Лариса Миллер  |
| Не отдавай пирожное кошке…
Пьер Огюст Ренуар. Девочка с кошкой (Жюли Мане), 1887. Музей д’Орсе, Париж, Франция |
Наталья Роскина. Детство и любовь. – «Звезда», № 6, 2015.
Для меня эти два слова – память и любовь – синонимы. Не злопамятность, а именно память. Наталья Роскина написала свою автобиографическую повесть в начале 50-х, когда ей было 25 лет. Что же такое она помнила? Откуда взялось все это множество страниц, которым Наталья дала название «Детство и любовь»? Да из детства, про которое она помнила все. И не только события, но и запахи, краски, звуки, сны и особое ее детское восприятие всего этого. Собственно, это и значит жить. Но, как ни странно, талантом жить обладают немногие. Наташа обладала. Она начала себя помнить с очень раннего возраста. Себя – значит, и тех, кто ее окружал: родных, друзей, соседей, дом, улицу. Она рано начала задавать вопросы своим близким, спрашивать их про их прежнюю жизнь, про детство. Она даже одну из своих главок назвала «Как моя мама была маленькая». И, слушая рассказы близких, она могла уловить даже то, что ей не говорили прямым текстом, – грусть, скрытую горечь, обиду.
«Когда-то, давным-давно, рассказывала мама, бабушка с маленькими внучками пошла в кондитерскую, купила им по миндальному пирожному и велела стоять у окна, пока она будет делать покупки. Девочки стояли у окна и ели пирожные, а на подоконнике сидела огромная, совершенно рыжая холеная кошка. Широко раскрыв немигающие глаза, кошка смотрела девочкам в рот». Что произошло дальше, можно догадаться. Наташина мама дала кошке кусочек пирожного, и кошка его съела. Потрясенная тем, что кошка ест миндальные пирожные, Наташина мама скормила ей все пирожное. А сестра Лида тем временам благополучно сжевала свое, с интересом наблюдая за происходящим. «В это время подошла бабушка и сказала, что пора идти домой. Мама стала плакать и просить бабушку, чтобы она купила ей второе пирожное, но бабушка сказала: «А зачем отдала свое кошке?» И всю дорогу домой мама плакала, а бабушка повторяла: «Не надо было отдавать пирожное кошке». Я слушала это и тоже заливалась горючими слезами», – пишет Наташа.
Казалось бы, обычный детский рассказ. Но, наверное, так и растет душа, внимая близким и сочувствуя им. А еще боясь за них. И это не слабость и не трусость. Это рано возникшее чувство жизни, ее драгоценности и хрупкости. «Мамин отец, детский врач, погиб во время Гражданской войны, заразившись в госпитале сыпным тифом». Об этом Наташа узнала еще в раннем детстве. Семья Наташи была типичной питерской интеллигенцией начала XX века – трудолюбие, гостеприимство, скромность, щедрость при вечном отсутствии денег. И, конечно же, интерес к театру, музыке, литературе. Александр Роскин, отец Наташи, с которым, полюбив другого, развелась Наташина мама, когда Наташе было пять лет, известный чеховед, театровед, писатель, погибший в ополчении в самом начале войны. Отец погиб, когда Наташе было 14. Но, господи, какую бурю чувств, связанных с ним, успела испытать маленькая девочка! Чувство дома пропало для нее, когда он ушел. И хотя отчим прекрасно к ней относился, ей очень не хватало отца. Она писала ему, звала его и ждала.
А когда Наташе было 10, трагически погибла мама – самый любимый и самый необходимый человек. «В детстве я видел в комоде фату и туфельки мамы./ Мама! Молитва, любовь, верность и смерть – это ты». Эти строки Ходасевича Наташа поставила эпиграфом к главе о маме.
А в 43-м году во время эвакуации в Йошкар-Оле умер от туберкулезного менингита девятилетний брат Алеша.
Но Наташина повесть не о смерти. Она о жизни, которую девочка Наташа умела чувствовать и понимать, как мало кто. Все события вполне узнаваемы. Мы если не переживали их сами, то тысячу раз о них читали. Тут обычный для тех времен фон: «черные маруси», в которых возили арестованных, глухие разговоры об очередных арестах, острое чувство голода в эвакуации, школа, подружки и влюбленность. Но поверьте, есть вещи, которые надо читать не потому, что узнаешь что-то новое, а потому, что о давно известном говорит человек, которого хочется слушать. Говорит так, как не говорил еще никто. Совершенно по-своему. А как? Целомудренно, просто о сложных и неоднозначных вещах, эмоционально, но без перехлестов, не стесняясь чувств, но и не нажимая на слезные железы. Короче, так, что хочется читать и читать, радуясь ее памяти, умению слышать, видеть и говорить. Но, к сожалению, читать и читать не получается. Повесть небольшая. Напечатана в шестом номере журнала «Звезда». Публикация и комментарии дочери Ирины, спасибо ей.
Наташа Роскина умерла от рака в 89-м году. Я познакомилась с ней всего за пару лет до ее смерти. Познакомилась, прочитав в «тамиздате» ее повесть «Четыре главы» об Анне Ахматовой, Василии Гроссмане, Науме Берковском и Николае Заболоцком. Восхитившись этими воспоминаниями, я ей позвонила, мы встретились, и я счастлива, что успела с ней подружиться. Тогда-то я и узнала, что стихи Заболоцкого о последней любви посвящены ей – Наташе Роскиной. В том числе и мой любимый «Можжевеловый куст».
Повесть «Детство и любовь» еще раз убеждает нас в том, что главное – не события, а участник событий, очевидец. Что старый-престарый мир может казаться совершенно новым и свежим, когда говорят о нем свежо и влюбленно.
Свою повесть Наташа заканчивает стихами Тютчева: «... Из края в край, из града в град/ Могучий вихрь людей метет,/ И рад ли ты, или не рад,/ Не спросит он... Вперед, вперед!».
