Михаил Юдсон
По спятившей дороге жизни. Фото Екатерины Богдановой
Аннотация настаивает, что текст – «криминальное чтиво», но не соглашусь учтиво – тут проза хорошей выделки, с мистической подкладкой, первой свежести, парная в разрезе. Чуть только отворяешь обложку и осторожно входишь в «стражное» (то есть охраняемое) отделение судебно-психиатрической экспертизы города Астрахани – хватают тебя персонажи под микитки и волокут уже до конца книжки. Не оторвешься! Повествование точное, сочное, смачное – во первых же строках описывается, как в жаркой ординаторской, орудуя хирургическим ножом, прямо на письменном столе судебный психиатр разделывает баранью тушу – привезли бакшиш «следаки-важняки» из Калмыкии – взять бандита на обследование вне очереди. Живые люди, знакомые дела, а не фанерные фигуры с прекрасными манерами и заоблачной нравственностью. Мы ж наблюдаем в реале межобластное судебно-психиатрическое отделение: «Коек всего-то двадцать пять, а душегубов по стране – сотни-тысячи. Очередь на экспертизу расписана на месяцы вперед».
Здесь мы и знакомимся с главным злодействующим лицом книги – серийным убийцей Виталием Кочергой, доставленным в столицу Нижнего Поволжья после жутких гастролей в Приднестровье, Киеве, Белой Церкви, Москве, Ставрополе, Ростове-на-Дону… Слышим его ленивое: «Слышь, эксперт, я не псих, ты давай покороче». Вердикт – абсолютно вменяем. Ближайшая судьба – убит при попытке к бегству.
А дальше время откручивается назад, и свитком разворачивается сюжет, как учит опять же аннотация: «…с неожиданными поворотами и географическими перемещениями, стремительным развитием событий, непредсказуемостью поступков героев. Преступления совершаются с обыденной простотой, нередко без серьезного мотива. Ненаказуемая подлость продумана и изощренно выполнена. В повести нет положительных героев, нет назиданий «хорошо» и «плохо», здесь «каждый выбирает для себя».
Да уж, Григорий Подольский создал завораживающую ужасом прозу, этакое «психо» славянских и прочих просторов – о том, что происходит, когда зверь, дремлющий во тьме подсознания, вырывается наружу, выходит на свет и бродит среди людей…
Вторая красная, в смысле, кровавая линия нашей криминальной повести – это скверная подруга Кочерги, красавица Наташа. Ее пращур, «нищий сотник русской казачьей сотни, выкрал юную калмычку Зуниар из хошеутовской кочевой кибитки. Мать украденной девушки, шаманка – удугун, прокляла все потомство сотника». В общем, миндалевидные карие глаза, длинные каштановые волосы, статность, хрупкость и тому подобное с ходу пленяли множество мужчин, в дугу гнули, минутным блаженством дарили. «Только судьбы их оказывались несчастными, а развязки – трагическими».
 |
| Григорий Подольский.
Проклятие удугун. – Иерусалим, 2016. – 138 с. |
Авантюрные путешествия Наташи в Турцию и Израиль ничем хорошим для окружающих не заканчиваются. Кстати, след Наташин тянется по Святой земле совсем недаром. В этой книге наряду с криминальной канвой существует еще и «подканвойный» слой. Автор описывает преступления, совершающиеся не впрямую, не кистенем в лоб и «пером» под ребро, а шито-мыто, тихо-гладко, пером, так сказать, и кистью. Израильский «околохудожественный» тусняк-сорняк с его куплями-продажами, доносами-предательствами встает перед нами как лист перед травой – плодовитый, вороватый, шантажистый и прижимистый. Наташа привычной ведьмой, своей в черную доску носится средь этой бесовщины – от шабаша до шабата, а потом улетает обратно на Русь, возможно, на помеле. Дальнейшая ее судьба – сожжена, хотя и не на костре, а в строительном вагончике. Однако вопросы у читателя остаются – а вдруг сгинула не она, или все же она, но того гляди воскреснет – множественные нити этой паучихи, «черной вдовы» автором умышленно не оборваны – продолжение грядет?..
Автор повести Григорий Подольский – врач-психиатр, доктор медицины. Покинув Астрахань, отныне живет в Иерусалиме и заведует отделением в психиатрической больнице «Кфар-Шауль», для души изучает изобразительное «искусство с отклонениями», в частности творчество Михаила Врубеля, Ричарда Дадда и другие интересные случаи. Пишет прозу – в книгу вошли также пять рассказов, сопутствующих повести погромыхивающим мотивом дороги: «Движение железнодорожных составов, парижского метро, московской пригородной электрички, эхо мусульманских молитв, кружение иерусалимского снега, страсти по медузе». Рассказы везут нас по книжным страницам странной и порой окончательно спятившей дорогой жизни к неизбежной конечной станции… Слышал я когда-то от старших, что мир – театр, и, стоя у вешалки в лапсердачке, послушно кивал: «Верю», но нынче, начитавшись, прозрел, убедился, что жанр мирозданья – дорожная проза.
Тель-Авив, Израиль
