годы ХХ века активно разрабатывались и теории звучарности, я ими занимался. На самом деле звучание – это и есть смысл поэзии. Наиболее полно поэтический материал реализуется как раз в звучании, равно как и музыкальный материал, записанный нотами, реализуется в исполнении.

– Как в авангардной поэзии, по-вашему, отражалась социальная, политическая, патриотическая темы? Вообще, можно ли считать авангард правильным средством для выражения таких смыслов?

– Это бывало по-разному. Например, дадаизм возник как протест против бессмыслицы войны, в русском футуризме также были протестные ноты. Вспомним хотя бы «Облако в штанах» Маяковского. Авангард в своих главных устремлениях имеет в виду работу с формой. Это область искусства прежде всего. Но, разумеется, художники в качестве «социальных организмов» могут реагировать на ситуацию в обществе. Однако большой вопрос, насколько остаются искусством такие (прямые) реакции (вне зависимости от того, авангардные они или нет).

– Может ли поэзия спасти мир?